новых постов на этой ролевой еще не завезли :с

[indent] Ему так и не удалось сомкнуть глаза; Питер ощущал себя распоротым мешком муки, который стоял посреди влажного амбара – уже бесполезный, отсыревший, но тронешь только, так перепачкает все вокруг. Испорченный товар, ненужная проблема. Он помнил, что пока возвращался домой, его пульс отчаянно заходился, словно сердце собиралось уйти от него самостоятельно, по велению все того же Лестрейнджа. В такт этому заходящемуся ритму мелкая дрожь поразила его руки и, казалось, внутренности. Чудилось, что стоит замереть в тишине, так они начнут позванивать от этой мелкой дрожи. Петтигрю не помнил ни прикушенной губы, не болезненного удара обо что-то [что?], когда упал, помнил только, что боль, пронзавшая все тело, была нестерпимой, настолько мучительной, что не осталось ни одной мысли. Когда все закончилось, ему хотелось рассказать Рудольфусу все, даже свои глупые размышления и решения, вплоть до всех вариантов, которые он продумывал, чтобы обмануть Темного Лорда. После второго раза, когда спокойный голос, мягко и доверительно произнес заклинание, Питер был уверен, что расскажет все и даже сам покажет, где именно живут Поттеры.

[indent] То, что он смолчал, было единственно чудом – ему казалось, что ближайшую вечность он не сможет произнести ни слово из-за полученного шока, а лишь смотреть расширившимися глазами на Пожирателя Смерти. Его спасло только это.

[indent] Какие-либо моральные силы оставили Хвоста на пороге собственной квартиры; необходимость открыть дверь едва не добила его – казалось, еще немного и он не пойдет вообще никуда, а останется под дверью собственной квартиры проживать все то, что случилось за этот вечер и ночь. Стоило только щелкнуть замку, а самому мальчишке погрузиться темноту своей небольшой, уютной квартирки, как его ноги приняли решение, что они временно не идут. Питер сполз спиной прямо по лакированной поверхности двери, прижимая колени к груди и закрывая глаза ладонями, надавливая до боли, точно это могло остановить поток собственных сожалений и последовавших за ним соленых слез.

[indent] Если бы его спросили, сколько он просидел вот так, Питер бы не смог ответить – только светлеющее небо в окошке показало, что ночь начала отступать и мир встречал «свободное» утро. Он тревожно смотрел, как темная комната обретает все больше очертаний, как смывается с помещения темнота, отпуская дребезжащее нутро из своих цепких пальцев.

[indent] Темный Лорд исчез, а Поттеры живы. Он тоже жив, что еще удивительнее – в какой-то момент он был уверен, что кабинета главы отдела международного магического сотрудничества он уже не покинет. Питер тянет воротник, подальше от горла, пытается вдохнуть поглубже и борется с подступившей к горлу тошнотой, которая становится для него верный спутником любого сильного волнения.

[indent] Он сидит до утра, но так и не может даже задремать, тупо разглядывая окружающую обстановку, изредка осоловело моргая, томиться этими попытками сомкнуть веки и провалиться в спасительную тьму, а вместо этого длишь неуклюже поднимается со своего места и, чуть пошатываясь, добирается до ванной, чтобы отмыться от пыток, которым его подверг Лестрейндж. Полностью потеряв почву под ногами, Петтигрю даже не готов думать на опережение и рассуждать, что кто-то готов нагрянуть к нему домой. Он натягивает на себя просторную серую одежду и, понимая, что сна ему все равно не видать, возвращается в небольшое помещение, служившее и кухней и гостиной.

[indent] Когда дверь срывается с петель, он заторможено вскидывает взгляд, видя разъяренного Сириуса и складывая в своей голове два плюс два – правда, делая это не так быстро, как разъяренный Блэк. Большая кружка горячего напитка взрывается в его руках, а Питер подскакивает, точно ужаленный, второй раз за неполные сутки, переставая воспринимать толком что ему говорит собственное тело.

[indent] Оно говорит, что не справляется.

[indent] Оно говорит, что нужно остановиться, нужно сдаться, потому что еще раз оно не справится.

[indent] Питер его не слышит, потому что в ушах шумит от выброса адреналина, потому что Сириус орет и отправляет заклинание за заклинанием в его дом, в каждую вещь, которая принадлежит ему.

[indent] - Не трогай, - он протестует смешным детским писком, цепляясь за ремень сумки, в которой носит книги, перья, чернила, да пергаменты. Его насмешливо передразнивают, а более сильные руки выдирают сумку из его так, что ремень проскальзывает по ладошке, обжигая. Все содержимое оказывается на полу, а сумка поверх брошенных вещей, а Питер глупо машет руками, пытаясь остановить это, - Отдай. [indent] - Отдай, - он замирает пугливо, даже не сразу замечает, что мальчишки-его сверстники, замирают так же, и – надо же! – вжимают головы в плечи. Сокурсники заступаются редко, не потому что плохи, просто их никогда нет рядом, а нападать на других при старостах и старших, никто не будет. Они остаются в коридоре вдвоём, когда сбегают недоброжелатели. Питер еще какое-то время пялится на случайного заступника, точно помнит, что того зовут Сириус Блэк, он жуткий задира и, кажется, боится его не меньше, чем слизеринцев. Молчание затягивается, и он наклоняется к своей сумке, расстроенно поджимая губы – все испачкалось, а перья переломались – но, опомнившись, вскидывает взгляд на своего спасителя и торопливо благодарит, - Спасибо тебе. [indent] - Часто такое? – у его собеседника странная манера речи, словно с ленцой, словно он никогда никуда не торопиться. Питеру хочется кивнуть и сказать, что часто, но он боится показаться еще большей мямлей, поэтому качает головой и улыбается очень искренне, - Не очень.

[indent] Он чувствует, как в груди заходится второе сердце, а серая одежда сливается с ним, становится аккуратной шерсткой, мир внезапно похож на что-то огромное, а чай, который он заваривал здесь повсюду. Ужасно воняет, перебивает даже запах куска сыра, который он только что оставил на столе, чтобы съесть. У них одно сознание с собственным зверем на двоих, оно требует бежать, покинуть помещение и никогда сюда не возвращаться. Диван трясет, в него попадает очередное заклинание, и Питер быстро перемещается вне поля зрения Сириуса, пытаясь найти лучшее место, чтобы сбежать_атаковать. Сознание кричит о том, что нужно бежать, нужно искать защиту в другом месте, рассудок требует остановиться, не позволять Блэку разрушать его жизнь по собственному желанию.

[indent] - Гриффиндор! – Питер вздрагивает, когда шляпа на его голове выкрикивает факультет, а стол под красно-золотым стягом взрывается аплодисментами. Факультет храбрецов – что шляпа увидела в нем, раз отправила сюда? Добравшись до скамейки, он присоединяется к остальным, и мальчишка с темными кудрями напротив широко улыбается и говорит ему «Молодец!» словно этого заслуга, а не шляпы. Следом на скамейку присоединяется такой же первокурсник в очках и, от переизбытка чувств, хлопает его по плечу. [indent] В свой первый день в Хогвартсе, Питеру кажется, что он может свернуть горы – он слушает всех внимательно, больше кивает радостно и восхищенно, разглядывая окружающих. Засыпая он думает, что чертовски счастлив учиться на этом факультете и обязательно найдет друзей, их тех ребят, которые вчера ужинали с ним за одним столом и громко шутили.

[indent] - Экспеллиармус! – Питер вырастает за спиной Бродяги и наставляет на него палочку, вырывая ее у того из рук. У него алеют щеки от злости, а голос срывается, - Не смей мне угрожать в моем доме, Сириус! – он хватает чужую палочку, наставляя свою на собственного друга, мотает головой неверяще, точно пытаясь сказать что-то еще, но слова застревают в горле. Справедлив ли Сириус в своем гневе? О, да.

[indent] Сдастся ли Питер без боя? Черта с два, он пережил пытки Лестрейнджа и исчезновение Темного лорда не для того, чтобы собственные друзья приходили сжигать его дом дотла, - Покажи для начала свои мозги, Блэк, чтобы срывать в мой дом дверь с петель и пытаться все сжечь! – он знает, что надолго этой бравады не хватит и, когда Блэк начинает менять свою форму, дожидается рубанув палочкой по диагонали, отправляя того потоком воздуха по полу прочь от себя.

— Здесь указано, что я должен зайти в отель вместе с кем-то, — стопка из пяти коробок ближайшей пиццерии приземляется на гладко отполированную стойку перед лицом миловидной брюнетки в блузе цвета шампань. Голос демона звучит дружелюбно, но растерянно. Так, как должен звучать голос курьера, выполняющего дурацкие требования невидимых заказчиков, переданные оператором. Пока Невада приподнимается на носках кроссовок и выглядывает из-за непреодолимой преграды в виде пиццы, мимо проходит Керриган, почесывающий недельную бороду. Демонический уровень везения — столкнуться у входа в Сансет Тауэр именно с тем чистильщиком, который является напарником Сальвы, и, вероятно, знает, как выглядит Невада. Его не обманывает дурацкая фиолетовая кепка с логотипом пиццерии, широкая белозубая улыбка и перевязанные бечевкой коробки — вначале мужчина бросает короткий взгляд на кудрявого мальчишку, а уже через секунду щурится и нарочито демонстративно придерживает демону дверь. Будь на его месте любой другой чистильщик, уставший от затянувшейся рутины, он мог бы и не «учуять» перед собой жителя нижнего мира. Но вот они обмениваются этими знающими взглядами, как в дешевом кино, и Кевин уходит к лифту, а Меркурий остается внизу разыгрывать одно из своих любимых театральных представлений.

— Номер четырнадцать, интересно, — брюнетка разглядывает бумажку с каллиграфическим почерком демона. Стоило бы писать размашистее, но Невада слишком поздно осознал, что операторам, принимающим заказы по телефону, некогда выводить аккуратные читаемые комментарии для доставщиков пиццы. Теперь он ловит взгляд девушки и улыбается ей обаятельно, понимая, что всё предприятие зависит только от нее. Поглядывает на экран телефона — он же очень торопится развезти другие заказы.

— Если это какая-то ошибка, я просто заберу еду и отвезу ее обратно, — устало произносит Невада и сдувает со лба кудри. — Если нет, то-о-о... Пицца остывает.

Брюнетка несколько раз задумчиво клацает мышкой, стучит по клавиатуре, поглядывает на мальчишку, а затем наконец-то указывает в сторону лифта. Невада едва удерживается от облегченного вздоха. Тот факт, что он мог бы не попасть сегодня в комнату Сальвадора с намерением устроить сюрприз, его волнует не так сильно, как возможный факт привлечения внимания пары десятков чистильщиков. От такого не отмоешься и за сотню лет, придется ждать, пока сменится весь состав штаба. Но думать об этом, если честно, грустно.

Тихо насвистывая, демон взбегает по лестнице на четвертый этаж, находит дверь с номером четырнадцать и осторожно трогает дверную ручку. Та поддается. Разумеется. От кого запираться местным суперменам, когда на здании магическая защита, а внутри только чистильщики. Чистильщики и мафия.

Внутри номера приятный полумрак и разбросанные повсюду вещи, словно кто-то собирался в спешке. Или стал жертвой грабителей. Невада опускает на пол коробки, стягивает с головы кепку, кладет на тумбочку, заваленную книгами, и пальцами взбивает примявшиеся кудри. Прислушиваясь к шуму воды из ванной комнаты, демон несколько мгновений раздумывает над тем, войти ли внутрь прямо сейчас или дождаться мокрого парня [следы босых ступней от душа до спальни с пятнадцати лет] на кровати. Улыбаясь воспоминаниям, он достает из заднего кармана джинсов телефон и быстро набирает сообщение Сальве:

«Чем занимаешься?»

В ванной приглушенно тренькает звук входящей смски и Меркурий лениво думает о том, что в кино так вскрываются измены. Сейчас Сальвадор ответит, что сильно занят на работе, а потом выйдет из душа, распространяя ароматы дезодоранта, повязывая галстук и пряча в карман брюк ленту презервативов.
Хотя нет, глупости... какой еще галстук..?

Ведьма чувствует себя так, словно перед ней насыпано битое стекло, по которому ей должно танцевать весь вечер, не ступив ни шагу в сторону. Она думает, что безопаснее всего будет смотреть на Алатара, не смущенная ни грамма искренним недоумением, плещущимся в его глазах, но взгляд то и дело соскальзывает на Тегейриан. Демоница на фоне отца выглядит совсем крохой — тоненькая фигурка, прямая спинка, бледные руки. Почти неловко видеть её такой, с пышущими тьмой глазами, длинными ушами с черными кончиками, с хвостом, осторожно снующим из стороны в сторону. Неожиданно облик, не скрытый чарами, кажется чужеродным, примеренным лишь на вечер, тогда как «человеческий» с безрогой головушкой, хрустально голубыми глазами и бессменным комплектом из жевательной резинки и коротких джинсовых шорт, давно уже сросся с той Тиган, которую она знает. Если знает, конечно, вообще. Ведьма проглатывает комплимент, предназначенный им с Уинстоном, не подавившись, с вежливой улыбкой, едва тянущей губы. В эту секунду кажется, что между девушкой и её властным отцом куда больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд. На Сараби вдруг накатывает усталость, сменяющая тихую ярость, связанную с бессовестным появлением деймоса в этот вечер. Она нехотя отводит взгляд от демоницы и переводит его на массивную фигуру инкуба. У Сараби для него только пуд презрения и тлеющий гнев. И немного подозрительности — Асторат выглядит так, точно знает о чувствах своей дочери, считывая безупречно её легкую растерянность, прикрытую вежливостью, её легкую печаль при взгляде на Уинстона, обнимающего жену. Имеющего на это право.

Короткая перепалка лишь отчасти будоражит чувства. Сараби, все еще слишком остро ощущающая темноту глаз Тегейриан, сама смотрит только на оборотня. Тот кажется расслабленным, отчаянно заигрывает, будто не было секундами раньше этого гортанного, почти волчьего, рыка. Касается нежно, смотрит с любовью. И Сара улыбается ему, приникая на миг к надежному плечу, — она бы умерла за него — и чувствует себя до странного плохо. Потому что знает, от чего пробежала дрожь по его спине, укрытой плотной тканью пиджака. Потому что может догадаться, о чем думает Тиган. Потому что Асторат своих мыслей даже скрыть не пытается, они у него в глазах светятся. Сараби вдруг кажется, что они будут ненавидеть её все — рано или поздно. Демону не нужны дополнительные причины: он считает кошку виновной во всех его бедах, полтора века страсти, нежности и доверия смыло сокрушительной волной разочарования и колючей злобы. По лицу Тегейриан легко прочитать, что пусть она знала о том, что Сараби замужем, о том, что ее первой любовью был её отец, сейчас явно не готова лицезреть ведьму в окружении этих самых мужчин. Уинстон... Уинстон, милый Уинстон. Разочарует ли она и его тоже, когда однажды оборотень осознает, что жизнь с Сараби — выбор череды случайностей и горячих привязанностей, выросших на пепелище его прошлых чувств к инкубу..?

Сара непринужденно откидывает корпус назад и ловит еще один бокал шампанского с пролетающего мимо подноса — этого недостаточно, чтобы захмелеть, но, возможно, хватит, чтобы немного расслабить напряженное, точно перед броском, тело. Её собственное и еще одно, поменьше. Сараби бросает короткий взгляд на химеру, затем на мужа, а после, не глядя на инкуба, выбирает путь наименьшего сопротивления.

— Первый раз в Орионе? — ведьма ведет в воздухе ножкой бокала в сторону юной демоницы, отчаянно игнорируя стук каблуков беловолосой ведьмы, направляющейся к их компании в ритме боя военных барабанов. Сараби недолюбливает Китаур, но неизменно вежлива с ней при встрече. Сновидица, кажется, ни к кому не испытывает теплых чувств, её болотные глаза утягивают в бездну всякого, кто в них смотрит.

Кончик хвоста, продолжающего обвивать ногу, плавно покачивается из стороны в сторону, пока тёмные кончики пальцев тянутся навстречу предлагаемому бокалу, сжимаясь вокруг тонкой ножки, с той нежностью, с которой обычно держат цветок. Принимает его с безмолвным кивком благодарности, старательно глядя лишь перед собой и никак не на отца; с полным намерением проигнорировать любой его взгляд, как и эмоцию, что могла бы сейчас в нём вспыхнуть. Свой шанс он уже упустил, и ликование от чужого провала было едва ли не слаще собственного триумфа. Даже, если речь шла о родном отце.

— Вы правы, первый. Не находилось прежде поводов посетить, — да и кто бы ей подобное позволил.

— И как тебе? Нравится? — Сара не знает, сколько фальши в этом странном разговоре, когда еще недавно они лежали на узком диване в до боли знакомой квартире даунтауна, закинув ноги на спинку дивана и обсыпаясь чипсами, смотрели телевизор.

Тегейриан чуть кривит своим маленьким носиком.

— Я ожидала чего-то более… впечатляющего, — но, будь здесь даже всё и в её вкусе, демоница всё равно бы ответила так же. Просто потому, что это Орион. Впрочем, сверкнувшего озорством взора она от ведьмы не скрывает.

А потом в воздухе вдруг вспыхивает нечто цвета Силы. Уинстон, склонившись к уху супруги, коротко передает то, что Китаур прошептала на ухо старейшине. Занятно.

Сараби хмурится, окидывая тёмно-каштановым взглядом мерцающий бирюзой рунный камень, невольно цепляясь пальцами за горячую ладонь мужа. В программу прошлых лет подобные развлечения никогда не входили, признаться честно, и сейчас все официальные игры праздника мирских благ уже окончены. И камушек кажется чьей-то нелепой шуткой. Затем появляется второй, и ведьма хмурится еще сильнее. Что за странный способ напомнить гостям об алфавите пандема? «Х» и «А», как ха? Насмешка над теми, кто остался..? Сара не решается произвести ритуал опознания колдовства, пока рядом трется Китаур. Помощница Рианнон либо в курсе того, что происходит, либо, даже если нет, имеет приоритетное право использовать подобную магию. А Алатар, как ближайший к их группе старейшина, пусть и способный разве что отсвечивать в сиянии зала своей красивой постной миной, имеет приоритетное право командовать этим представлением. Сара, кончики пальцев которой зудят от Силы, заканчивает с шампанским и отправляет пустой бокал по воздуху прямиком на поднос уже виденного ею официанта.

И лишь тогда Сараби встречается с ошеломительным, выворачивающим внутренности, взглядом инкуба. Ножами невысказанных обвинений он вспарывает безупречную до сего момента маску непринужденности Сары. И она всё понимает. В мыслях, конечно, бьется истеричное «нет, этого не может быть, просто совпадение», но Биллимур не упускает случая добавить:

«Асторат считает, что ты хочешь раскрыть его истинное имя всему Ориону... Интересно, моя душа упокоится, если твоя тоже, ну... Упокоится.»

Ведьма игнорирует ввинчивающийся в виски голос мёртвого некроманта и лихорадочно соображает, что ей делать дальше. Она не может рассказать никому из присутствующих, в чем причина ее бессильной ярости и липкого страха, опутывающего с ног до головы, ибо это лишь усугубит ситуацию. Но просто стоять и ожидать появления — или не появления — третьего камня, чтобы осознать, причина ли это ее собственной гибели или всего лишь отсрочка? Невыносимо. Страшно до дрожи в слабеющих коленях. Сараби опирается на руку Уинстона, цепляясь за него, как за единственный островок безопасности в бушующем океане, сознавая, что не может даже дать ему объяснений, которых он заслуживает. В последний раз так омерзительно она чувствовала себя в тот день, когда Асторат пришел к ней домой в поисках Уинстона, а она шипела ему в лицо, впиваясь тигриными когтями в плечи, разбрызгивая черную демоническую кровь по мостовой.

Теперь хочется кричать в лицо Асторату, так, чтобы горло сорвало до хрипа. Это ты подверг меня опасности, поддавшись слабости своей любви. Меня и моих близких. Нарушил запрет, который демоны впитывают с материнским молоком.

«Ведьма, соберись», — голос некроманта в мыслях настойчив и шероховат, как наждачная бумага. — «С твоим списком неоконченных дел из тебя выйдет скверный призрак.»

Сараби выдыхает, медленно обводя взглядом узкий круг присутствующих. Свидетели её минутной слабости. Никто из них не знает, что если Сара и Асторат правы в их общей догадке, банкет нужно сворачивать, как газетку в трубочку, которой шлепнут по заднице кошку. Чем меньше орионцев здесь будет в тот миг, когда всё пойдет по одному месту, тем целее будут они и их семьи.

— Алатар, если вы позволите небольшой ритуал, — с сожалением отпуская опору в лице её оборотня, Сараби делает пару шагов в сторону Китаур, развязывая тесемки блестящей сумки, доселе болтавшейся на запястье. Не касаясь маленького алого пера и мышиной косточки, воспаривших на уровне груди, ведьма разводит ладони в стороны и предметы обращаются в мерцающую пыль. Не глядя, Сара удерживает серебристое облако перед собой и тянется на носках, чтобы шепнуть на ухо блондинке нечто, непредназначенное для чужих ушей. Короткая абракадабра из неясных названий заканчивается почти шутливым «Уинстон, не подслушивай», а сновидица медленно кивает. Потом еще раз, для убедительности. Опыта у помощницы Рианнон куда меньше, чем у Сараби, но ритуалистка из нее явно более талантливая, иначе бабуля не держала бы её под боком. Щелчком пальцев ведьма разделяет пыль на две части и отправляет её в крохотные танцы вокруг массивных светящихся камней. Глаза Китаур заволакивает белой пеленой, она шепчет беззвучно слова распознавания.

— Это не магия ведьм, — спустя минуту произносит Сараби, когда пыль разлетается по залу и вихрем проносится мимо каждого из оставшихся гостей. — И она не вредоносная.

— Колдовали не здесь, никто из присутствующих. Никто из... — Китаур склоняет голову, как птичка, глаза медленно возвращают прежний цвет. — ...орионцев. Заклятие наложено давно. На какой-то предмет или существо, что активирует процесс... чего-то. Невозможно распознать цель заклятия, но оно может быть наложено лет сто назад. Магия действительно не вредоносная. Примитивная и потому трудно деактивируемая.