● NIKOLAI LANTSOV ●
● the grishaverse ● любовный интерес, во временный "тройничок" ●

ruairi o'connor only

● о тебе мне нашептали звёзды ●
Штурмхонд, корсар, щенок, слишком умный лис, царевич, принц, король-мальчик. У тебя так много имён и историй, что хватило бы на несколько жизней, а не на одну. Ты используешь десять слов, когда было бы достаточно и двух. Ты дерзок, но обаятелен, умён, но своенравен, а свои идеальные манеры перемешиваешь с откровенной наглостью, что это почти обезоруживает. Страна тебя обожает, твоя команда тебя обожает, солдаты Первой Армии готовы следовать за тобой хоть в Цибею, хоть на край света, - ведь к каждому без исключения ты можешь найти подход. И находишь. Иногда тебе хочется врезать со всей силы, но надо отдать должное - ты этого заслуживаешь. Твоя дерзость, наглость, граничащая с бахвальством и безумием, заставляют восхищаться и ужасаться одновременно. И это щекочет нервы, пугает, но заставляет тянуться к тебе.
С Алиной тебя связывают сложные и простые отношения одновременно. После того как Дарклинг захватил её и Мала в Кофтоне, наняв корабль Штурмхонда, всё изменилось. Ты решил доставить Заклинательницу Солнца в Равку, но попался, решив, возможно, что хочешь Алину себе. Ты предал Дарклинга, ты помог Алине выследить Морского хлыста и завладеть мощью второго усилителя (здесь стоит отметить, что по нашей версии поиски второго усилителя и последующее совместное плавание заняло больше времени, чем это описано в книгах; нам ведь нужно время на сближение, не так ли?). Изучая вместе красную книжку с преданиями о Святых, которую ты украл у Дарклинга, вы решаете искать третий усилитель - Жар-птицу. Бороздите морские просторы, возможно, высаживаетесь на землю, путешествуете какое-то время, пока Алина не обращается к тебе с весьма непростой просьбой. Ей нужна помощь, чтобы совладать с силой двух усилителей, которая начинает сводить с ума. И если поначалу это кажется пустым звуком, рефлексией, то со временем становится понятно, что без помощи Дарклинга Алине попросту не выжить. Затея рискованная, опасная и попросту безрассудная, но что если это единственный шанс сохранить Алине жизнь? Каждый из вас уверен, что вы сможете переиграть генерала Второй Армии. Ох, как сильно все заблуждались...
Ты от такого предложения, конечно, в шоке, но решаешь сыграть по-своему - ты обещаешь Алине помочь отыскать Дарклинга, но для начала вам нужно кое-куда заехать и кое-что уладить. Хвала Святым, Алина лишних вопросов не задаёт, и так вы оказываетесь в Равке.
Маски сброшены. Раевский приветствует своего царевича, Николая Ланцова, и Алина, ошеломлённая очередной ложью, даёт тебе по лицу. Какое-то время вы проводите в Большом дворце, собираетесь с мыслями, намечаете план: как найти, а, главное, переиграть Дарклинга? Как выиграть эту войну? Но он опережает: заручившись поддержкой Фьерды, нападает на Ос Альту, застаёт всех врасплох, и Николай, Алина и другие вынуждены скрыться под землёй, в Белом соборе.
Дальше мы довольно вольно интерпретируем канон, о чём можно прочитать в кастовой теме. Подробности можно узнать лично. Но хотелось бы Николая видеть на тёмной стороне, хотя бы отчасти (привет некоторым событиям из «Короля шрамов»), т.к. в целом сюжет планируется с уклоном в dark au для всех. Добро не победит, да, хотя будет очень стараться.

● нужнее воздуха ●
Мы с Морозовым хотели бы отыграть некое подобие временного треугольника, где все будут связаны: Алина с Дарклингом через ошейник Морозова, Николай с Дарклингом через скверну, которая превратит его в ничегоя, Алина с Николаем через своего рода влюблённость. В последствии все трое будут связаны через политический союз. По нашей версии Равкой всё же будет править Дарклинг и Алина, но мы планируем войну с Фьердой и другие сюжетные твисты, чтобы никто из каста не скучал. Николаю найдётся место в первых рядах и даже рядом с троном, просто не на нём.
Этап влюблённости и физического влечения между Алиной и Колей будет носить кратковременный характер. Поэтому в какой-то момент мы с вами "развяжемся" и останемся друзьями с "прошлым", и дальше Николай будет волен строить отношения, с кем и когда пожелает. Не планирую навязывать вам безответную любовь к Алине и адские приступы ревности, боль от расставания, но если захочется временно пожевать стекла от того, что Алина выберет Дарклинга, готова устроить.
И да, по нашей версии Мал не является ни третьим усилителем, ни любовным интересом для Алины и никогда им не был, он просто друг и близкий человек, так что предполагается, что Старкова будет сосредоточена на Николае и Дарклинге.
Мы с Саньком ждём тебя! ♥ Равка ждёт тебя! ♥

узнай мою историю на этих страницах

[indent] Алина криво усмехнулась, давя в в себе горечь, наполнившую рот. Оптимизм и надежда. Ещё год назад она была преисполнена и тем, и другим, когда впервые попала в Малый дворец, и Дарклинг показал ей иную жизнь. Жизнь, где она может быть собой, где ей вовсе не обязательно прятать глубоко свою силу, скрывать свой свет, мешая его с болью и кровью. Старкова невольно посмотрела на шрам на внутренней стороне ладони - тот самый, что когда-то помог ей обмануть гришей в приюте, приехавших с проверкой. Шрам служил напоминанием, что всю свою жизнь она была не тем, кем была рождена, но вместе с тем он был ещё и напоминанием, ниточкой, связывающей её с Малом и той темноволосой девочкой, которая последовала за лучшим другом в Первую Армию. Жива ли ещё эта девочка? И как глубоко она прячется?
— А если все надежды ложны? - продолжала Алина, решив, что на сегодня она не будет пичкать ни себя, ни других глупыми иллюзиями. Когда-то она верила в лучшую жизнь, а потом генерал Второй Армии застегнул на ней ошейник, от влияния которого её избавит лишь смерть, - ни вечность, ни время, ни другие гриши были не властны над усилителем, лишь смерть, самая обыкновенная, не героическая, быть может, даже глупая. Второй усилитель, тяжестью оковы сжимавшей её запястье с недавних пор, вполне мог её прикончить. Пожалуй, Солнечная святая была излишне мрачно настроена сегодня и уж точно не видела никакой надежды.
Внезапная пауза в разговоре заставила Старкову вскинуть на капитана пытливый взгляд. Обычно Штурмхонд говорил излишне много и едва ли когда-то медлил с ответом. Сейчас он подбирал слова. Не хотел обманывать или стремился придумать ложь поискуснее? Алина внимательно изучала его точеные черты лица. Красивый, яркий, каким и подобает быть пирату. Не корсару, - мысленно хихикнула Алина. Именно что пирату. О балагурах, способных резво пробежаться, а то и вовсе протанцевать по доске с бутылкой рома в одной руке и саблей в другой, и при этом не свалиться в воду, Старкова читала в детских книжках - сказочных, конечно же, где любая фантазия имела место быть, и где всё, как и мириады детских надежд, было возможно.
Святая внимательно наблюдает за Штурмхондом, за его театральным жестом, когда он провёл ладонью под подбородком, но всё это напускное, неживое, ненастоящее. Алина не уверена, и взгляд карих глаз с большей охотой цепляется за то, как он нервозно теребит пуговицу на рубашке. Всё-таки подбирал слова, но сказал правду. Алина отчего-то верит ему.
— Почему мужчин так привлекает война? - неожиданно спрашивает Алина. — То есть... Я знаю историю. Равка была втянута в Пограничные войны едва ли не с самого основания, и всё же, почему? Николай Ланцов, наш царевич, в шестнадцать лет добровольно отправился на войну, ты знал об этом? Его старший брат Василий отсиживался в тени Большого дворца, пока Николай воевал. На одном из уроков истории мы подробно проходили Хальмхендскую компанию, так вот он был там, в самом пекле, не где-то в арьегарде, как это часто бывает, а в самой гуще событий, - задумчиво произнесла Старкова. Она и сама не знала, почему вспомнила об этом сейчас, и всё же.
— Почему? Как думаешь? Если ты сам был на войне, и говоришь, что многое повидал, потерял и приобрел, ты должен знать ответ, - почему Дарклинг желает воевать? Но самое главное, почему она, обычный картограф, желает ему противостоять? Бескровной эта война не будет, а ещё будут случайные жертвы, как тогда, на скифе, когда Заклинательница Солнца думала сердцем, а не головой. Шумный вдох срывается с губ Алины, и она невольно прикрывает глаза, будто вновь желая окунуться в ту боль и сожаления, что готовы раздробить ей кости и по сей день.
Штурмхонд при всех своих недостатках обладал одним существенным достоинством, которое маленькая святая даже назвала бы талантом - он умел разряжать атмосферу. Все эти задорные улыбки, залихватски поднятые брови и многозначительные взгляды, но на краткий миг Алине показалось, что она его смутила? Быть может, и правда показалось, потому что не прошло и пары секунд, как капитан, подобравшийся к ней со спины, обдал ей ухо жарким дыханием, шепча свои дерзости. Старкова поёжилась и повела плечами - по спине в самом деле побежали колючие мурашки.
— Ещё немного, капитан, и я подумаю, что вы со мной флиртуете, - усмехнулась Алина, отчаянно надеясь, что не покраснела до кончиков ушей произнося эти слова. — Заклинательницу Солнца не так-то просто связать. Я умею призывать свет одной рукой, - бахвальство, конечно, хотя Багра учила её и такому, но сразу предупредила, что подобные "штучки" требуют максимальной сосредоточенности и упорства, и долгих лет, если не столетий, тренировок. Фьерданцы заковывали гришей в специальные кандалы - они разводили руки и не давали соединись их вместе - умно, конечно, но для того, чтобы поджечь верёвку, например, достаточно лишь небольшой искры, концентрированного луча, и... Алина снова вздохнула. О концентрации и контроле в последнее время она могла лишь мечтать.
Хвала Святым, Штурмхонд не стал более затягивать с исполнением её просьбы - отошёл к внушительных размеров сундуку. Старкова не без любопытства наблюдала, как капитан, пнув ни в чём не повинный сундук, стал копаться в его содержимом, должно быть, выбирая нечто подходящее для их неожиданной встречи. Старкова в алкогольных напитках не разбиралась, пробовала, конечно - в Первой Армии случалось всякое - но сей опыт оставлял желать лучшего. Пьянела Алина непозволительно быстро, но и расслаблялась тоже быстро. Напряжённые, сведённые судорогой плечи благодарно заныли, когда корсар подал Алине один из бокалов с вином.
— За друзей и врагов! - вторила тосту Старкову и без лишней скромности опрокинула в себя содержимое бокала, всё до последней капли. Внутри мгновенно разлилось тепло, а плечи в самом деле слегка расслабились - Алина чуть более вальяжно откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу, глянув на Штурмхонда. Его бокал был наполовину полон, но смущаться своего неподобающего поведения она не собиралась.
— Возможно, это? - святая перекатила между пальцев бокал и пожала плечами. — Знаешь, я всегда была невидимкой. Никому до меня не было дела, и в этом была своя прелесть. А теперь на меня смотрят косо, перешёптываются обо мне. Ты предаёшь самого могущественного гриша из-за меня, приставляешь ко мне своих телохранителей, из благих ли побуждений или нет, святые тебя разбери, но... Это правда не помогает. Я чувствую давление, и ощущение такое, будто всё валится из рук. А ещё меня нервирует замкнутое пространство, мы уже давно на корабле, и... - Старкова осеклась, вздохнула.
— Налей ещё, - и улыбнувшись, протянула Штурмхонду пустой бокал.

для вдохновения ♥ Николай прекрасен как тысяча рассветов ♥

Дарклингу нравилось думать, что он впервые явился к Алине не по собственной инициативе, а просто решил откликнуться на ее зов. На самом деле, причинно-следственные связи их первой встречи выглядели весьма туманно, на тот момент даже он не понимал механизм ее работы, и почему он неожиданно очутился подле упрямой девчонки. Не то, чтобы он этого не хотел… Однако Морозов был уверен, что хотел он этого не так рьяно, чтобы первым спровоцировать их подобную встречу.
— Конечно, — наслаждаясь ее легким замешательством, спокойно произнес Александр, едва заметно горделиво вскидывая голову, словно существующей разницы в росте ему было недостаточно. – Ты взывала ко мне и раньше, поэтому я приходил, — он по-прежнему был в этом не уверен, но в голосе не прозвучало и нотки сомнения, что инициатива всегда принадлежала Старковой, а он всего лишь соглашался ей поддаться. – Так что, я ждал, когда ты сама осмелишься прийти. Это был всего лишь вопрос времени, — пожал плечами Дарклинг, по-прежнему смотря на Алину изучающе, с легким любопытством и непременной толикой триумфа. Так или иначе она скучала по нему. Возможно, не так, как ему бы того хотелось – как ему бы это польстило, но она тянулась к нему даже сейчас, через сотни километров и с десяток невысказанных упреков, вереницу отнятых жизней и целую пелену обмана и предательства.
Морозов презирал в людях слабость, но главным образом – в себе. Она представлялась ему болезнью, которой он переболел когда-то очень давно, еще в детстве, и уже долгое время имел к ней устойчивый иммунитет, но нет. Он ощущал ее где-то в груди, слишком отчетливо замечая, как сердце замерло и внезапно пустилось галопом наверстать упущенное за эти краткие доли секунды, пока кварцевые глаза с жадностью всматривались в знакомые черты. Она не изменилась, и в то же время перед ним стояла вовсе не та девочка из Керамзина, с благоговейным ужасом и страхом, смотрящая на него снизу-вверх в его шатре. Чувствовала ли Алина эту слабость, смотря на него? Было ли ей страшно от того, что ее глупое, горячее сердце может биться по монстру, коим она его считала, а их связь – противоестественной и навязанной против воли? Он впервые не мог прочесть ответ в чужих глазах.
— Не ожидал от тебя столь наивных вопросов, — мягко и снисходительно улыбается Дарклинг, лениво осматриваясь по сторонам. – Ты могла бы попробовать догадаться? Например, по пейзажу за окном, — словно бы говоря совершенно очевидные вещи, почти со скучающим видом предлагает Александр, прекрасно зная, что теперь она не может увидеть, что у него за спиной, как ни старайся, покуда он стоит достаточно далеко, чтобы для Старковой все выглядело разноцветным, мутным пятном. Генерал Второй Арамии не питал иллюзий, что это простое знание на долгое время останется его маленькой тайной – Алина была крайне смышленой, наблюдательной девушкой с незаурядным умом, чего Дарклинг изначально вовсе не ожидал от сироты из Керамзина. За свою долгую жизнь он уже успел понять, что какими бы ни были природные данные, любому камню нужна верная огранка, будто то знания, или предел силы. Он не ожидал многого от Старковой, не считая ее чем-то большим, чем сосуд для света, предавший забвению столь великий дар, однако она умела удивлять, день за днем заставляя его принять мысль, что он мог ошибаться и определенно ошибся на ее счет.
— Твой вкус вызывает сомнения, — с пренебрежением хмыкнул Морозов. Он изначально не мог понять, что такая, как Алина, делает рядом с этим отказником. Более того, ему казалось странным, что на него охотно обращали внимания и другие девушки – Дарклинг оказался случайным свидетелем встречи Зои с этим следопытом; та всячески улыбалась ему своей самой очаровательной улыбкой в явной попытке привлечь внимание. А вот Штурмхонд… Было в нем что-то, что заставляло людей сплотиться вокруг него, слушать, выполнять приказы, и вовсе не потому, что так было должно по статусу, а потому что они искренне считали его своим лидером. Это редкое качество. Опасное.
Разумеется, Старкова язвила, с легкостью отбивая его выпады, говоря ровно то, что способно вывести его из некогда непоколебимого равновесия. Александр не верил, что свое свободное время она скрашивает тем, что водит за нос двух мужчин, забываясь в объятиях одного из своих кавалеров темной непроглядной ночью. Он не питал иллюзий о ее трепетной невинности или излишней скромности – в конце концов, Алина не была чопорной дворянкой, или кисейной барышней. Она состояла в Первой Армии, одна из тех немногих девушек-картографов в окружении большого количества молодых людей. Морозов давно перестал видеть в плотском искушении нечто запретное и порочное – изначально это был просто интерес, познание себя, желание ощутить вкус вожделения, не более того. Было бы странно, если бы Старковой это было незнакомо, и все же он не видел в ней легкомысленную особу, крутившую романы с любым, кто окажет ей внимание.
— Ты могла бы составить мне компанию, но предпочла вонзить нож в спину своим предательством и оставить умирать в Каньоне, так что, — Александр развел руки в стороны, безмолвно говоря «имеем, что имеем». В его голосе не чувствовалось сожаления, лишь взвешенный сарказм, призванный скрыть шрамы, куда более глубокие, чем те белесые полосы, нарушившие безупречность его бледной кожи. То, что было на тех чертежах, едва ли стало бы предметом совместного обсуждения, будь Заклинательница Солнца подле него – доверие надо заслужить, если это вообще возможно.
— Я ищу следопыта, который ищет третий усилитель, — поправил Старкову Александр, в свою очередь наслаждаясь ее мимолетной растерянностью и потаенным страхом за судьбу близкого ей человека. Признаться, он не ожидал, что Алина так быстро догадается, что было третьим усилителем, даже обнаружив пропажу своей книги. На его лице на мгновенье проскользнуло искреннее изумление, затерявшись на дне темных глаз – тьма быстро поглотила его, и Дарклинг вновь напустил на себя собранный, невозмутимый вид, прикрываясь маской скучающей заинтересованности.
— А ты способная ученица, Алина, — его губы медленно расплылись в прохладной улыбке. – Но вернемся к следопыту. Я уверен, даже если ты не отправила его на поиски сейчас, то сделаешь это в ближайшее время, прикрываясь тем, что тебе нужна вся доступная тебе сила, чтобы одолеть тирана в лице меня, — он демонстративно делает шаг ей навстречу, с нескрываемым удовольствием впившись взглядом в карие глаза с высоты собственного роста. – Как удобно, не так ли? – улыбка становится шире, ярче. – Ты же ничуть не лучше меня, и ты это знаешь. Используешь близких тебе людей ради достижения собственных целей, и тебя ничуть не заботит, кто пострадает в процессе. Как насчет людей с того скифа? – об этом было так хорошо не вспоминать, не мучить собственную совесть, но Морозов был рад «помочь». От его внимания не укрылась новая окова, украсившая тонкое и изящное запястье маленькой святой – браслет из чешуек русалье. Не столь искусный, каким он мог бы стать, если бы за дело взялся Давид, но вполне достойная работа фабрикатора.
— Твои руки уже в крови, Алина? – потянувшись к ее руке – той, что лишь жаждала почувствовать мощь третьего усилителя, спрашивает Александр. Как жаль, что он пропустил этот момент. Попытается ли она ему солгать или скажет правду?
Его пальцы почти с нежностью сомкнулись вокруг ее запястья, поглаживая подушечкой большого пальца выступающие костяшки.
— Чувствуешь пустоту здесь, — и это был не вопрос. В этом своеобразном видении она могла ощутить лишь отголоски силы, вспыхивающее всякий раз, стоило ему к ней прикоснуться, заставляя солнечный свет с новой силой заструиться по венам.

Cause thoughts devour
Thoughts of you consume.

Изабель была увлечена охотой, явно всё ещё ощущая то самое пульсирующее послевкусие, которое разносится горячим возбуждением, азартом, кипящим адреналином по венам. Выслеживание нужной им цели, скольжение невидимой для примитивных глаз кошкой по крышам, работа со своими братьями в единой жиле - всё это позволяло Лайтвуд получить ту нужную ей порцию удовлетворения, которое всегда настигало, если миссия заканчивалась успехом, а очередная вылазка - чисткой. «Демоны предпочитают блондинок.» По не понятной причине произошла активация тварей из Ада и те с особым удовольствием уничтожали простых смертных, обескровливая. Джейса заинтересовала перспектива снова выбраться на охоту, и хоть старший брат и был не доволен тем фактом, что работать придётся без должного разрешения от Конклава, но сопротивляться не стал - двое против одного, каков в этом толк? Изабель нравилось то, что она делает: являясь своего рода приманкой, они пробрались в Пандемониум и обнаружили тех, кто замешан в этом грязном деле. Единственное, что никак не вязалось в их отработанном механизме действий - отвлечение Джейса. Один раз перед клубом, после в вип-зоне, где им под ноги лезла какая-то незнакомая, рыжая девчонка, создавая путаницу и лишние, никому не нужные телодвижения. Толком разобраться тогда не было времени, их окружили и приходилось работать сообща, ловко орудуя хлыстом и клинком. Некогда было смотреть себе через спину, чтобы понять, какой объект выпадает из выученных с детства приёмов и почему ликвидация затягивается, доставляя ощутимый, но не критичный дискомфорт троице. По окончанию задания Вэйланд словно с цепи сорвался и не последовал вместе с семьёй в Институт, ссылаясь на то, что ему необходимо кое-что проверить. Алек открыл было рот, чтобы вновь взорваться очередной тирадой нравоучений, но Изабель молча кивнула, уводя старшего за собой под руку.
- Пойдём, Алек. Он знает, что делает... - себе на лишнюю головную боль, девушка поверила порывам неизведанных чувств блондина и отпустила его, позволив не выслушивать лишний раз никому не нужный и новый конфликт между парабатай. Те любили часами спорить о том, что исконно верно, а на что стоит просто закрыть глаза, не вдаваясь в подробности. Брюнетке приходилось каждый раз разрываться между двумя любимыми братьями, временами переходя на сторону Алека или Джейса. Так уж сложилось исторически, но девушка являлась своего рода смягчающей перегородкой между двумя колючими, жёсткими стенками, где у каждого имелось своё грубое, строгое мнение на те или иные аспекты их сумеречной жизни. Изабель всегда знала, когда можно и нужно переключить родного брата от конфликта со своими тараканами в голове и напомнить ему о том, что их ждёт какая-никакая отчётность, а ещё не помешало бы придумать историю для предводителей, дабы не посеять смуту в Институте. Лайтвуд удалось снова сглазить острые углы и вернуться с братом домой. «Надеюсь ты делаешь то, о чём я потом не пожалею.» Провожая стремительно удаляющуюся по крышам светловолосую макушку, Изабель тихо вздыхает и до позднего вечера остаётся со своими внутренними переживаниями, которые никоим образом не отражаются на правильных чертах лица, лишь укладываются тенями в уголках миндалевидных глаз. Платиновый парик бережно убран в комод, облегающий белый топ и такая же в тон юбка покоятся рядом, а девушка вновь приводит себя в порядок и восстанавливает свой внешний вид, вспоминая озадаченность в глазах Вэйланда. Проведя всё детство в месте, Изабель была не совсем уверена в том, что всё правильно делает. Она каждый раз опасалась того, что самоуверенность и безрассудность этого нефилима заведёт в такие дебри, которые потом расчищать придётся им всем, ведь они одна семья и каждый принимает последствия друг за друга, стоически терпя все высказывания вышестоящих в их охотничьей лестнице. Переодевшись в чёрный открытый топ, облегающие кожаные штаны и завершив образ высокими ботинками на длинном каблуке, девушка ещё раз придирчиво оглядывает себя в зеркало, освежившись после вылазки и бросает тревожный взгляд на часы, пока в дверном проёме не появляется Алек, давая понять ей о том, что Джейс вернулся в Институт, но... не один.
— Гости? Ты о чём? — отложив расчёску и сорвавшись с места, громко выстукивая каблуками, Изабель едва поспевала за высокой фигурой старшего брата, который буквально проглатывал шаг за шагом, вводя в курс последних событий. «Я же просила тебя не делать то, что навлечёт проблем, Джейс!» Стиснув зубы и сдвинув упрямо брови к переносице, они выбираются в основной зал, ловят Джейса с бессознательным телом на руках уже в медицинском крыле и Алека вновь, как затопленную плотину прорывает, но в этот раз Изабель не лезет и пытается выслушать, зацепиться за те пробелы в своём сознании, чтобы заполнить их как можно скорее объяснениями со стороны Вэйланда, который упрямо не хочет вводить их в курс дела, а ставит перед фактом, обращаясь за помощью к ней - к Изабель Лайтвуд, которую выдаёт лишь нервно подёргивающая аккуратная бровь, плавно смещающаяся наверх в немом знаке вопроса.
— Клэри? Кто такая Клэри? — она чуть вперёд выходит из-за широкой спины Алека, даже будучи на каблуках не сравниваясь с ним в росте, и заглядывает в медицинское крыло, чтобы самолично убедиться в том, что Джейс не брешет и там действительно пострадавшая.
— Что происходит, Джейс? — тот так же быстро скрывается из виду, явно взбудораженный только своими переживаниями и мыслями, а Изабель направляется к койке, не совсем помня себя в этот момент: неизвестность гложет, натягивает нервы до предела и как только пристальный взгляд замечает открытую, колотую рану чуть выше плеча, всё становится на свои места. Эту спутанную копну ярко рыжих, морковных почти волос она видела в Пандемониуме, но не сочла нужным обратить внимание на объект, который не представлял угрозы. На тот момент незнакомка и вовсе потерялась среди массы демонов, которых необходимо было обезвредить и как можно скорее. Теперь же в их Институте она лежит без сознания, а кожа её тонкая, испещрённая кровоподтёками и размазанной тушью под нижним веком, как свидетельство о том, что та пережила нечто ужасное в своей жизни. Девочка плакала, это не скроется от пристального взора охотницы, которая чуть склонилась, чтобы пальцами ощупать руку на наличие каких-либо ещё повреждений, там же рядом с плечом, где яд проникал всё глубже, пожирая жизнь даже после смерти носителя. Изабель не сомневалась в способностях своего брата, но вот в адекватности его восприятия начала всё же... разуверяться. «Её отравил демон. Если Джейс притащил сюда примитивную, просто чтобы очередной раз погеройствовать, то это один из самых глупых поступков, которые могут быть в его арсенале.» Лайтвуд не слышит, что говорит ей родной брат, расхаживая кругами в медицинском отсеке. Она его даже не видит: взгляд густой, плотный, концентрируется на правильных, юных чертах незнакомого лица и внутри что-то неприятно, зловеще сворачивается в тугой жгут раздражения. Она отпустила его, пожертвовав своими нервами и силами, чтобы в который раз угомонить Алека от стремления направиться вслед за своим парабатай и остановить от глупых поступков, она дала ему шанс, то нужное время после миссии, отвлекая остальных бойцов от ненужных вопросов в стиле: «а где блондинка в вашем трио? Вы его потеряли?» Ребята не идиоты и каждому не объяснишь, что Джейс погнался за чем-то, что так его воодушевило. «За кем-то. Так значит тебя зовут, любопытно.» Охотник возвращается с врачами и те просят оставить их; Джейс сопротивляется ровно до того момента, пока его почти пинками не выставляют за дверь, с шумом ту закрывая. Алеку противно, Изабель ловит это в ореховых глазах напротив и тот уходит, оставляя возможность своей сестре высказаться за них двоих.
— Ты теперь каждого немощного и убогого будешь в Институт тащить при случае!? — возможно, звучит резко и с отвращением. Но Изабель знает, что именно ей придётся немногим позже утилизировать одежду, впитавшую в себя следы демонической активности. Именно ей предстоит дожидаться в палате пробуждения девчонки, если та по словам брата, всё-таки окажется одной из них и выживет, после осмотра и необходимых манипуляций нефилимов-медиков. И именно ей первой предстоит познакомиться с той, что впервые за много лет удалось пробить непроницаемую стену знаменитого Джейса Вэйланда и заинтересовать его не как... жертва, нуждающаяся в помощи и защите. А как девушка. Изабель видит, как он на неё смотрел, когда его под руки выводили из медицинского сектора. Такой взгляд нельзя назвать гуманным в интересах их общего дела. Тут есть что-то ещё. И это что-то... раздражает Изабель, цепляет её давно усыплённые чувства к некогда мальчишке, чьё появление было таким же по-факту в их с Алеком жизни. Теперь же его действия ставят в ущерб мысли семьи, интересы парабатай и её собственные. Кто вообще сказал, что она будет всегда на его стороне?
— Где доказательства того, что она одна из нас, брат? — мама как-то однажды словно бы невзначай обмолвилась, что Изабель — избалованная и самовлюбленная девчонка, упёртая, чересчур упрямая. Без злого умысла или желания обидеть. Просто озвучила сложившийся факт. Прямая она, лепит всё, что думает. А сейчас что бы сказала, увидев весь этот сложившейся беспредел? Почему Лайтвуд-младшая должна отличаться от Мариз и принимать под своё крыло все заблудившиеся души, просто потому что Джейсу вдруг в голову взбрело кроме несанкционированной миссии ещё и примитивную в Институт приволочь? Раненную. Красивую. Лайтвуд успела осмотреть её не только как лучшая в делах биологических и анатомических. Но и как девушка, молодая женщина, чьё самомнение и чувства так же могут быть задеты внезапными гостями. Только вот Джейсу всегда было плевать на то, что она на самом деле чувствует. Он сам располагал своими интересами и увлечениями, с самого детства приравнивая её к статусу своей сестры, партнёра по спаррингу, такого же ловкого бойца, едва ли только не мальчишку. Сложно было такую красавицу, ухаживающую за собой, назвать пацанёнком. Хотя в детстве девчонка была гораздо угловатее, чем теперь. «Но это не отменяет тот факт, что его заинтересовала эта рыжая.»
— На ней не было ни единой руны, когда я её осматривала. Яд демона убьёт примитивную, это просто вопрос времени. Кому и что ты пытаешься доказать!? — Изабель кажется, что она звучит мягко, но резкости в ней гораздо больше, чем в сознательном Алеке, которому просто не удалось достучаться до упрямого брата и объяснить ему, что подобного рода поступки приводят к последствиям. Тем самым, которые в будущем могут навлечь неприятностей уже со стороны родителей и, не дай Разиэль, вызвать внимание со стороны Роберта и Мариз. Старший брат просто ушёл, отмахнувшись, потому что больше не мог, понимая, что наговорит лишнего. У них итак хватает вечных конфликтов друг с другом, а ещё личностные чувства Алека, которые сестра держит в секрете и... Нет, тут всё слишком запутанно. Потому что чужие секреты она хранит вместе со своими и эта ноша, порой, при таких вот неоправданных поступках со стороны Вэйланда становится почти неподъёмной, больно сдавливая шею и позвоночник. Проламываться и подгибаться, естественно, Изабель не станет. Уж точно не при своём собеседнике и тогда, когда обида, почти детская и уж очень по-взрослому сознательная пережимает горло, вынуждая серьёзность и раздражительность выйти на первый план. «Даже если яд не успеет, то руну при нанесении не выдержит примитивный, так же уничтожив. Что за игру ты затеял, братец?» Охотница чувствует, что внутри неё разгорается солёное противоречие и злоба. Те чувства, которые мешают нормально, рассудительно пообщаться с названным братом и помочь ему, подтолкнуть его самого к рассуждению о совершённом поступке. Они итак уже привлекли внимание со стороны других ребят в Институте, теперь ещё и эта девчонка, имя которой он уже узнал. Сам. Как и выследил её, спас, притащил. Сам. Слишком много действий для одного эгоистичного, себя любящего Джейса Вэйланда, Вы не находите? Взгляд тёмных как ночь глаз Изабель направлен прямиком на блондина, она смотрит ему в глаза открыто, с таким же вызовом и чуть щурится, скрещивая руки на груди, чуть прикрывая оголённый живот. Ей нужны ответы на свои вопросы. Вразумительные ответы, не приправленные, прикрытые лишь одним желанием кого-то спасти. Это она даёт понять почти сразу, гордо вздёргивая подбородок, от чего водопад блестящих, уложенных волос чуть покачивается, рассыпаясь непослушными, чуть вьющимися локонами по плечам и спине.

I can't help but love you
Even though I try not to
I can't help but want you
I know that I'd die without you.

— Ну а что мне, в самом деле, — Финник старается быстрее прожевать печенье, с набитым печеньем ртом говорить неудобно, — одному идти?

Энни печет вкусное печенье и не хочет участвовать в Играх. Дурацкая традиция, что всякий победитель впоследствии становится ментором, и до нее докатилась, Мэгз охотно брала эту не сказать, чтобы до хрена почетную обязанность на себя, но в этом году всем им не повезло — старушку разбил инсульт, уже второй за последние несколько лет, и спешно вызванный из самого Капитолия врач пока что только и делает вид, что строит умную рожу и разводит руками, мол, а что вы хотели, сами понимаете, возраст, в таком возрасте вообще наивно было бы надеяться на сохранение хотя бы пары процентов когнитивных функций... а Мэгз, пока доктор не видит, с самым заговорщицким видом подмигивает Финнику, дескать, молчи, делай скорбную мину, плати и молчи.
Хитрозадая бабка просто не хочет, чтобы ее в очередной раз вытащили на Жатву, а благовидного предлога для отказа придумать не может, попробуй откажи Капитолию — сам будешь ходить потом и умолять об инсульте, инфаркте и кровоизлиянии в мозг разом, лишь бы наше все понимающее правительство перестало трахать голову и давить на чувство вины и долга перед страной.
Как будто одна отдельно взятая победительница в возрасте хорошо за восемьдесят еще не все долги отдала.

Пока что с трибутами Финнику не особенно везет.
Повторить победу Энни, как ни старайся, не получается — то достанется самонадеянный придурок, мамина радость, папина гордость, защита и опора семьи, лучший студент Академии, которого угораздило на Жатве заорать «я доброволец» и который занятия в Академии, судя по всему, прогуливал, а оценки купил — так быстро он выкинул из головы вообще все, чему учил ментор, за что и поплатился. То девочка, набрала кучу баллов, но ничего не смогла противопоставить Габинии Линфорд из Второго. Наверное, плохо так говорить, но Финник все-таки надеется воспитать еще одного чемпиона, где-то в глубине души.
И желательно страшненького. Чтобы тот потом не сильно наезжал на своего ментора, который, по вполне себе понятным причинам, не будет ничего рассказывать трибутам о том, что случается после.
Да, определенно нужен страшненький. Беда в том, что резиденты Четвертого размножаются, как по учебнику, куда ни посмотри, все выбирают себе партнеров посимпатичнее, чтобы нарожать потом красивых детей.

А потом красивых детей или убьют на Играх, или продадут Капитолию.

— У нас сегодня креветки на ужин? — Энни не любит находиться в доме одна, часто зовет в гости его или Мэгз, в последнее время чаще всего — его одного, и Финник охотно соглашается. Энни вкусно готовит, с ней интересно поболтать, Энни умница и вообще здорово его отвлекает в последнее время, а кто откажется от креветок, которые готовит Энни, тот вообще осел и здороваться с ним западло. Другое дело, что через несколько дней после Жатвы нужно будет уехать в Капитолий, и Энни должна непременно поехать с ним.
Даже при условии менторства на Играх, что поделать. Никто не обещал, что будет легко.
— Давай сначала ты со мной на церемонию, а потом я с тобой в порт, — Энни так ловко сидит на столе, что хочется сесть с ней рядом, но это вообще-то ее стол, неприлично укладывать на чужой стол свою общедоступную задницу, поэтому Финник просто садится на стоящий рядом стул, локти ставит на столешницу, кладет подбородок на сплетенные в замок пальцы и внимательно смотрит на Энни снизу вверх, подняв брови. — Жатву нельзя пропустить, ты же знаешь, иначе потом... по башке получим. Ну и Мэгз... она все равно не сможет участвовать в Играх в этом году, так что придется поехать тебе. Я один двоих трибутов не вывезу, они же из меня всю кровь выпьют, — и мозг вытрахают своими капризами, поразительно, с каждым годом трибуты все более и более невыносимы, что будет в следующем году, на Квартальной Бойне — об этом вообще лучше даже не думать, иначе кошмар приснится.
Хорошо было бы, если бы на Квартальной Бойне запретили орать «я доброволец», придумали бы какое-нибудь особое правило, что ли, тогда игра была бы совсем честной.

Барбатос улыбается, смотря на Кэйю и совсем не злясь на него за недавнюю выходку. Все равно бы с ним ничего не случилось. При упоминании Дилюка архонт слегка наклоняет голову на бок, а затем отходит от статуи, пока не спеша принимать свой привычный облик.
— Дилюк просто помог мне в разрешении проблемы с Двалином, можешь не беспокоиться, — отвечает Венти, наблюдая за Кэйей, наконец, принимая облик барда. – Если бы не вся эта ситуация, никто бы, кроме Джинн и Люмин не знал. А наше общение, — он тихо смеется и пожимает плечами, — даже не знаю с чего бы ему таковым быть. Я никогда не требовал почитания, иначе бы отдохнуть не смог из-за множества просьб, — Венти действительно не понимал с чего Дилюк вообще его терпит, возможно, корень к этому крылся в нем самом, но это никак не проверишь.
— О, я могу представить, что ты мог себе надумать, поверь мне, — Венти улыбается и продолжает, — не заметить, что твои отношения с Дилюком несколько отошли от родственных могут разве что простые жители, да остальные члены Ордо Фавониус. Только вот братец твой весьма самостоятельный и готов пойти на все, чтобы разобраться с орденом Бездны. Смотри, как бы беспокойство за него не стоило тебе жизни, — улыбка становится чуть грустной. – Не всех можно спасти, Кэйя. Ты ведь переживаешь за него, я прав?
Барбатос прекрасно знал о чем говорит. Ведь немногие знают на что он обменял свободу Мондштадта. Что пережил. Чего пожелал, стоя около друга, которому уже не суждено было спеть про птиц, про далекие страны, в которых он так мечтал побывать, когда правление жестокого тирана будет окончено. Все, что новый архонт смог для него сделать – подарить чистое небо, да спокойное дуновения ветра.
— Прости, я не мог открыться просто так, да и потом, ты бы мог не поверить, что перед тобой действительно архонт под маской обычного барда, — Венти пожимает плечами. – Все же статуя не показатель того, что именно я Барбатос, хоть и сделана она по моему облику. К тому же, ты был в опасности, я не мог остаться в стороне, — кто знает, случайно ли он предложил тогда Олберичу эту прогулку до логова Ужаса Бури или же не совсем. – Скорее без помощи Люмин и остальных. Без нее я бы не справился, скверна поглотила Двалина слишком сильно, чтобы я мог ее остановить. Перед чем-то бессильны даже архонты.
Слова Кэйи отвлекают от мрачных раздумий и Венти внимательно слушает, не сдержав безобидной усмешки.
— И какие же вопросы беспокоят капитана кавалерии, что для них нужно особое место? – он возвращается к своей обычной манере. – Есть идеи, где мы продолжим разговор, раз ты опасаешься лишних свидетелей? – от Венти не ускользнуло то, что Кэйя оглядывался, словно их мог услышать.
«Помилуйте, сэр Кэйя, глубокая ночь. В такое время все спят, а если кто и будет шататься по улицам, так парочка пьянчуг» — думает Венти, ожидая решения своего собеседника.