Сначала все, конечно же, идёт по плану.
Ночной Хогсмид вполне предсказуемо встречает нас щедрой моросью за шиворот и абсолютным отсутствием прохожих на размытых слякотью улицах; "Дэрвиш и Бэнгз", как и было обещано, оказывается в эту пору темным и безлюдным, а крючок на окне, выходящем на заросший жухлым бурьяном задний дворик - заранее сброшенным; хлипкая лестница в подвал не издает ни звука, пока мы скрадываемся по ней вниз, к двери, замок на которой поддается отпирающим чарам с такой легкостью, будто только и ждал чего-то подобного. Все это с самого начала действует мне на нервы и навевает нехорошие мысли о том, что в конце пути, где-то среди столов и стеллажей, заваленных учётными книгами, гроссбухами, письмами и всяческой дребеденью сомнительной ценности, нас уже ждут с распростёртыми объятьями и круциатусом наголо, поэтому первым в комнату заходит "Revelio" и только за ним - мы с Трэверсом. Комната пустует, молчит и бессовестно пахнет плесенью.
- Даже немного обидно, знаешь,- я верчусь вокруг своей оси с палочкой в руке, выхватывая из темноты разнообразные детали здешнего вшивенького интерьера, пока наконец не возвращаюсь в исходное положение. Незнакомое мне лицо - впрочем, Трэверса в Трэверсе с потрохами выдают поджатые губы и коронный прищур - всплывает передо мной в призрачном свете люмоса немым и слегка чахоточным напоминанием, что на поиски нужных бумаг в этом бардаке у нас осталось не более пяти минут. Хотя, если всё и дальше пойдет так легко и непринужденно, как шло до этого, нам вполне может хватить и трёх,- Никакого счастливого воссоединения семьи, никаких заклинаний нам в рожу. Твои старики определенно теряют хватку,- я пробегаюсь пальцами по корешкам книг на ближайшей полке, так и не найдя среди них ничего полезного, зато успешно ловлю сбитый скелетик нетопыря в бреющем полете и водружаю его обратно на слой пыли толщиной с мизинец,- И, кстати, у них совершенно нет вкуса. К тому времени, как мы заставим этих пидорасов вернуть твое наследство с процентами, эту дыру будет проще сжечь, чем привести в порядок. Эй, какого хрена ты там...
Закончить свой вопрос мне, разумеется, не удается, потому как в этот самый момент происходят сразу три вещи - небольшой сейф под пальцами Трэверса распахивается с характерным щелчком, все пространство вокруг нас стремительно заполняется оглушительным кошачьим воем - и весь наш план, старательно сложенный по кирпичикам на уроке Древних Рун, окончательно и бесповоротно летит в тартарары.

Я оказываюсь у двери в два прыжка, прекрасно понимая, что появление местных громил на побегушках - не более, чем вопрос времени, зато дальше это самое время для нас двоих мне уже придется добывать с боем. Каз лихорадочно шуршит страницами каких-то талмудов у меня за спиной, пока над нашими головами гремят чьи-то шаги - а затем дверь над лестницей распахивается, заставляя меня на мгновение зажмуриться от яркого света. Этого мгновения оказывается достаточно - краем глаза я еще успеваю заметить, как со стороны двух темных фигур в дверном проеме соскальзывает вниз оранжевая вспышка, но не успеваю ни выставить щит, ни отскочить с линии огня. Луч бьёт под дых, полностью вышибает воздух из лёгких, опрокидывает меня на стеллаж, расползается по телу острой болью. Скелетик нетопыря всё-таки грохается оземь и рассыпается сотней мелких косточек рядом с моей головой. Судьба, не иначе.
Я переворачиваюсь на бок и с горем пополам поднимаюсь на ноги. Переиначенное оборотным зельем тело слушается неохотно, чего - спасибо и на том, конечно - нельзя сказать о палочке. Следующая вспышка - на сей красная - живописно разбивается о мое вовремя выставленное протего - и тут-то как раз возникает долгожданная заминочка, потому что в эту самую секунду один из нападающих вдруг обнаруживает во мне своего давно утерянного брата-близнеца. Семейному воссоединению, правда, снова не благоволят звёзды, так что я просто захлопываю дверь ногой, валю на пол ещё один стеллаж и, перемахнув через сваленную кучей макулатуру, вцепляюсь Трэверсу в плечо.
- План А себя скомпрометировал,- мне приходится орать ему в ухо, чтобы перекричать тысячу невидимых кошек, бьющихся в агонии, но он и сам прекрасно соображает, что к чему,- Тащи нас отсюда. Я прикрою.
Очередной луч вырывается из-за приоткрытой двери по траектории, ставящей под сомнение половину физических законов, расшибается о щит и оседает мне под ноги тысячей оранжевых искр. Один из Эйлсовых холуев, тот, что покрупнее и пошустрее, тем временем умудряется перебраться через перевернутый стеллаж и снова вскинуть палочку, но в этот момент Каз как нельзя кстати сворачивает нас обоих в пространстве. Все, что я успеваю заметить напоследок - это эпичный прыжок второго ублюдка через развороченную нашими общими стараниями комнату.

То, что он всё-таки вцепился мне в ногу, словно какой-то тщедушный бульдог, я осознаю ещё до того, как нас троих выбрасывает на  главной площади деревни, а затем снова затягивает в игольное ушко посреди пространства и времени. В таком состоянии сложно сориентироваться, где чья голова и какой конечностью нужно по ней лупить, но я тем не менее справляюсь. Хвост отпускает меня примерно посередине второго прыжка в никуда, и мы с Трэверсом наконец выпадаем на скользкую от грязи брусчатку за три улицы от "Дэрвиша", хватая ртами воздух как рыбы на льду. Я переворачиваюсь на спину, наплевав на то, что лежу в луже, подставляю лицо струям дождя и честно пытаюсь не расстаться с недавним ужином. Голова кружится как последняя мразь; перед глазами плывут фиолетовые пятна; знакомый дом, нависающий над нами темной громадиной, грозится упасть и раздавить.
- А ведь все так хорошо начиналось,- голос все еще царапает мне горло, но в целом звучит довольно бодро, и я даже нахожу какие-то силы, чтобы оторвать большую часть себя от земли и оглядеться вокруг.
Каз выглядит паршиво - ну, то есть ещё паршивее, чем стал выглядеть после того, как хлебнул оборотного зелья - но в такой темноте сложно сказать, почему. Дом тоже выглядит не очень - в основном потому, что в нем не горит ни одно окно. Линн, должно быть, ещё не вернулась из "Кабаньей", но другого выбора у нас все равно нет - оставаться посреди улицы чревато, а сейчас мы как никогда далеки от того варианта развития событий, в котором радостно надираем задницы поднятым по тревоге дружкам Трэверсов-старших.
- Полагаю, взламывать двери в домах у друзей,- я заставляю себя подняться на ноги, а затем, шипя и отдуваясь сквозь зубы, взваливаю себе на плечо полуобмякшего товарища,- признак дурного тона даже в такой компании, как наша. Давай, Каз, шевели ногами. Я подсажу тебя в окно. Надеюсь, ты, блять, нашел, что искал.

А потом все идет по плану, если считать планом то, что мы горим, и все горит, и мир в огне то есть, по пизде.

План наш был прост и надёжен, как швейцарские часы гоблинской работы (то есть, наверное, работы швейцарских гоблинов; в Швейцарии есть гоблины? наверное, об этом надобно спросить у Руквуда, если бы он наблюдался в Хогсмиде в течение хотя бы последних двух месяцев, хотя я не до конца уверен, был ли тот в Швейцарии а если и да, то зачем оттуда свалил обратно в какой-то полудохлый Хогсмид). Мы несколько недель выслеживали смену караула продавцов, а на деле — шкафов, приставленных к здешнему Дэрвишу — моему! моему Дэрвишу, вашу ж мать! — пока не убедились, что нашарили пятнадцатиминутный перебойчик в их плотных планах на покушать. В этом им нельзя было отказывать. Пища — священная миссия, если только это не суп с потрохами производства и местного разлива господина Эверетта свет-его Томаса, который расходится со мной во вкусах, но совпадает во всех остальных начинаниях и планах на пищу для размышлений.

Коей мы пренебречь вальсируем не можем. Раз уж парни пошли на покушать, нам нужно попасть внутрь и что-нибудь да спереть.
В этом все мы, и вы нас любите именно за это.

Проблема — маленькая, нет, ладно, большая, огромная исполинская проблема — была в том, что я хоть и владел всеми моральными правами на эту бледную тень бизнеса моего отца, но понятия не имел, с чем нам предстоит столкнуться внутри. А то, что с чем-то предстоит, было понятно по количеству и качеству приставленных шкафов. Не обычных тщедушных продавцов магических товаров, а рослых парней со слегка перекошенными лицами, одно из которых сейчас красовалось на мне, другое — на Эвере. Не зря Индира наварила нам настойки на испробовать и сказать ей, чего не хватает.

Ума. Ума, нам, Дира, не хватает, в количестве двух штук на унцию, взвесить, вложить, не взбалтывать. Проблема заключалась еще и в том, что мы были немножко не рейвенкло.
Но у нас было десять-пятнадцать минут. И я верил в них свято, как Эвер во вкус своего супа.

— Был бы у тебя магазин, который на дороге не валяется, ты бы его подчистую сжег? — цежу я сквозь зубы, с легким щелчком вынимая палочку из рукояти верной трости и прикидывая по заклинаниям посильнее алохоморы. Я огрызаюсь, но Эвер прав, и мне больно видеть семейное дело в запустении, хоть Эйла и божилась, что приумножит и прочая. Значит, Дэрвиш использовали для другого — возможно, для хранения некоторой информации, которая должна была быть в сейфе. Гроссбухи. Иметь дело с гроссбухами меня учил еще отец, и у меня не был причин не доверять своему нюху на нестыковочки в графах по дебету с кредитом. В данный момент, например, нюх идет к чертям, потому что даже третьим глазом не предвидеть, что кэтерволинг будет стоять именно на сейфе.

Хотя я же говорил.

Пока Эвер принимает стойку, я лихорадочно принимаюсь перерывать все, что только можно, в книгах — драгоценных, неоценимых книгах учета, которые пахнут чем-то знакомым; несмотря на плохое состояние моего хогсмидского отделения, деньги тут водятся, и немалые — особенно меня интересуют некие суммы, перечисляемые субъекту с инициалами К. А. — стабильно раз в месяц, а иногда и два раза в месяц.
Эвера швыряет на пол, а я все ищу зацепку — нам недостаточно инициалов, нужно что-то большее. К.А. в Лондоне — да что там, даже в Хогсмиде, может быть навалом, если вообще учитывать, что это имя, а не псевдоним или род деятельности. Барристер? Чистильщик? Какие еще услуги, помимо «разрулить» и «зачистить», например, может выполнять моя тетушка для одного дяди? Кем вообще является Эйла для Виктора? Загадки. Снова загадки.

На предпоследней странице в гроссбухе за 87 год я нахожу рядом с уже знакомыми инициалами приписку PR6, CH.
Я разджеминиваю страницу и захлопываю бух, а следом и сейф как раз вовремя, до того, как громила, слегка подрастерявшись, увидев себя, резвым сайгаком скачет за нами.

Есть у меня туз в рукаве, и это, кстати, в буквальном смысле, потому что вчера мы играли в вист, но я о другом. Поскольку формально я владелец данного заведения, мне можно здесь трансгрессировать. Бьюсь об заклад, мальчики, вас не поставили в известность, потому что я не должен быть переступать порог в первую очередь.

Чао.
Я ступаю вникуда, практически нарушая первый закон трансгресии, гласящий «Место». Я делал так и раньше, поскольку быстро понял, что в процессе нужная точка всегда выскакивает перед глазами, и максимум тебя прокинет на пару футов дальше, или выше так, что приземление будет не слишком мягким. Я делал так раньше — да — но не в парной трансгрессии, и не когда за нами хвост.

Честно говоря, парная трансгрессия сама по себе не из приятных, а тройная без вашего на то согласия... скажем так, я вдруг понял, что нас очень тонко размазало по поверхности друг друга, всех троих, и я хотел было запомнить себе пошутить олдмэну, что не так я это все представлял, особенно без двадцатки баксов, как тут осознание, что что-то рвется накрыло меня треском в ушах -
я же был нигде
и всем одновременно
спина моя, голова моя, каша из рук и ног,
я понял, что рвется не материя мира,
а я.

И порядком удивился.
Вспомнил снова, что стоит похвалить себя, что не выбросил нас, например, сразу у дома Линн, потому что они могли составить два и два, а еще что забрал трость и палочку, и, что, может быть, все не так плохо.

Лежа лицом в луже в следующую минуту и содрогаясь всем телом, я давлюсь собственным кадыком и, наверное, со стороны выгляжу так, будто вусмерть напился и икаю в лужу, и пусть бы для случайного прохожего так все и было. Плохо то, что я не икаю. Меня даже не выворачивает, хотя по канонам могло бы, потому что я как-то протащил нас в узкое окошко, лазейку, о которой, возможно Эйла, забыла. Плохо то, что я не могу разжать зубы, прокусившие язык, и пошутить, что надорвался от непосильного труда.

Потому что какой-то надрыв в этой ситуации есть, и судя по тому, что я ощущаю себя не просто в грязи, а в теплой липкой субстанции, все хуже, чем ожидалось.

Эвер куда-то тянет меня, отъезжающего, и я сглатываю слюну и кровь, и вою ему в плечо, чтобы не слишком громко, и нас не нашли — тут всю деревню за пять минут можно оббегать. Блять. Бок вспарывает сначала немота, а затем — по нарастающей в космос — оглушающая боль, и я захлебнувшимся сознанием понимаю, что рубашка причиняет мне такую агонию, потому что там нет кожи.

— Расще... расщеп, — выблёвываю я Эверу куда-то в подмышку и сползаю вниз где-то у дверного проема. Не потерять сознание окончательно помогает набалдашник трости, который я сжимаю в ладони так сильно, что клюв орла протыкает кожу.

Эвер, кажется, тихо, но отчетливо матерится, и пропадает из поля зрения, оставив меня у крыльца. На этом моменте мне как-то все равнеет, и я смотрю на лужицу, которая натекает на пальто. Кто-то спустя секунду или, может быть, минуту, подхватывает меня за руки сзади и затаскивает спиной вперед в открывшуюся дверь, по чему я сужу, что Эвер сам влез в окно и открыл парадное,
а, значит,
можно прервать вещание и отбыть на неопределенный срок в темноту.