Сириус Блэк нёсся по пустому шоссе верхом на своём чёрном отполированном до блеска мотоцикле. Он словно летел на миллиметр выше земли – так невесомо и стремительно было это его движение в ночи. Ему хотелось бы, чтобы колёса мотоцикла на самом деле оторвались от асфальта, чтобы внизу проглядывала не серость трассы, а верхушки сосен, и чтобы воздух был дурманяще-свежим, пахнущим ещё не выпавшей росой, а не этим едким вонючим дымом, убивающим лёгкие.
Чувство полёта и так сопровождало Сириуса от самого дома номер двенадцать, что притаился в городском пейзаже на площади Гриммо. В этом доме он родился и вырос, но никогда не подразумевал под этим словом то, что подразумевают его школьные друзья, произнося это тёплое «дом». Там он не чувствовал себя безопасно и уютно, там его не любили и не ждали. И вот, сегодня, Сириус больше не был должен именовать это проклятое место домом, потому что именно в этот день, адрес на карте Лондона официально стал просто адресом, который ничего больше не значил, и даже не претендовал на какое-то значение.
Сириус никогда не задумывался, любил ли он когда-то свою семью. Возможно, в каком-то бессознательном далёком детстве это было так. Но не сейчас. Не тогда, когда на него сыпался этот шквал оскорблений и град из домашней утвари, которая грохотала, звенела, стучала – каким-то чудом не о голову самого Блэка. Сириус отбивался в ответ, стараясь перекричать пронзительно-мерзкий голос своей матери, пытаясь перегрохотать, перезвенеть, перестучать. Он растрачивался весь, до последней капли фамильного яда, который выплёскивала его слюнная железа, приклеивая к словам.
Сегодня всё было как всегда. Не в первый раз он протаскивал в дом очередное магловское изобретение, не в первый раз его на этом ловили и не в первый раз начинались разборки по этому поводу. Сириус мог колебаться на счёт отца или кузин, мог как-то по своему, но всё равно любить младшего, но мать он ненавидел, и эта ненависть перевешивала все доводы на свете.
Это был очередной скандал. Всего лишь. Обычный вечер в семье Блэклов – один из тех вечеров, когда вся семья собирается за столом и устами матери начинает превозносить младшего сына и поливать отборным дерьмом старшего. С дерьмом у Блэков никогда не было проблем. Оно сочилось из всех щелей в полу, из каждой трещины в стенах, стекало разводами по обоям. И эту вонь было невозможно выносить, если только ты не Блэк – некто с нарушенным восприятием рецепторов, для кого всё дерьмо кажется райским яством. Покушайте, матушка, дерьмеца. Ах, спасибо, как любезно.
Сириус вряд ли осознавал до конца, что на самом деле произошло. Одно он понимал точно: сегодня он сделал выбор, который навсегда изменит его жизнь. Впрочем, ему не казалось, что имел место какой-то «выбор». В его голове царила удивительная ясность. Он твёрдо знал, что при всей распластавшейся перед ним неопределённости, всё наконец стало на свои места. Все его чувства – ненависть, боль, обида, желание вырваться из круга, в который замкнула его судьба – сошлись, как кусочки паззла. Он чувствовал себя Богом – только лишь переступив через порог своего больше-не-дома, он перечеркнул своё прошлое, и заодно будущее. Теперь перед ним был чистый лист, на котором он мог сам писать свою жизнь, ни на что не оглядываясь и не испытывая чувство вины.
Сириус знал, куда направляется: к Поттерам. Ехать было далеко, но Сириус хорошо знал дорогу, и слишком сильно задумался, чтобы заметить, как протекает время. Оно не тянулось, а неслось вместе с ним вперёд, на бешеной скорости. Блэк не чувствовал ничего, словно кто-то опустил рычаг, выключив его эмоции. Он даже не испытал облегчения. Всё ждал: когда же наступит это чувства триумфа. Но нет, чувство не наступало, а дом Поттеров приближался.
Охваченный ледяным спокойствием, Сириус позвонил в дверь. Он понятия не имел, сколько было времени, но подозревал, что скоро начнёт светать. Блэк не представлял, что будет рассказывать Джеймсу, потому что рассказывать было нечего. А то чувство, что наполняло всю пустоту его сознания – его было не описать словами, да и не хотелось. Уж что поделать, не был Блэк фанатом самоанализа. Он просто был. Был на пороге чужого гостеприимного дома, только он сам, с единственным своим имуществом – черным мотоциклом.
И когда дверь, наконец, открылась, и в проёме возник заспанный Джеймс, Сириус не смог выдать ничего умнее, чем:
- Прости, что разбудил, друг. Кстати, я послал этих неудачников к черту.

***
У Сохатого всегда была одна удивительная особенность – он угадывал мысли и желания Блэка без слов. Не нужно было ему ничего объяснять, втолковывать какие-то факты с большим трудом. Он подхватывал мысли Сириуса, как мячи в квиддиче – на лету. Не успел Сириус даже подумать, сформулировать фразу в своей голове, выпустить её наружу… а Джеймс уже реагирует, именно так, как нужно.
Поэтому, тот просто заключил его в объятия (ну, знаете, когда корову ведут на убой, её сильно зажимают, чтоб не тревожилась), взял огневиски и выпер Сириуса во двор через задний вход. А Сириус даже не пытался как-то среагировать. Не пытался выжать из себя и так не нужные слова. Он ушел в себя, очень-очень далеко, и не разумеется не предупредил друга об этом. В его голове были живы образы сегодняшнего вечера, и мысли о случившемся наполнили его сознание доверху, заставив смотреть на реальность словно через звуконепроницаемое стекло. И Сириус мог бы поклясться, что это и называется громким словом «ад».
Сириус не вполне осознавал, что происходит. Огневиски, Джеймс, ступеньки крыльца… Э… когда это они успели сюда добраться? Сириус не мог бы точно ответить, и ему было всё равно. Он думал о другом.
Он думал о её лице. Они ведь очень похожи внешне – тот же грубоватый подбородок, те же скулы, та же форма глаз и бровей, те же волосы… Только у неё сплетены в хрен знает какую штуковину. И мимика. Это же его, блин, изогнутая бровь, его морщинка на лбу, его закусывание губы, его… Нет, он отчаянно не хотел этого сходства, даже думать об этом не хотел. Но думал.
Вот, она сидит во главе стола, как обычно. Напротив неё – отец. А он и Рег – тоже напротив друг друга. Ужин из нескольких блюд. Хлопочущие вокруг домовики. Чертова аристократическая идиллия. И начинается. Сириус, левитировать продукты за столом запрещено правилами этикета. Убери волшебную палочку со стола, это не прилично. Сядь ровно, а то развалился как какой-нибудь грязный неотёсаный маглолюбец. Сириус, пей маленькими глотками. Сириус, ты перепутал вилки. А я нарочно перепутал, проверить придерешься ли ты ещё и к этому. О, не старайся, тебя и так стыдно людям показать, не то, что Регулуса. Ага, мы у тебя не сыновья, а экспонаты музейные, смотреть можно, руками не трогать. Может мне вообще не есть и не пить? Буду прилежный мертвый сын. А потом пришел Кикимер, и рассказал о том, что в комнате Сириуса находится большая такая штуковина. А он-то надеялся, что в этот раз пронесет… Не пронесло.
В этом доме у тебя нет никаких прав, мразь! Ты живёшь в семье, и будешь следовать нашим законам! Твори друзья – отбросы, мерзкие предатели крови, тупые дегенераты! Знай своё место, ублюдочная тварь. Пощёчина. Я научу тебя слушаться мать. Орион, скажи ему! Разве для того я тебя рожала, чтобы ты называл меня истеричной старой мегерой! Сейчас я тебе устрою, поганец. Ты – грязь под ногтями Мерлина, выродок паршивый, гниль вонючая, предатель. Лучше бы я тебя не рожала. Ты мне не сын! Ты не достоин зваться Блэком, ошибка природы, соплохвостово отродье. Урод. Тварь. Мразь. Всё. Это цензурная версия, если кто не понял.
Сириуса давно перестали посещать мысли вроде «что же делать, мама меня не любит». Он знал: ничего с этим не поделать. У всех остальных – нормальные семьи. А у него… ненависть. Неконтролируемая мамаша, которая его не любит и даже не пытается быть ему матерью в нормальном смысле слова. Отец, которому всегда было всё равно, что происходит вокруг, в том числе с его женой и детьми. И брат… Брат, который никогда не решался за него вступиться перед матерью. Это не семья. Это террариум.
Одно дело – рассуждать об этом вот так, отстранённо. И совсем другое – знать, что да, мама тебя не любит, и ей искренне жаль, что ты родился, и она бы с радостью это исправила своими же руками, будь на дворе какое-нибудь дремучее средневековье. А что, если тебе 7 лет, и ты знаешь это? Что, если 10, 13, 15? Да и если ты – здоровенный почти совершеннолетний байкер? Нет разницы. Когда она смотрит на тебя, когда проговаривает всё это, тебе снова семь лет, и снова хочется спрятаться в шкафу и выплакать свою боль плюшевым игрушкам.
- Что она сказала на этот раз?
Сириус ничего не ответил – не смог. Он отвернулся в сторону, и оперся на руку, так чтобы лица не было видно. Чтобы только Джеймс не заметил, что из его глаз неконтролируемым потоком хлынули слезы. Хотя, Джеймс, конечно, всё поймёт и так – это же Джеймс. Только одного он никогда не сможет понять, и никто из его друзей: что это такое, когда дома тебя не хотят и не любят. Сириус жалел себя, и ненавидел себя за это. Он не имел право быть слабым, даже сейчас, даже перед Поттером. Просто… Он был другим – всегда и сейчас. И как бы Джеймсу ни хотелось его утешить, у него бы ничерта не получилось.
Блэк вытер лицо рукавом и потянул руку к сигаретам, выудил из пачки одну, и сделал попытку прикурить от волшебной палочки. У него ничего не вышло: руки не слушались, чуть даже дрожали.
- Черт. – Выругался Блэк, сжимая кулак, комкая ни в чём не повинную сигарету, и бросая её на землю.
- Всё будет хорошо. Теперь точно всё будет хорошо. – Заключил он, крайне убедительно, и не понятно, кого убеждая – Джеймса, или самого себя.
- И прости, если я тебя разнервничал.