Рахат-лукум п р и т о р н о - с л а д к и й. Даже спустя столько лет, даже спустя все беды, что он принес с собой, Эдмунд не может избавиться от тяги к этому восточному лакомству. Правда теперь принимает его за накопленные сбережения и исключительно не из рук ледяной ведьмы. Особенно сильно любит яблочный. Может, отчасти потому, что когда-то давно в Кер-Паравале родился яблоневый сад. Этот некогда величественный и по-настоящему р о д н о й замок навсегда останется теплым отражением дома в его памяти, ибо отныне Нарния закрыта для короля, некогда нареченного Справедливым. Но Эдмунд не упускает возможности полакомиться любимым десертом, с нетерпением ожидая очередное его появление в любимой кофейне, ведь с уходом магии из его жизни ушла и опасность коварной сладости.

Утренний кофе слегка обжигает губы, стекает горячей струйкой в горло, заставляя забиться жилку на шее. Крепкий. На белом блюдце три небольших кусочка рахат-лукума, посыпанные сахарной пудрой. Карие глаза Эда сияют от столь мимолетной радости, ибо с ч а с т ь я в его жизни не было давно. Эдмунд по-английски пунктуален, поэтому проверяет часы на руке, дабы не упустить время до начала занятий в колледже. Но сегодня ему не суждено было добраться до учебников и скучных лекций. Сегодня ему суждено получить смертельную дозу вампирского яда через тонкий вязаный шарф, который не способен был защитить даже от первого зимнего холода, нежели от агрессивного укуса взбесившейся и словно не собой.… А л и с ы.

Сегодня ему суждено у м е р е т ь.

Эдмунду больше не сладко, отныне Эдмунду  г о р ь к о. Глотка забита кровью, но ему кажется, что ОНА забрала все до капли. Его не пугает физическая боль, которую Справедливый абсолютно не чувствует, несмотря на растерзанную в клочья шею. Пугает эта пустота, как и сердечная рана от понимания, как именно он у м е р. Как такое могло случиться, что, пережив десятки сражений за свободу Нарнии, будучи раненным самой Белой колдуньей, уложив полчища тельмаринов и сразившись со Змеем морским, главным страхом его жизни, он пал от рук той, которую боготворил; чей образ бережно хранил в разбитом сердце на протяжении шести лет в Англии и тринадцати нарнийских веков. Когда, наконец, смирившись с ее потерей н а в е к и, вновь потерял, не успев обрести. Но именно это наталкивает Певенси на мысль, что это была не самая плохая смерть, которая могла случиться с ним. Больно, обидно, странно и н е в о з м о ж н о, вопреки тому, что сама Алиса ненавидела это слово. Именно поэтому он сейчас вновь далеко от нее, именно поэтому их с н о в а разделили миры, именно поэтому приходится мириться с мыслью, что душа окончательно опустошена, словно в груди пробили огромную дыру.

Невнятно стонет, пытаясь пошевельнуться. Тянет руку к прокусанной шее, но к его собственному изумлению, кроме осязаемых следов от укуса, как напоминание об этой гибели, не обнаруживает ни капли крови.

Все ч у д л и в е й  и  с т р а н н о в а т е е.

Разум отказывается воспринимать окружающую его действительность и свершившееся за реальность. И потом, почему разум вообще должен пытаться выполнять свои функции, если он м ё р т в?

Вдох.

Еще один.

Чувствует сердцебиение и с каждым последующим ударом пульса в груди убеждается, что он по-прежнему способен дышать, а, значит, он ж и в.  Но, в таком случае, где он? Почему каменные лондонские джунгли сменились мрачным лесным массивом? Или это всего лишь ночь? Память вырабатывает множество вариантов, один хуже предыдущего, но Эдмунду не стыдно предполагать, что чокнутая разрозненная семейка, наконец, избавилась от «пытающейся примирить ее мессии». Быть может, они, наконец, поймут, что он давно удалился от образа нарнийского предателя и ярлыков, что на него повесили. Эдмунд регулярно совершенствовал себя, пряча истинные эмоции глубоко внутри и никогда после свержения Джадис никому не желал зла. Но ему надоело метаться меж трех огней, надоело сгорать от непонимания конфликтов, надоело быть единственным, чьим эмоциональным состоянием интересуется только он сам, но отныне ему п л е в а т ь. У него все равно не было дома. Как говорил великий Авраам Линкольн, «Дом разделившийся – сам по себе не устоит».

Дом Эдмунда там, где Н а р н и я.

Эдмунд поднимается на ноги, опираясь на что-то холодное, металлическое. Но откуда железо в непроходимом лесу? Сквозь кроны деревьев едва просачивается звездный свет, голова немного кружится, а потому в очертаниях трудно различить что-то конкретное, но они кажутся ему до боли знакомыми. Юноша поднимает голову кверху и, всмотревшись в детали, замечает крохотного светлячка, снующего вокруг давно погасшего Фонаря. Ведь это ЕГО равнина, герцогом которой он был наречен давние столетия назад, но Певенси не верит, что оказался в Н а р н и и, ему кажется, что он вновь заснул на скучной лекции, и профессор вот-вот разбудит его, стукнув линейкой по спине. Но, чем дальше пробираясь сквозь чащу, понимает, что на душе становится легко, а воздух придает сил, будто наполнен чем-то магическим. Такое состояние организма может быть только в Нарнии.

Но зачем?

Ему важная каждая деталь, произошедшая в мире, с которым он давно попрощался, но не смирился. Он прекрасно помнит дорогу, если, конечно, в темноте что-то будет способен узреть. Помнится, как быстро можно добраться с одного края Нарнии до другого, несмотря на ощущение, что она о г р о м н а, поэтому к утру Эдмунду удается добраться до прилегающих территорий бывшего замка Мираза. Увидеть людей в Нарнии – не новость, правда, некоторые из них с ужасом обходят его стороной. И лишь мужчина с густой бородой и длинными осеребрившимися бровями ухватил его за рубашку и затащил в небольшой домишко, откуда доносился аромат выпечки. А ведь Певенси так и не удалось позавтракать, ну или отужинать, судя по времени суток здесь.

Оказывается, его рубашка насквозь пропитана его же кровью, оказывается, следы от укусов слишком заметные, хотя выглядят, будто их вшили невидимой нитью в кожу в лучшей больнице Лондона. Эд на ходу придумывает легенду о нападении волка в Тенистом лесу, не очень кажется, что незнакомец ему верит, заявив, что помнит его на борту «Покорителя зари». Справедливый напрягает память, все-таки, годы и возраст властны над всеми, но только не над великими королями Древности. И все же Карвир (Эд с трудом вспомнил его имя) находит для него довольно пожившую, но еще не погибшую тунику с высоким воротом и штаны. Юноша умывается, пьет ромашковый чай с горячей сдобой и интересуется у бывшего моряка положением дел в государстве. Оказывается, Его величество Каспиан Десятый пребывает в бодром здравии, однако, в этом замке более не правит. Эдмунд внимательно, не без толики удивления слушает мужчину, рассказывающему невероятную историю о возведении Кер-Параваля, благодарит за угощение, белоснежного рысака с обещанием вернуть и прощается.

Пришпорив коня, юноша рванул прямиком по главному тракту в сторону замка. Хотелось лично убедиться в истине. Дорогу Эд знает наизусть. Она в с е р д ц е, ведь когда-то королей сопровождали фавны и сатиры, а значит, дорога, которая в одиночку может показаться утомительно долгой, превращалась в яркое красочное представление. Но больше всего Справедливого радовало, что он, наконец, едет верхом. Пыльный Лондон душит выхлопными газами автомобилей и развивающихся после войны заводов. Поэтому он ходил пешком, минуя городской транспорт. А здесь, ощутив свободу, поймав попутный утренний ветер, отпустил тревожные мысли и просто наслаждался скачкой. Жаль, что конь не говорящий и вряд ли поделится своими мыслями, впрочем, такого друга как Филипп, он вряд ли сыщет.

Доложив о визите, Эдмунд не надеялся на скорый прием, но каково было его удивление, что в приемной зале он встретил сестру.

Судьба не просто коварна, но неправильно отбирать жизни у невинных, хотя и с угасающей верой. Но единственное юноша знал наверняка: если они к о р о л и  Н а р н и и, то лишь все вместе.