единственная мысль о том, что ксавьер уезжает, бьется в голове как птица в клетке, задевая все внутри растрепанными крыльями, переворачивая, и кроме тупой ноющей боли в груди не остается ничего. главное чувство – ощущение собственного бессилия, прокалывающее насквозь, цепляющее, тянущее за собой, словно ниточки марионетку. стюарту хочется сжаться еще сильнее, по-детски эгоистично жалея себя, свернуться в комочек, и чтобы все ощущения свернулись вместе с ним куда-то внутрь. тревога накатывает волной, погребающей под собой всё, сбивающей с толку, заставляющей захлёбываться соленой водой, стекающей по щекам. хочется выть в голос, словно от этого хоть немного станет легче.
сплошное ощущение отреченной беспомощности… почему ксавьер не сказал? это же… было так важно. вместо этого нормального прощания попытки сделать вид что ничего не происходит, вранье, эта вся тусовка – зачем?
стю не может найти этому объяснений кроме самых ужасных вроде того, что ксавьер все знает, что ему это просто не важно, что он хотел бы избавиться от их дружбы… объяснения, от которых волна нервного напряжения становится лишь больше, разрастаясь до гигантских масштабов, и тревога заполняет даже шкаф, в котором было всегда спокойно – его спасительный остров рушится. стю остается на нем один, и его буквально трясет.
литтл совсем не слышит, как ксавьер входит в комнату, потому что уши заложило в истерике, только вдруг ощущает чужие руки, обхватившие его колени. стю, убирая мокрые ладони от своего лица, знает, что это не мама, она бы не вошла в комнату без разрешения, у них есть уговор, ксавьер же… ему никогда не нужно было стучаться.
- за-зачем… за-зазачем ты п-пришел, - стюарт не может говорить ровно – голос дрожит, срывается, захлебывается так, что невозможно глубоко вдохнуть. он был бы рад ксавьеру в любой другой день, в любой другой час, но не сейчас, не в таком состоянии. стю хотел побыть один, пережить это, справиться как-то, потому что ему придется остаться одному, но хант все сейчас рушит… своим появлением, своим наполняющим тишину голосом, до болезненно привычными прикосновениями… он – главная причина этой истерики, и стюарт ревет словно девчонка, и он не хотел бы, чтобы ксавьер это когда-нибудь видел.
потому что из-за «просто друзей» так не убиваются.
стю знает, что ничем не заслужил такую дружбу, ему просто однажды повезло, и у него никогда больше ничего подобного не случится снова. ксавьер всегда был особенным, кем-то большим, чем остальные, с самой первой минуты их знакомства были всегда «он» и «другие», и эти «другие» могли быть какими угодно – мерзкими, насмешливыми, отвратительными, грубыми, непонимающими, а хант всегда был лучше их всех. стюарту кажется, что он любил ксавьера всегда, что всю жизнь состоял из этой любви, из этого обожания, на котором построил свою личность, из тщательно скрываемого ото всех и часто от самого себя чувства, которое нес так далеко и долго, боясь всё испортить неловким взглядом или случайно сбившимся дыханием, когда ксавьер обнимал его, гладя ладонью по волосам, и всё внутри переворачивалось.
сейчас всё перестало иметь смысл. всё это… зачем это было? воспоминания похожи на пыль, которую сдувают со старой книги, чтобы перевернуть страницу. стю смотрит на расплывающегося ксавьера сквозь подернувшую взгляд пелену слёз, и ничего не имеет значения. это всё уже ничего не изменит – чужие слова раскалывают его, оставляя борозды глубоко под кожей там, куда никто другой никогда бы не дотянулся, куда стю не позволил бы никому заглянуть… литтла потрясывает то ли от холода то ли от нервного перенапряжения, и он прижимается виском к стенке шкафа изнутри, бессильно наваливаясь на нее, и по привычке хватает ксавьера за руку, сжимающую колено, словно пытаясь заземлиться прикосновением через его теплые пальцы.
от слов ханта только больнее, а от его голоса и извинений желание завыть становится слишком сильным, но литтл держится, проглатывая застрявший в горле ком. стю хочется, чтобы его сердце покрылось льдом, толстой коркой, и больше никогда так сильно не болело под этим защитным слоем, потому что это, кажется, невозможно пережить.
- т-ты всё это время делал вид, что н-ничего не происходит, зная, что уедешь! на другой конец страны… н-неужели тебе настолько все равно? как ты мог это скрывать, мы же… друзья! – голос вздрагивает на последней ноте.
это невнятное «друзья» никогда не отображало их отношений. то, что было между ними, было глубже, шире, надежнее, теплее. стю всегда казалось, что они с ксавьером, прекрасно ощущающие настроение, договаривающие фразы друг за друга, были чем-то вроде соулмейтов, недаром же они даже родились в один день. и сейчас стюарт теряет всё это, любовно построенное, протянутое через годы, и испытывает из-за этого какой-то животный ужас, переживая по этому собственную трагедию.
- перестань, перестань оправдываться! – стю ловит себя на том, что неосознанно слишком сильно сжимает чужую руку, больно вцепившись в нее короткими ногтями, поэтому тут же расцепляет пальцы, пытаясь убрать руки ксавьера со своих коленей, - прекрати! это ни к чему! в-все эти оправдания… ты мог просто сказать мне! ты... ты думаешь… думаешь мне легче? думаешь легче от того, что ты хотел сказать это за день до отъезда? сказал бы уже тогда после отъезда, написал бы смс-кой из самолета, тогда бы мы точно не страдали, правда?
он не готов, не готов, совсем не готов ко всему этому… горечь льется изо рта как желчь, его как будто тошнит этими словами. стю не чувствует пола, стен, своего тела, чужих прикосновений – ничего. литтл сейчас ощущает себя настолько уязвимым, но, впервые рядом с ксавьером не чувствует себя под его защитой, наоборот, словно противопоставляя себя ему. он один, он остается в этом гадком и давящем одиночестве.
- зачем ты пришел? посмотреть, как я реву?
у стю все веки разъедены солью, нос распух и в горле хрипит истерика – нет ничего красивого в этом, он не хотел бы, чтобы ксавьер видел его таким, правда не хотел бы… глаза ханта сухие настолько, что это режет еще сильнее куда-то под ребра, обидно и больно, будто ему все равно. ксавьера, скорее всего, как говорили те придурки у ванной комнаты, ждёт лучшая жизнь в большом городе, пока стюарт останется тут один среди тех «других», холодных и бездушных.
это его личная трагедия. и ксавьеру, который не испытывал ничего подобного, не понять. мир разрушается с основания – у стю уже нет сил даже плакать, только остаточно вздрагивать плечами.
- ты обещал, что не о-оставишь меня…
это все слова. как и все остальные до этого, уже кажущиеся теперь нелепыми, с обещаниями пойти в один колледж, жить по соседству и сделать бизнес по производству корочек от пиццы. стю никогда не было так страшно, даже когда он потерялся в лесу в детстве. он бы снова пролежал на этой холодной земле со сломанной ногой сколько угодно времени, лишь бы ксавьер не уезжал, лишь бы его не отобрали у него.
и это не вина ханта, нет, просто он не понимает и не поймет никогда, ведь с друзьями расставаться куда легче, чем с тем, кого ты любишь больше всего на этом свете. смотреть на ксавьера сейчас так больно, что стюарт зажмуривается... разговаривать с пустотой, засевшей под веками, будто бы проще.
- т-ты не понимаешь, - подтверждает он тихо, едва шевеля губами, обращаясь скорее к своим мыслям. ханту это и не нужно, не надо знать. видеть ксавьера сейчас, сидящим здесь, с ним в шкафу, как будто они всё еще дети, так… невыносимо. стю не хочет его видеть, не хочет чтобы их последнее воспоминание было именно этим, уродливо-заплаканным. это несправедливо! - ничего не понимаешь...
может быть, в итоге, лучше бы хант и правда набрал ему уже из самолета, так ксавьер хотя бы не видел бы всей этой истерики.