Лучи вызывающе яркого, словно на улице не сентябрь, а апрель, солнца заглядывают в высокие, широкие окна, прыгают по голым плечам, пробегаются теплом по плотно сомкнутым векам. Досадливо наморщив нос Йен зевает, переворачивается на другой бок, утыкаясь носом и губами в плечо спящего рядом парня, снова надеясь заснуть, но все напрасно. Сон больше не идет. Большие круглые часы, висящие на одной из стен, показывают 15.45. Столь позднее время не удивительно, учитывая что  они уснули под утро. В часы, когда добрая часть города, работающая в офисе, уже поднималась готовая к трудовым будням Йен с Йесси, потрахавшись еще пару раз, напившись текилы, ее соленый вкус до сих пор ощущался на языке, только заснули. В обнимку, поперек кровати, украшенной затейливой металлической решеткой в изголовье, и имеющей настолько большие размеры, что на ней можно было уснуть втроем, а то и вчетвером и при этом никто никому бы не мешал.   
Еще сонный, расфокусированный взгляд скользит по большому помещению. Свою квартиру Йен любил безумно за ее пафосность, кажущаяся простота кирпичных, небеленых, стен, люстр, забранных в решетчатые абажуры, металлических, скрепленных между собой,  арматур на стенах, выполняющих роль полок, скошенного потолка, деревянные балки были словно испещрены жучком, была лишь иллюзией. Для любого кто хоть немного разбирался в стиле лофт было очевидно, что все эти мелочи стоят немаленьких денег. И за ее уют. Благодаря грамотной расстановке мебели, несмотря на полное отсутствие внутренних стен и дверей, та что закрывала совмещенный санузел не в счет, создавалось впечатление, что в квартире несколько комнат. Есть мастерская, с двумя мольбертами у двух окон, спальня с кроватью, гримерная с  переносным зеркалом в пол и вкрученным в стену балетным станком, кухня — гостиная со столом в виде длинной барной стойки,  искусственной шкурой на полу и двумя креслами-мешками напротив большой плазмы. За полтора года проживания в ней, Йенни успел похвастаться жильем почти перед всеми своими однокурсниками, коллегами и просто знакомыми, каждый раз загадочно улыбаясь и отмалчиваясь на вопросы, как ему удалось ее снять и чем он за нее расплачивался. О том, как он ее снял, не знала даже Лу. Правдивая история показалась бы выдумкой и ложью любому.

Потерев ладонями глаза, прогоняя остатки сонливости, Йен откидывает одеяло, спуская на пол голые ноги, стоящая на полу пустая бутылка из-под текилы тихо звякает, как бы намекая о необходимости донести ее до мусорного ведра, но заниматься улыбкой слишком лениво. Да и  в творческий беспорядок, царивший в студии, и состоящий из вещей, висящих на  спинках стульев и балетном станке, подрамников, рам и  картин, стоящих вдоль стен, баночек с красками, кистей, торчащих почти отовсюду, наручников, болтающихся на решетке в изголовье кровати, медных подсвечников, стоящих прямо на полу,  большой птичьей клетки, где вместо попугая красовался горшок с коноплей, она вписывалась очень даже хорошо. На удивление полный холодильник искушал  разнообразной едой, но есть ничего не хотелось, а вот выпить холодного брюта, чтобы вернуть организм во вчерашнее расслабленно-томное настроение хотелось и очень. Подхватывая бутылку, Йен возвращается обратно, забираясь под одеяло, небрежно бросая пока еще закрытую бутылку на свободную часть кровати, отдавая все свое внимание лежащему с ним рядом парню.
Эгоистичное желание разбудить, чтобы не спать вместе, боролось с заботой подпитанной пониманием, что сам художник был не очень счастлив, если бы его принялись насильственно вытаскивать из царства морфея. Подышав на пальцы, успевшие стать холодными от стекла бутылки, Йенни скользит ими под одеяло, принявшись легко, почти, невесомо выписывать узоры на чужом плоском животе. Тяга прикасаться, гладить, чувствовать под подушечками тело любовника за ночь никуда не испарилось, а лишь увеличилось. Если вчера все прикосновения были направлены на распаление страсти и пылающего в паху жара, то сегодня каждое касание было ради самих касаний, для  чувственного удовольствия, когда неясно, что доставляет больше кайфа прикасаться самому или когда прикасаются к тебе. Ощущения переплетаются воедино.

Перевернувшись на бок, Йен прокладывает дорожку поцелуев по шее Йеспера, обводит кончиком языка ушную раковину, прикусывая легко губами мочку уха, внимательно наблюдая за чужим лицом. Длинные ресницы любовника слегка дрожат и на губах Йенни появляется довольная улыбка.
Телефон, зарытый между многочисленными подушками, негромко вибрирует, наполняя комнату Вивальди и художник закатывает глаза. Звонки с работы, последнее чего хотелось сейчас, хотя с другой стороны, лучше отделаться от них сейчас, сразу.
— Йен? Парни передали, что ты не выйдешь сегодня?—
— Да. И в ближайшие три ночи тоже. Я заболел у меня Йесписиc urticas febris — выдыхает хрипло Йен, мешая в одной фразе  имя лежащего с ним рядом любовника и латынь.  — Очень тяжелое заболевание, требующее постельного режима и таблеток —снова вздыхает он, подмигивая вроде как проснувшемуся Йесперу.
— Никогда не слышал  о такой...— недоверчивость в голосе арт-директора мешается с сочувствием. Название звучало странно, но с другой стороны сьрпптизер прежде не имел привычку пропускать работу
— ОООО, это очень редкий вид лихорадки. Симптомы жар, озноб, головокружение, расширенные зрачки, учащенный пульс и красные пятна по всему телу, особенно много на шее плечах, груди. Заразная штука. — шумно вздыхает Йен, закатывая глаза, терпеливо выслушивая пожелания выздоравливать и не выходить, пока все симптомы не пройдут.
— Немного лжи, замешанной на правде, и тебе все верят. — довольно улыбается он, целуя проснувшегося Йеспера в уголок губ, протягивая руку к бутылке. Негромкий хлопок звучит довольно знакомо благодаря хорошей акустике. Эта акустика, делающая любые стоны, вздохи и вскрики страсти еще объемнее и полнее, тоже служила неоспоримым плюсом лофта.
— Начинать утро с алкоголя дурной тон, но у нас уже обед, так что самое время для брюта вместо кофе, — сделав небольшой глоток, Йен  вкладывает бутылку в руки лежащего рядом парня. — предлагаю провести в кровати весь день, вылезая из нее разве что, чтобы я мог показать тебе свои работы, мне интересно твое мнение, особенно по поводу одной незавершенной картины, у меня только что родилась охуенная идея...дорисовать ее в четыре руки...поймешь, когда увидишь — мурлыкает Йенни, в  глазах, заблестевших от попавшего внутрь алкоголя,  прыгают веселые огоньки азарта. — Ты шептал ночью, когда мы только приехали, что тоже рисовал, было юношеское увлечение? Чем нравилось? Признаюсь, что не люблю акварель и карандаши. Я ими творю, но...это не тот кайф — пальцы легли на ключицы Йеспера, обрисовывая узоры засосов, проявившиеся до конца и красиво алеющие на коже. — мне нравится рисовать пастелью, углем, пальцами. Ощущать в ладонях материал, которым я прикасаюсь к холсту. Так больше удовольствия, когда не только видишь, но и чувствуешь, что делаешь.