Иногда Эш казалось, что она родилась в другом веке, причем без конкретной привязки к какому-то определенному столетию. Ей чудилось, что в какое бы время она ни родилась, всегда будет из «другого» периода. Например, она каждый раз дергалась, когда звонил телефон. Впрочем, может именно это и было свидетельством того, что Эшли Паркер, также уже лет семь известная как Эшли Барнс, — дитя айфона и андроида. Точнее, показателем того, что она родом из века мобильных переписок и чатов. Поэтому, если кому-то зачем-то приходилось звонить, это означало, что дело срочное и не терпит отлагательств. И вот теперь на ночь глядя ей звонила сестра, та самая, которая так ни разу и не навестила ее у чужих людей. Ну ладно, «ни разу» — это преувеличение, причем существенное. Но подросткового максимализма никто не отменял. А значит, Эш имеет полное право злиться.
Злиться настолько сильно, чтобы едва закончив разговор, зашвырнуть трубку в стену, чего никогда раньше не делала, и зайтись в рыданиях. В летальный, для ни в чем не повинного и вовсе не летательного аппарата, момент встречи с преградой с другой стороны стены раздастся злобный окрик. Будто тот, кто там сидит, только и делает, что ждет, когда кто-то даст повод выругаться. Еще через мгновение дверь, на которой нет замка, распахнется и в комнату ворвется тетя Мегги. Она в ярости будет отчитывать «эту неблагодарную девчонку» за то, что та «только и умеет, что портить имущество», повышая голос почти до ультразвука.
Но Эш не будет этого ни видеть, ни слышать. Потому что девочка продолжит рыдать. Даже когда женщина выкричится и покинет помещение. Даже когда внизу всё стихнет. Даже когда за окном прочие звуки заглушит стрекот ночных насекомых. Ей все равно, что придется остаться без связи с друзьями на пару недель — выдержав этот срок, тетя обязательно придумает что-то, чтобы девочка была под контролем, то есть «в сети». Ей безразлично, что завтрак окажется разукрашен пересудами братьев-тинейджеров. Ей нет дела до всего, кроме единственного:«Так врать — это уже слишком. Так нельзя... За что она со мной так?!»
Холлидэй Паркер позвонила своей младшей сестренке, чтобы сказать, что их родители чисты и останутся такими надолго, может быть, на этот раз, навсегда.
«Дорогой дневник...» — так начинала бы каждый год очередной блокнот любая обычная девочка. Но Эшли никто не дарил ежедневников. Ей дарили маркер. И она рисовала. У Эш был целый набор: красный, синий, голубой, фиолетовый, черный, розовый, серый, серебряный. Последний папа подарил на новый 2024 год. И если красный уже нужно было размачивать, потому что он подсох, то серебряный был совсем новенький, девочка сделала им от силы пару штрихов. Она открыла именно его и начала набрасывать рисунок в скетч-паде, забитом эскизами почти под завязку — страницы выбивались и обложка слегка распухла, не в силах уместить всех эмоций, которые изливала на бумагу девочка-подросток.Эшли рисовала бабочку... с надорванным крылом, летящую к вольфрамовой нити, в разбитой лампочке из тех, которые висят разве что в деревенских амбарах, откуда их попросту забыли выкрутить, потому что сейчас таких уже не выпускают. Да и таких, как Эш больше не делают, не говоря уже о таких, как ее родители, и даже не помышляя о том, чтобы создать лекарство от зависимостей.
Когда на следующее утро тетя Мег разбудила ее на час позже обычного и принесла в постель молоко с печеньем, Эш поняла — что-то явно пошло не по плану.
— Девочка, прости меня, что вчера накричала. Ты как себя чувствуешь?
Тетин голос звучал так грустно и заботливо, будто случилось что-то ужасное, словно кто-то умер, но Эш об этом еще не знала. Кто-то, кто представлял для племянницы особую ценность. Но у девочки не было питомцев: ни собаки, ни кошки, ни даже хомячка... А аквариумную рыбку они с друзьями еще прошлым летом выпустили в речку. Разве только, именно это имела в виду сестра, когда звонила вчера вечером!
— Тетя, что-то с папой?
Эш знала, что Мегги не нравится, когда она зовет Стьюи так. Но подбирать слова, которые от нее хотят услышать, девочка была не в состоянии. Еще чуть-чуть, и она снова зарыдает.
— Нет-нет, со Стью как раз все хорошо! С ним и с его женой. Эшли, скажи, ты можешь сейчас спуститься вниз, или тебе нужно еще время?..
Не дожидаясь продолжения и не давая ответа, Эш босая и в растянутой ночной футболке кинулась прочь из комнаты, вниз по лестнице, на кухню... И увидела там старшую сестру.
— Холли?! Что ты здесь делаешь, Холли Паркер? Зачем ты придумала эту чушь? И как смогла втянуть в свою игру тетю Мег?!
Вместо радости, в сердце Эшли закипала ярость. Она очень любила свою семью. Но они ее бросили. Их у нее отобрали. Без них она научилась жить. И теперь не собиралась возвращаться в прошлое. Потому что оно всякий раз становилось будущим. Сколько бы и что бы каждый из них не обещал.
— Убирайся! Я тебе не верю!
Что могло убедить Эш в правдивости сестры? Разве что звонок по видеосвязи. Но Эш была из другого века, да и вчера ее телефон «приказал долго жить», по вине все той же старшей сестры. Ну, как минимум из-за ее звонка.
_________________________
и ещё немного о Барнсах
...Что такое — Дом? Был ли он когда-нибудь у младшей Паркер? Ответов на эти вопросы у Эшли не находилось.
Сейчас она считала своим «домом» комнатку под крышей у тети Мег и ее мужа Стеллана. Там можно было спрятаться от всех, от назойливых кузенов, от переменчивых друзей, полелеять разбитое сердце, зализать раны, задвинуть щеколду на двери и не вылезать от заката до рассвета, считая звезды сразу следом за лампочками гирлянды. Там висели ее постеры и рисунки. Там стояли ее пушистые розовые тапки. Там было все, что можно было назвать убежищем. Да и кузены были порой невыносимы, но все же за долгие годы стали невероятно привычными. Помимо вечных подколов, тот что помладше, Билл, давал Эшли почитать свои комиксы. А Алекс как-то раз даже заступился за девчонку перед отморозками с района, которые забавы ради попытались ее догнать. Тетя Мег варила какао в вечера, когда девочке особенно хотелось плакать. Дядя Стеллан, при всей его суровости, часто давал деньги на карманные расходы или баловал ее, покупая что-то из того, на что средств не хватало. В общем, у Эшли Паркер была вполне себе нормальная, с оговоркой на жирных мадагаскарских тараканов в головах, приемная семья. И там был ее «дом».
А тут... В родном доме не было уюта, не смотря на все попытки его создать, не было тепла и света, который годами по крупицам пропитывает стены и въедается в трубы. Здесь везде была серость, боль и отчаяние, так долго царившие в семействе Паркеров. И глаза у папа без дури как-то потускнели, и мама посерела лицом и казалась чужой. Только Холли быстро вернула себе доверие младшенькой. Потому что она не соврала. Или, просто потому что очень хотелось ей верить.