ССЫЛКА НА РОЛЕВУЮ: черч
ЖЕЛАЕМАЯ ВНЕШНОСТЬ: carice van houten
ТЕКСТ ЗАЯВКИ:
КОРОЛЕВА ВЕЙРА ♱ QUEEN WEIRA
[w.i.t.c.h.]
— carice van houten —
ее величество королева вейра портрейт, мать фобоса и эллиота, вейра безумная; |
✦✦✦ We will meet again ✦✦✦
единственная дочь и поздний ребенок своего отца от второго брака, короля эймора; на момент рождения девочки отцу было 68 лет, он страдал от болей, вызванных старой травмой, подагры и был подвержен параноидальным идеям о том, что его хотят сместить; о матери вейры известно мало, при дворе популярностью она не пользовалась и была не из слишком знатного рода, зато молода и крепка здоровьем; в семь она была выдана замуж за князя зейдена (по слухам, за большой выкуп ее отцу, имевшем большие долги), в двенадцать брак был консумирован;наследие династии портрейт было под угрозой, поскольку больше детей у короля не было, а вейра была слишком юна и хрупка, в то время как ее супруг, будущий король-консорт, был старше своей жены на пятнадцать лет. не смотря на это, король эймор настоял на раннем браке именно для того, чтобы как можно раньше вейра родила наследника;
за несколько лет в браке вейра родила двоих девочек: первая родилась мертворожденной, вторая прожила едва ли две недели, прежде чем тихо умерла в колыбели. а последующие годы истощили ее здоровье частыми беременностями и выкидышами. возможно, именно это подорвало душевное здоровье вейры, а так же постоянное противостояние с мужем, который пытался отстранить жену от власти и править единолично;все изменилось, когда вейра родила наследника, долгожданного принца; к тому времени при дворце ходило множество суеверных слухов. о том, что портрейты, страдающие от бесплодия и душевных болезней, прокляты, и мередиану нужны новые правители. о том, что женщина на троне – это проклятие. о том, что несбывшееся пророчество о «принце-светоче» неисполнено, и рожденный мальчик принесет меридиану лишь смерть и упадок. однако, став матерью, вейра обрела силу в своем сыне. она сумела противостоять мужу, вернув власть в свои руки. стены дворца все еще помнят крупный скандал, после которого вспыльчивый король зейден собрал свое войско и покинул столицу, чтобы воевать на границе. ослушаться приказа жены он не мог.
поэтому, хорошо зная о соперничестве между супругами, многие сомневались в происхождении рожденного позже принца эллиота. немалая часть дворян мередиана считает мальчика бастардом, поскольку его отец крайне редко бывал в столице и в очередном из своих военных походов погиб еще до рождения сына. неизвестно, что подкосило ее больше, смерть супруга, которого она, кажется, и не любила; ее старший сын фобос, не подчиняющийся никому и ничему; или мальчик, который может в самом деле оказаться тем самым светочем;
королева получила прозвище вейра безумная; неизвестно и то, при каких именно обстоятельствах к власти пришел ее сын, хотя наследником вейра назвала эллиота (и назвала ли? или то лишь слухи?)
мое любимое, конечно, это всратые заявки. пласт информации и никаких пояснений, живите с этим как хотите.
классно то, что о вейре известно мало, поэтому мы можем раскурить ее жизнь и личность как нам вздумается. я нахэдил всю ее предысторию (и с удовольствием, ее сыграю с вами в роли зейдена твинком, кстати), а вот все остальное – вольная трактовка. все менябельно. мне нравится идея о том, что вейра не совсем в себе, именно поэтому фобосу удалось захватить власть. потому что в противном случае мамка бы показала ему где раки зимуют. в моем описании, конечно, вейра предстает отчасти как жертва, но я описал только внешнюю сторону. а вот что там у нее внутри мы не знаем. я хэдканоню, что если бы не ее безумство, она бы стала воинствующей королевой и дохуя крутым монархом. потому что я млею перед сильными женщинами.
кстати, есть инфа, что гибель зейдена в военном походе тоже могла бы быть с ее подачи, а настоящий отец эллиота вполне мог стать новым королем-консортом, лояльным к ней. но так это или нет кто знает кто знает мою фантазию не остановить
королева-мать очень нужна в дворцовые интриги, материнско-сыновьи отношения и во взаимодействие со мной (хэдканоню что вейра как бы благословила калеба, типа иди защищай сыночку, а после увидев жестокость фобоса может быть и к мятежу примкнула?)
от тебя хочу третье лицо, остальное гибко. шли голубей, моя безумная королева, мы очень ждем
ВАШ ПЕРСОНАЖ:
калеб, шептун, аленький цветочек фобоса, сойка-пересмешница меридиана, че гевара местного разлива;
ПРИМЕР ВАШЕГО ПОСТА:
Тонкие, изящные, как лезвия, пальцы с обжигающе бесстрастным нюдом (на безымянном два кольца из белого золота, потому что желтый металл для Хейлов недостаточно хорош, — обручальное и помолвочное в два и пять каратов, конечно, тиффани). Холод сухих пальцев ощущаются даже через ворот накрахмаленной рубашки, который она оглаживает, ведет ладонями по лацканам черного, как смерть и траур, пиджака, подхватывает галстук и бережно, почти любовно, затягивает его на пару миллиметров туже, под самый кадык.
На Корнелия мать не смотрит. Светло-серые, как крошево льда в ее мартини вместо завтрака, глаза равнодушно смотрят в его горло, потому что он выше матери почти на голову. Идеально, ни единой складки. Ее это, кажется, слегка успокаивает.
— Мам…
От звука его голоса миссис Хейл вздрагивает, поднимает глаза на сына и звук сухой, хлесткой оплеухи на мгновение оглушает. Кольца оставляют царапину на щеке, скула быстро розовеет, у него горит угол рта. Элизабет медленно втягивает воздух носом, ее узкая грудная клетка вздымается пару раз, прежде чем материнские руки опускаются на его щеки, она заставляет склонить к ней голову и касается другой скулы губами, не оставляя следа от помады. Делает шаг назад, оглядывая его костюм, галстук, начищенные туфли. Затем берет свою черную шляпу с широкими полями и, не говоря ни слова, разворачивается, без слов давая понять, что им пора.
По дороге на кладбище между ними тремя стоит глухой вакуум заиндевевшего ужаса, гнева, опустошения. Глаза матери сухи, он не видел слез за все время. Только слышал, один единственный раз, когда после известия от полицейских, она изящно встала, отправила узкую юбку и удалилась в уборную. Через шум воды он слышал один грудной всхлип.
Ее шпильки царапнули асфальт, когда он открывал дверь машины и протянул ей руку; ногти Элизабет впились ему в ладонь. Не смотря на наступившую осень и ранний холод, кладбище буйствовало в зелени, приветствуя новое тело. Маленькое, худое тельце в закрытом гробу, потому что оно было слишком изуродовано, чтобы мать могла поцеловать свое дитя перед погребением. Молодой священник читал молитву, не глядя в книгу; Корни казалось, что тот смотрит именно на него. Все смотрят на него, дальние родственники, друзья, кузены, отец. Все, кроме матери. Ее взгляд скрывают полы шляпы. А у него не хватает смелости, чтобы посмотреть и убедиться в этом. Не хватает смелости, чтобы посмотреть на маленький гроб, где лежат хрупкие сломанные косточки Лайонела, где грубо сшитая стяжками плоть с кровоподтеками спрятана в дорогой костюмчик-тройка, купленный ему для первого похода в школу.
Священник дочитывает последние слова, когда Корни срывается с места, едва не опрокинув складной стул; головы присутствующих синхронно поворачиваются за ним, втыкаются взглядами ему между лопаток. Все, кроме его матери. Несколько широких, быстрых шагов, удаляющих его от места погребения, превращаются в прыжки, рывки между могил и вызывающе зеленой травы, остриженной ровно под два с половиной сантиметра. Наконец, в бег с нарастающей скоростью. Легкие ему рвет от холодного, густеющего, влажного воздуха, режет глотку от его холода, безразличия. В голове гудит, накатывает, закладывает уши, потому что сердечные клапаны пытаются разорваться от растущего давления и вскипающей в жилах крови. Ему жарко и душно, пальцы царапают под кадыком, ослабляя галстук, рот жалобно хватает больше воздуха, которого становится все меньше.
Когда усталость наливается свинцом в икрах и бедрах, он останавливается, едва запнувшись, упирается руками в каменный забор кладбища с чугунными пиками. Тело сотрясается от крупной дрожи, он не заметил, когда начался дождь. Крупные капли лижут затылок, затекают за ворот, пропитывают соломенные волосы и пиджак. Шум дождя заглушает этот звук, такой незнакомый, чужеродный, звук рыданий, вырывающийся у него из груди кусками. Корни сваливается неловко и тяжело на колени, не замечая, как вокруг него стремительно тускнеет и иссыхает трава, вымирает изгородь из шиповника, изгибается и трескается молодая береза, роняя сочные зеленые листья, быстро теряющие свой окрас. Корнелий рыдает, точно ребенок, задыхаясь от слез, вздрагивая, не видя ничего перед собой и судорожно глотая воздух до икоты.
Эта истерика, должно быть, длится, несколько секунд. А может, он лежит на умирающей вокруг него земле, скрючившись младенцем, часами, пока от холода и сырости не начинает бить дрожь. Включаются фонари, сумерки окутывают каменные надгробия и жухлую траву, обступившую его ровным кругом, когда Корни, оцарапав ладони о колючки на земле, наконец, поднимается. Голова у него гудит от боли, а горло царапает, точно он кричал часами. Может, так и было. Может, так и должно было быть. Может, он это заслужил.
Ему потребовалось немного времени, чтобы сообразить, где он находится, и только сейчас, от холода звонка под его пальцами, сознание будто бы вернулось к нему. С той истерики на кладбище и до гладкого дверного звонка под пальцами прошло полчаса, может быть, минут сорок. Ему хотелось верить, что они сами по себе привели его к знакомой входной двери, а не потому, что это единственное место, где ему находиться было хотя бы выносимо.
Корнелий вздрогнул, когда повернулся замок, и только сейчас убрал пальцы со звонка, сделав шаг назад обратно, в дождь. Что он скажет, что он вообще может сказать, зачем он здесь.
— Ирвин, это всё я.
Голос у него сломался, как треснувшая от давления фарфоровая чашка и порвала осколками гортань; кадык задергался.
