Ганси знал, как нужно общаться, а также знал, как нужно общаться, при этом не вызвав очередной взрыв эмоций у собеседника напротив. Это можно было назвать даром, а можно просто наукой, преподаваемой в обществе, к которому он относился напрямую. Не нужно делать из человека врага только лишь потому что тебе хочется сказать фразу так, как хочется тебе — просто скажи, что он хочется услышать, и все твои проблемы будут решены — ты их сам решишь. И в обществе, все том же, каждый играл по этим правилам, поэтому какие-либо сложные ситуации возникали редко, а потому Ганси рос с ощущением, что у него ни с кем не будет проблем. Но Ганси свойственно ошибаться.

А все из-за того, что люди, которых он считал своими друзьями, подчиняться правилам разговора в обществе не хотели, и особенно среди них выделялся Адам. Нет, это стоит отметить иначе:

Адам был восхитителен!

Настолько восхитителен, что вместо терпеливого молчания и скромного кивка, хотелось придушить его, накричать на него, перейти все границы приличий и проявить то "я", которое в обычном разговоре позволить себе было нельзя. Но Ганси держал себя в руках, манеры перевешивали такой мальчишеский порыв — глубокий вдох-выдох, дыхание по квадрату, пересчет Миссисипи. Можно было без конца придумывать фразы, которые будут удобны, но Пэрриш все равно нашел бы способ все вывернуть нутром наружу, переиначить так, как невозможно было себе вообразить. "Это какое-то соревнование у вас?" — вопрос то ли от Хелен, то ли от мамы — он помнит женский голос недоумения, на который отвечает, что нет, просто ошибся во фразе. Его ошибка, он виноват, он снова возьмет все на себя, только бы другу было лучше — кажется его просили так не делать.

С того вечера в больнице прошел уже не один день, многое изменилось, но напряжение между Ганси и Пэрришем было константой — к сожалению, нельзя было сказать, что они только и мечтали сгрызть друг другу глотки, порой между ними случались моменты единения мнений, они даже иногда могли позволить себе посмеяться над одними и теми же вещами. Опять же, к сожалению, такие моменты случались все реже, и Ганси тосковал по ним, он уже когда-то проходил такое с Ронаном, но тот был совершенно другим, тот не искал подвоха в словах, а его самооценке мог позавидовать кто угодно. Но общение с ним тоже приходилось "чинить" — за этим Ганси и приехал к Кабесуотеру сегодня.

Адам тоже что-то чинил в Кабесуотере, правильнее выражаясь сам Кабесуотер, хотя понимать, как он это делает, Ганси так и не начал. Это он решил сделать целью встречи сегодня, встретиться на территории Пэрриша, в комфортной для него обстановке, слушать, делать, как он скажет — просто безвольная марионетка, кукла на веревочках, без собственной воли. "Это что игра "почувствуй себя Пэрришем?" — гадкая мысль, озвученная голосом Ронана, не хотела отставать как листок липы от мокасин. Может он все-таки прав? Кто? Адам, конечно же.

— Хэй, привет! Наконец, добрался до тебя, — Ганси приветственно поднимает руку над головой, завидев Адама, — Блу сказала ты будешь здесь, предложила напроситься тебе на помощь, пока она осваивает новый рецепт пиццы без глютена.

Он почти не врал: Сарджент правда сказала, где будет новая починка, но не предлагала встречи. Наверное, в том числе, она не хотела, чтобы кто-либо знал, что они обсуждают Адама, или что общаются не только о Глендауэре. Или, что точнее, чтобы это знал сам Адам.