- Подумайте, господа-сенаторы,  во сколько каждый из вас готов оценить своё великодушие?  Я же заявляю при всех, что, несмотря на все тяготы, которые претерпевает Вавилон, готов отрядить в Оморру миллион рабочих и три сотни лучших из своих мастеров, способных чарами рассеивать мусор, каковым стало все рукотворное.
Он выдержал короткую паузу и спросил сухо, деловито:
- Сенатор Оробас, какая еще помощь может потребоваться Оморре? И нам всем было бы любопытно узнать, собираетесь ли укомплектовать южные форты достойным образом, чтобы подобное не повторилось впредь?

…По розам ползали мухи. Суетливые лапки перебирали жирные, мясистые лепестки, бархатно-черные, потому тварей почти не было видно, зато им видно все, и слышно тоже все. Если приказать записать происходившее, любой из невидимых слуг сделает это за несколько секунд.
Венок из черных роз тяжелым кольцом лежал на коротких золотистых волосах; сегодня Оробасу возжелалось прибыть в одной темно-изумрудной столе с темной каймой и в женском теле. Налитая красивая левая грудь, не особо прикрытая краем одежды и отсутствующей туникой, угодила в луч солнечного света и вызывающе светилась.
Вид, тем не менее, у демона был отсутствующий, даже удрученный. Посчитал убытки, вернее, ему посчитали и выглядело все это так, что впору идти в Сенат в траурном венке.

Несмотря на эпатажность, граф был весьма задумчив, и, кажется, даже недоволен, а взгляд его, сквозь полуопущенные ресницы, был по-грозовому мрачен.
Что, впрочем, не помешало ему занять в Сенате привычное место и привычную позу - полулежа, рядом с Мурмуром, и серебряной вазой, бока которой были покрыты узорами весьма интимного толка. Ваза была полна ягод винограда - темных, почти черных, с едва заметным багряным отливом, покрытых плотной, мясистой кожицей, которая лопалась на языке, обагряя его красным соком.
И слушать, прикрыв глаза, лениво приподняв и изогнув кончик длинного, украшенного кольцами, гладкого хвоста, покачивающегося то ли в такт чужим словам, то ли в такт мыслям самого Фурфура.

- Сенатор, к чему такие вопросы? Разве у Владык есть причины сотрудничать с теми, кто стремится разрушить из владения? Вы встречали среди нас мечтающих о самоубийстве?
Голос его звучит спокойно и почти лениво, а вторая рука ловит руку Фурфура и собирает с нее ягоду винограда. Сегодня определенно вечер ягод, надо будет и после Сената продолжить, например, уже с вином. Красным или белым - зависит от результатов этого сборища.

– Как насчет вынести хотя бы одно вменяемое предложение? Нет? Как всегда нет?
Последними в кругу оказались Мурмур и Фурфур, и им Оробас только буркнул, уже идя на свое место:
– Что, выпустили Гавриила? Наигрались? Недоумка два, думали, никто не узнает?
То, что наигрались и выпустили, он слышал от своих шпионов, и это было совершенно не точно, и стоило бы попытаться вытянуть из соседей побольше информации, но настроение не соответствовало моменту. Зло простучав сандалиями по ступенькам, Оробас бухнулся на свое место, развел руками:
– Ну что, давайте, кудахтайте, лишайте меня слова, вперед! Ничего, я привык. Теперь могу и помолчать! – он щелчком стряхнул с руки муху и та исчезла с тремя товарками. Невидимые слуги поднесли кувшин и чашу, распечатали, налили. Охрипший Оробас залпом выпил половину, скривился, выплеснул на пол и жестом потребовал другое.

Неприятная поговорочка «не заставляйте маркиза вставать», гулявшая во дворцах Немуса, и в Сенате была известна. А третьего дня ему пришлось не только встать, но и взять в руки оружие.

Крутанулся на каблуке и вперился в графа Мурмура.
- Есть ли у Владык причины укрывать тех, кто в силах разрушить их – или наши - владения? Бытует мнение, что ангельские крылья - источник силы чрезвычайной, неизбывно разрушительной для Доминиона. Я верно, понимаю, что вы с графом сохранили их для себя? Может быть, по незнанию и неосторожности? Мы все, - он распахнул руки, точно каждому сенатору протягивал ладонь, чтобы и они встали плечом к плечу в этом дознании, - все хотели бы знать, как без магии исчезли всякие следы раненного архангела. Не мелкого безвестного чина. Гавриила! Вы его отпустили или решили придержать у себя в надежде, что крытья снова отрастут, и их можно рубить бесконечно, если привязать его покрепче? Это угроза всему Доминиону изнутри? Или это угроза извне? Его будут искать. А это еще больше стычек, еще больше разрухи и смуты в умах. Еще больше добровольных повстанцев. На сколько фронтов вы готовы раскидать свои силы? Так что - конструктивно (!) - я требую подробного изложения ситуации исчезновения архангела. В противном случае предлагаю Сенату возложить на владык Зимимайи восстановление разрушенных территорий и равные еженедельные выплаты каждому домену на укреплении армий до тех пор, пока крылья не будут представлены сенату и уничтожены в Бездне в общем присутствии. А то судя по происходящему здесь и сейчас, только владыкам Зимимайи сегодня и бестревожно. Этому есть причина?
Предательство интересов Доминиона и попытка узурпации власти – обвинения очень серьезные. Но на войне как на войне.

Граф Фурфур же хлопает ресницами, как пойманная бабочка крыльями, в ужасе прикладывая пальцы к губам - тоненькие цепочки, соединяющие кольца, что украшают кончики его когтей, почти неслышно звенят. За этим жестом, впрочем, прячется улыбка.
- Если для того, чтобы защитить свою честь в Сенате нужно устроить истерику... Я готов

- Зимимайя готова предоставить помощь пострадавшим Доменам, все же, мы все живем в одном Аду и противостоим одному противнику. Добрососедские отношения многого стоят и мы готовы ответить на призыв Астарота о гуманитарной помощи пострадавшим землям. Но уважаемый принц от нее уже отказался, возможно, ведомый эмоциями.
И это не проявление уступки или слабости - это констатация факта. Богатейший Доминион никогда не отказывается обзавестись новыми должниками - пусть и без расписок и официальных расчетов

Хлопают высокие двери. Горгонейон корчит рожу, сверкая клыками, змеи вздрагивают и сплетаются крепче. Король Асмодей смотрит тяжело и темно. Через плечо оборачивается Лерайе, черная чумная лилия долин, колышется, как цветок на воде. Оробас вскидывает тонкие — сегодня женские, понятно — брови, кривит в гримасе алый кровавый рот. Бегемот лениво скалится, наклоняет голову в издевательском приветствии. В глазах Астарота вспыхивает и гаснет подземный огонь, и их снова затягивает тонкий белесый лед. Пламя Эми не дрожит, горит ровно и обманчиво-бесстрастно.
В сторону Фурфура и Мурмура  — едва слышный звон, шелест и шорох, отзвуки нежного смеха — Элигос не смотрит.
Пока не смотрит.

— И что же, — он поднимает глаза, смотрит выше их голов, будто бы на то, что выше и дальше их всех, — вы уже решили, где искать его?

Ренессанс на крови, преображение через уничтожение - это было не совсем в его вкусе. Он любил порядок. Он ценил дисциплину. Что же, иногда дисциплину нужно поддерживать при помощи децимации. А иногда - и при помощи массовых казней. Иногда глаза открывает только кровь. Иногда она должна литься широким багровым потоком, чтобы принести ясность.
Разумеется, все это Левиафану не нравилось - по той простой причине, что Ад и так сильно пострадал при вторжении ангелов, и крови уже пролилось очень много. Он был там, он сражался, не открывая своей сущности, и от его руки пали многие. Он хотел бы, чтобы их было больше. Он хотел бы, чтобы Небесное воинство оплакивало свои потери еще очень и очень долго.
Зимимайя. Перевернутый Дворец. Здесь собрался Сенат. Пародия на республику, пародия на идею, что каждый голос будет услышан. Это было бы очень смешно, когда бы не было так грустно. Нужно было действовать быстро, а это сборище ряженых погрязло в идиотских спорах. Разумные предложения тонули в истерике, в нарочитой драме ради драмы. Левиафан наблюдал из тени, морщась от отвращения. Если это - Ад, то...
На собравшихся ложится огромная тень. Тень дракона, заполняющая собою весь зал. Становится тише. Становится душно. Воздух раскаляется, словно в пустыне.
- Меня тошнит от вашей болтовни! - глубокий, низкий грудной рык разносится по дворцу. Тот, кто издает его, предстает в облике и человека, и дракона. В черных глазах читается отвращение, тонкие губы презрительно сжаты, шрамы на смуглой коже кажутся следами его собственных когтей, но это, конечно же, не так. Он никогда не был настолько безумен. Кроваво-красная чешуя покрывает руки по локоть, когтистые пальцы сжимают рукояти двух топоров, тех самых, которые сокрушали хребты ангелов во время недавней резни. Красные кожистые крылья окутаны пламенем. Шипастый хвост извивается, сворачивается кольцами и распрямляется, снова движется, не останавливаясь ни на мгновенье. Он словно гибкий и смертоносный кнут, он жаждет вспороть чью-нибудь кожу и напитаться кровью.

Для некоторых сенаторов Левиафан – страшная сказка, рассказанная на ночь в дни до их первой смерти. Маркиз держал сказку в руках, и лучше многих знает, насколько она страшна. Он сделал это тогда и сделает это еще раз.
Владыка Немуса оборачивается к Асмодею. В металлическом шепоте кольчужного платья взлетает в воздух копна черных волос. Рисовка шрамов древнего змея еще отражается в темных зрачках, внезапно заливших радужку до краев. Как это могло случиться? И где он был все это время? Знает ли он правду и знает ли всю праву до дна? Тень паники рисуется мельком. Можно 5 тысяч лет учиться держать лицо, но никогда не приготовиться к этой встрече. Взгляд этот секундный.
- Владыка, - Лерайе склоняет, но только голову – в том почтительном приветствии, которое могло бы быть адресовано каждому из сенаторов, вполне готовый услышать, что раньше кланялся ниже. – Господин Корсоны. Мы видели твою бурю на поле боя и ждали твоего возвращения, чтобы шагнуть дальше с тобой. И ты пришел.
Очень плохо, что бурю они уже видели. Значит, и силы свои видели полностью. При новом вторжении – кто из вас не думал об этом? – новый туз из кармана не вынуть. Придется изобретать новый план.

Оробас был слишком пьян, чтобы оценить момент от начала и до конца. Он только чуть прищурился, чтобы рассмотреть печать прибывшего, знакомую ему только по старинным спискам. Всполошившиеся мухи сели на свои места слева – первая как слеза под глазом, последняя как перстень на пальце. Тени стали чернее. В этом зале много теней, у каждого из присутствующих она есть. Показывать это невежливо, подобную грубость можно потерпеть только от Астарота, ему вечно хочется выглядеть настолько же грозным, насколько вавилонский бык желает выглядеть мудрым, но теперь грубиянов удручающе прибавилось.
Ле-ви-а-фан.
Еще один, опоздавший на заседание Сената – на все заседания за последние три тысячи лет.
Наверное, немногое потерял.
– Достоинство? Что это такое? Что с ним нужно делать? – Оробас скривил полные губы, но смотрел равнодушно и зло. – Я ненавижу и хотел бы избавиться от каждого из присутствующих. Не существует никаких «мы».

- Вторжение мы отбили. Их было много, но нас больше, и наши легионы целую вечность ждали этого боя.

Врал. Не ждали.
- И теперь, воодушевленные победой, солдаты будут готовы к следующей атаке. И мы. Но это уже прошлое. А нашему будущему угрожает некто, намеревающийся уничтожить солнце. Это, случайно, не ты?

Открыв папку, лежавшую перед ним на кафедре, Асмодей достал послание, напечатанное на простом белом листе.
- Ты бы, я уверен, мог. Но еще больше уверен, что не станешь. Да и эти требования... смехотворны.

Он нарочно говорил буднично и держался так, словно ничего из рядя вон выходящего не происходило. Словно каждый день с небес несутся разъяренные ангелы и крушат своей магией города, пока не встречают отпор всех способных сражаться демонов, словно каждый день возвращаются из глубин бездны древние правители Ада и неизвестные угрожают уничтожить солнце.