в зеркале отражается чужое лицо — чужая улыбка, чужие жесты, чужой, честный, искренний, открытый взгляд.
райнеру хочется разбить это зеркало к чёртовой матери: бить по нему долго, тщательно, с такой силой, чтобы оно — вдребезги, чтобы собственные руки — в мясо, чтобы ничего не осталось от этой самодовольной, уверенной в своей правоте (уверенной в завтрашнем дне, уверенной в каждом из них) ухмылке, чтобы ничего от «эй, мы же команда», чтобы ничего от «ты всегда можешь на меня положиться», чтобы ничего от «я помогу тебе» и «я всегда буду рядом».

чтобы ничего — ни капельки, — от марселя, живущего внутри него, глядящего его глазами, говорящего его голосом. чтобы ничего — от проклятого демона, пришедшего в этот мир для того, чтобы стать изгоем; ничего — ни от солдата, которым он должен сейчас быть, ни от воина, которым он обязан всегда оставаться.

райнеру хочется исполосовать собственное лицо, райнеру хочется перестать быть им — перестать в принципе быть, райнер устал, райнер потерян, райнеру больно, райнер ненавидит себя самого сильнее, чем любого из них, сильнее, чем их всех вместе взятых; райнер, оборачиваясь, снова улыбается — впереди очередная тренировка, впереди лучшая жизнь, впереди ещё столько всего. райнер слышит голос марселя в своей голове, и вторит ему — настоящий друг райнер браун, один из лучших кадетов, гордость и будущая надежда человечества.

он громко смеётся, и от этого приторно-притворного смеха скулы сводит; поднимаясь с земли, протягивает руку йегеру (именно так поступил бы галлиард), сияет обезоруживающей улыбкой. бертольд глядит на него тревожно — райнер предпочитает этого не замечать; райнер врастает корнями в эту придуманную, ненастоящую жизнь, приказывает себе забыть — и забывает, ведь солдат обязан слушаться приказов беспрекословно, а значит — значит завтра всё вновь повторится, всё продолжит повторяться снова и снова до тех пор, пока война их не позовёт.

[indent]  (райнеру теперь будто бы хочется верить, что этого никогда не случится)

и я помню, как портилась кровь,
и я видел — и увижу вновь.
стой и смотри
как все к черту сгорит
(как все горит)

его руки дрожат — ствол ружья холодит внутреннюю часть щеки, и райнер силится, заставляет себя нажать на курок, но не может. потому что он, райнер браун, трус — он чертовски устал, но это не главное, — он всегда был трусом, прикрываясь чужой маской, точно уютной вуалью. его сущность, прогнившая до самых костей, сущность предателя и убийцы, всегда чувствовала только страх — страх перед ответственностью, с которой он не справлялся (с которой он не справляется и не справится), страх за собственную шкуру, страх за то, что все вокруг узнают, поймут, кто он на самом деле.

он откладывает ружье в сторону, зная, что завтра вновь повторит бесполезную попытку — зная, что он вновь не сможет этого сделать.

его ломает изнутри, он роняет себя — роняет голову на колени, сотрясаясь в мелких рыданиях — голос эрена, спокойный до сумасшествия, бьётся о каменные своды подвала, отдаёт глухим отзвуком безумия и отчаяния, и райнеру становится на мгновение страшно (до тех пор, пока он не чувствует облегчение, пока к нему наконец не приходит понимание — и он мысленно умоляет эрена убить его, чтобы всё это наконец прекратилось, ведь сам он абсолютно, катастрофически не справляется).

острый взгляд неживых глаз препарирует, раздевает, снимает с него кожу — лоскут за лоскутом, обнажая, оставляя напряженный комок нервов, — райнеру кажется, что он впервые видит эрена таким: видит его настоящим.

райнеру кажется, что эрен видит его впервые - таким. видит его, а не марселя, прятавшегося в его шкуре все эти годы.

райнеру кажется, что они совсем незнакомы, и он поднимает глаза, чтобы наконец встретиться с ним лицом к лицу. чтобы наконец познакомиться с собственной смертью.

[indent]  (райнеру кажется, что он чувствует благодарность)