when the levee breaks, have no place to stay

...Строго говоря, ей и трахать его не стоило.

Когда это происходит в первый раз, Айру охватывает вязкое ленивое нежелание барахтаться против течения вперемешку с каким-то почти ребяческим любопытством и желанием, как теперь говорят, закрыть гештальт, хотя, казалось бы, что она там не видела, господи - если Эву и удастся привнести в её жизнь что-то новое и невероятное, этим "чем-то" станет разве что доселе незнакомая ей комбинация ЗППП.
Когда это происходит в первый раз, Айра ёжит лопатки, приподнимается на локтях, отлипая от неприятно влажных простыней и запускает пальцы в чуть отросшие вьющиеся волосы у него на затылке, чтобы выдохнуть вместе со стоном в пахнущие алкоголем влажные губы: "У тебя глаза бездомного щенка". И смеётся.
Когда это происходит в первый раз, Айра решает, что ничего особенного она от Эверетта Купера не ждёт. Ничего с ним не планирует. Совершенно не собирается об этой связи чаще оговоренного думать.
Как это обычно бывает, стоит только максимально громко и чётко своё нежелание во что-то ввязываться артикулировать, всё моментально идёт по пизде.
Самоисполняющееся пророчество.

За прошедшие с их последней встречи восемнадцать лет Айра успевает забыть, как невыносимо, чудовищно, до бледных полукружий шрамов на месте впившихся в кожу ногтей и идущей сколами эмали Эверетт Купер умеет бесить.

В Вулфкрик она приезжает если не с намерением, то с имеющей все основания быть надеждой на то, что вдали от пресловутых соблазнов больших городов, в пасторальной, блять, глуши, покой которой нарушают только новостные сводки о приближающихся торнадо и надрывный волчий вой, всё изменится. Надежда разбивается осколками забытого во внутреннем кармане сумки зеркальца, в которых отражаются зеркальные грани Эмпайр-стейт-билдинг и диско-шара с верхушки Берлинской телебашни, когда Айра выжигает едва подёрнувшуюся корочкой с прошлого раза слизистую, и из уголков глаз брызгают слёзы. Тушь скатывается комочками и растекается по скулам серыми дорожками, и Айра шумно сморкается в замызганный до неузнаваемости расшитый когда-то мамой носовой платок. На платке остаются маково-красные следы.
Она не помнит, когда в последний раз так остро ненавидела себя.

Обещания стать лучшей версией себя забиваются под ногти стеклянной трухой с идущей паутинкой лобовухи. Айра, честное слово, никогда не была такой, но чувство вседозволенности, если быть откровенной до конца хотя бы с собой, опьяняет - оттолкнувшись от дна, с удивлением обнаруживаешь, что оттуда есть кому постучать, и исследование этих впадин больше напоминает научную экспедицию, чем свободное падение. Айра остервенело впивается взглядом в глаза Эва - сытые, совершенно обдолбанные, ей ли не знать, затраханные, такие, господи, блядские, что хочется выдавить их из черепа - и посылает его нахуй.

Эв послушно идёт нахуй или, может быть, в пизду - Айра не дискриминирует, Айре, откровенно говоря, глубоко насрать на гендерную принадлежность того или той, чью подушку он будет слюнявить сегодня, завтра, через полгода и когда угодно дальше -

Айра просыпается в своей детской постели в доме матери.
Просыпается в забронированном загодя номере в "Уиспер Хаусе".
Просыпается в клоповнике за городской чертой.
Просыпается в собственной машине.

- и только на бог его знает каком по счёту пробуждении начинает подозревать, что что-то не так.

Человека нормального это, наверное, не должно так шокировать в тридцать пять, блять, лет. К нормальным Айра себя, разумеется, не относит, и наслаждается малоприятными последствиями на полную, давя в откровенно скептическую, явно не светящуюся энтузиазмом физиономию дежурного врача самый ослепительный из оскалов. Он не узнаёт её лица и имени и, кажется, принимает за одну из сотрудниц блядушника дальше по трассе, только ради приличия продолжающего носить покосившуюся табличку "мотель".
Можно ли было мечтать о более красивой легенде.

От сотрудницы блядушника дальше по трассе Айру сейчас выгодно отличает только то, что им за это обычно платят.

Прогулка до резиденции Эва в Вулфкрике с самого начала не ощущается как променад на средиземноморском побережье или хотя бы хипстерский хайкинг где-нибудь в Йосемити, но на середине пути, как будто не хватало радостей, заряжает ливень. Платье липнет к телу, как вторая кожа, и это было бы даже эротично, не будь она сейчас похожа на мокрую крысу с прибитыми к плечам волосами вместо хвоста.
Айра матерится под нос, вдавливая палец в замок, разливающийся трелью какой-то ненавязчивой мелодии, призванной хоть немного сгладить бьющие по ушам децибелы. Но улыбка, которую она адресует явно этого визита не ожидавшему Эверетту, даже не вздрагивает.

- Вспомнила, что как-то забыла у тебя сумочку, решила зайти, но... - Айра оглядывается, будто требуя от матери-природы подтверждение своих слов, - ...кажется, немного прогадала с таймингом. Впустишь меня?