Небывалой тяжести ложится груз вины на ее плечи, придавливая к полу, ограничивая доступ к кислороду. Элейн чувствует и видит со стороны, как легко и просто ее поймали на собственной лжи и загнали в явный и тёмный тупик. Ей не выбраться из его крепких мужских рук, которые пока что сжимаются лишь в кулаки, не сбежать от хмурого и серьёзного взгляда и не сказать ничего оправдывающего, потому что в горле застрял ком и сказать по сути своей нечего. Ложь в квадрате. Ложь в кубе. Стоит просто признать для себя, что она проиграла. Фальшиво пыталась прикинуться, замять правду, будто это лист бумаги, откинуть брезгливо от себя и надеяться, что он не найдёт этот комок истины. Комок, в котором она жалкая пародия на благородную женщину, он хотел бы видеть ее такой, и ей жаль, что это совершенно не так. Комок, в котором реальная жизнь схватила Фергюсон за горло и сжала его, заставляя видеть яркие цианидовые звезды и их взрывы перед глазами, слыша вакуумные песни их детства. Комок, в котором реальность просунула свои длинные пальцы меж рёбер, прямо в диафрагму, вырывая сердце из грудины и сжимая со всей силы в жилистых руках, наблюдая, как падает ее бренное тело и перед глазами, вновь, смерть звёзд.
«Да, Акерман, смею разочаровать, я совершенно не тот человек, за которого ты меня принимаешь».
Но он понял и без этого. Слишком просто, слишком быстро, в одно мгновение. Он понял это по ее неловким движениям, дрожащим рукам и бегающему взгляду, который искал лишь прутик или соломинку, хоть какую-то помощь, дабы спастись из вязкого и тёмного омута лжи. Но прутика и соломинки не было. Был лишь холод в ногах, который пронизывает и заставляет ёжиться от каждого порыва лёгкого ветра из открытого окна. Был лишь тремор, который совершенно не зависит от холода, этот тремор был внутри, тремор от отходняков. Внутри все дрожало, рушилось и умирало. Кажется, что она чувствовала, как гаснут ее нервные клетки, умирают и не подлежат восстановлению. Как сердце учащает свой бит и заставляет дышать через рот, будто это поможет и облегчит Элейн жизнь. Девушка задерживает дыхание и надеется, что просто упадет в собственное болотное море из несбывшихся надежд, разочарований и неразделенной любви. Надеясь, что на миг оторвется от текущей реальности, которая давит на нее, будто сильные и мощные тиски; она не может дышать и жить в этой реальности. У Эл перехватывает дыхание, и пелена перед глазами начинает дрожать. Смаргивает и уже ничего не держит в себе. Фергюсон проиграла.
— Голодна. — слабо произносит она, но внутренности сворачиваются в тугой узел и токсикоз беременных намеревается вырваться прямо сейчас, но она старается удержать порыв. Это сложно, ведь в какой-то медицинской книге она читала, что именно в продолговатом мозге находится рвотный центр и он посылает возбуждение. Но, кажется, что чувство страха перекрывает все. Ей, действительно, становится страшно. Становится страшно, когда она слышит его грозный голос, как он резко поднимается с дивана и фальшиво суетится об ужине. Ей становится страшно, когда он поворачивается и смотрит прямо в ее глаза; бешеный спектр эмоция в виде злости, осуждения, щепотки ненависти. Элейн хочется уйти из этой квартиры и никогда больше сюда не возвращаться. Он едко говорит про Ричарда и это равносильно оплеухе по лицу, она растекается сильнейшими и мощными разводами по коже. Он давит, выжимает соки, ждет, когда она сорвется. — Да, мы виделись с ним на улице. Нью-Йорк большой город, представляешь? — в этом они похожи. Едкость на едкость. Раздражение на раздражение. Он начинается препираться, она в ответ выдвигает стену. Компромиссы с каждым днем искать сложнее и ощущение создается пугающее; они вогнали себя в капкан, который сильнее сжимает их сердца в своих тисках, пока окончательно не раздавит все к чертям собачьим.
Сегодня Элейн не хочет быть многословной, поэтому молча кивает, подходя к холодильнику за огурцами, рукколой и помидорами. Она понимает, что если достигнет своей точки кипения, то придет к точке невозврата и все то, что они строили (или пытались строить?) разрушится здесь и сейчас. Доставая доску и начиная нарезать овощи, слышит его бранные слова и видит на его руке кровь. Срывается как собака к хозяину, но любовь и помощь небрежно откинули. «Просто не трогай меня, ладно?». Очередная точка кипения, но она лишь поджимает губы и борется с вновь возникшей пеленой перед глазами. Молча идет в спальню и достает маленькую аптечку. Там находит хлоргексидин и бинты, возвращается обратно, чувствуя, как дрожит все тело, а сердце разбивается на множество осколков, которые разносят вселенскую боль по артериям и венам. Ей хочется упасть на колени и завыть как белуга; от своей ошибки и своей разрушающей любви к нему. А она стоит перед ним с этой аптечкой, надеясь помочь, но его точка кипения пришла раньше, в момент, когда он с силой ударяет по коробке и она падает на пол. Она громко выдыхает и делает быстрый шаг назад, больше не в силах сопротивляться боли. Вот она. Вот она точка невозврата, которая разрушит абсолютно все. Всю любовь, которую она дарила ему. Все чувства и эмоции, все планы на будущее. Все это рушится. И новость о беременности сейчас, точно, не к месту. Элейн знает, что это конец. Он никогда не узнает.
Его спокойный голос после яркого эмоционального выплеска выбивает ее из реальности. Будто сначала обдало кипятком, а затем облили ледяной водой, как в проруби. Она опирается поясницей о столешницу, прижимаясь к ней всем телом, чувствуя боль, но она хотя бы отрезвляет. Ей все это не снится, это ее реальность и уже не мнимая иллюзия.
— Если ты думаешь, что это все то, чего я хотела, то ты ошибаешься. — она отворачивается и старается подобрать слова. Ей надо признаться ему. Ей надо признаться себе. — Да, я употребила. Да, я обещала этого не делать и сорвалась. Да, я такая дрянь и сука. Собственно, этого ты, видимо, и ждал. — встреча холодных голубых и теплых карих глаз равносильно атомного взрыву, который оставляет после себя лишь пепел из прошлого, оседая пеплом на плечи и ресницы. — Я слабая, Нова. Я всегда была такой. И, возможно, я не все свои ошибки прошлого проработала, но пыталась, блять, я пыталась и буду продолжать это делать. А ты сильный, но такой же созависимый как и я. Только ты дерешься по ночам, и так снимаешь стресс, а я делаю это иначе. И прежде, чем попрекать меня, вспомни, как я ночами сидела в больницах, когда тебя привозили всего перебитого, как мучалась, смотря на то, как тебе больно физически! — пускай он стоит, не проронив ни одной эмоции на лице, но Элейн просто не может сдержать то, что копилось годами. Она утирает слезы, пытается собраться с тем беспорядком, что происходит в ее голове. — Знаешь, мне очень жаль, что не оправдала твоих ожиданий. Я устала заслуживать твою любовь.
Она делает отходит от столешницы и инстинктивно прижимает руку к животу, но тут же убирает, надеясь, что он не заметит этот жест. Элейн подходит к стене и скатывается, садится на пол, поджимая колени у груди. Уже не важно, что будет дальше, верно? Хочется просто к чертям разбить рамку с их фотографией.