Тайрелл не трогает его, но чьи-то пальцы сжимают неприятно лёгкие.
Ты хотел когда-нибудь просто сбежать, кто-то воет из последних сил, растекается кровь по асфальту, нет, вообще-то, не очень, начать новую жизнь, для этого нужно что-то иметь, хотя бы и повод, Анжела смеётся: сбегать весело только в восемь, потом что-то начинается. Он врёт, конечно, эскапизм превращается в единственный возможный выход, упаковка таблеток под подушкой, строчки кода на чёрном экране, Дарлин смотрит разочарованно, ты опять забыл, да, наверное, он не уверен, что с самого начала помнил, но она знает лучше.
Мистер Робот жмёт плечами, щёлкает пальцами у него перед носом: я знаю, парень, у нас проблемы, но тебе всё равно нужно держать себя в руках, ладно? Думай о плане. Думай об общей картине. О Тайрелле Уэллике, захлёбывающимся слезами над твоим телом и шепчущем в трубку. Никто сейчас не пользуется стационарными телефонами. Ебучее ретро, вот реально.
Криста просит вежливо: расскажи об отце, — Эллиот жмёт плечами: он был моим лучшим другом, а потом выкинул меня в окно, и ещё ему было очень жаль, и рука заживала потом вечность. Криста переспрашивает и боится моргать, мистер Робот поправляет кепку и не смотрит ему в глаза.
Нет, нет, так не пойдёт.
Давай представим, что мы с тобой пищевая пирамида. Кто-то сверху. «Маркс капитал вкратце», le mort saisit le vif, Тайрелл говорит: бонсуар, Эллиот, бонжур, стреляет в грудь, стреляет в лёгкое, его руки тоже пахнут порохом и сладким попкорном — Эллиот не знает французского или что реально и кто эти люди в костюмах за его спиной, и зачем Тайрелл двигается так близко, но вид из окна открывается потрясный, в его машине пахнет мятным освежителем воздуха, от его шеи, когда расстояние между ними сокращается с осторожностью охотника — спиртом; это пролитый одеколон или водка, или снова вещи, которых здесь нет? Он говорит: все чего-то хотят, — конечно; он думает, что Эллиот хочет свободы, Эллиот давится воздухом, кривая пародия на смех, разве? то есть, да, наверное. Свобода от кого-то и что-то делать, моё подвинься против твоего не хочется. Он хочет свободы, мира в мире и чтобы каждый получил по заслугам, он хочет — чего-то чуть менее абстрактного, типа смотреть на своё отражение без желания разъебать зеркало, типа засыпать под собачий скулёж и не думать о Шейле, или о том, что он пытался поцеловать свою сестру, или чтобы об их маленькой революции не узнали в ФБР и никто не соотнёс привет мы fsociety с побитыми буквами вместо вывески.
Подожди, подожди, откуда он знает? Мы ему сказали? Проебались где-то по дороге? Ты или я, или здесь был кто-то третий?
Слушай. Это сейчас не так важно, ладно?
Смотрит на Тайрелла, одёргивает шарф, одёргивает куртку со старой нашивкой и край рта в пародии на дружелюбие.
— У конгломерата нет сердца.
Но если мы пробьем ему лёгкие, будет не так уж и плохо, согласись?
Да, наверное, но мы же не можем просто поверить ему. Он наебёт нас, а потом скажет, что всё было очевидно с самого начала.
Только если мы не наебём его первыми.
Болит голова. Слезает кожа с костяшек пальцев. Прячется под кроватью.
Голубые глаза за прозрачными стёклами — где-то в реальности, где Тайрелл носит мятые кофты и не заботится о том, чтобы бриться каждое утро, где-то в реальности, где Эллиот не отводит взгляд. Тратит часы: профиль в фейсбуке, верифицированный аккаунт в твиттере, фотки в инстаграме — жена, дом, снимки с отпуска, пара дружелюбных хештэгов. Образ человека вместо самого человека, Эллиот не заботится о создании собственной личности, Тайрелл как будто тратит на это слишком много времени и все равно ничего ему не даёт. Эллиот чистит папку со спамом на его почте.
Там крутят какое-то кино по телеку — если бы ты хотел себя соотнести, это был бы Ханеке или Кроненберг? Будет угарно, если кто-то откроет дверь толчка и случайно засветит плёнку.
— Без обид, но по-моему, это тебе здесь нужна свобода.
Смотрит ему в глаза — это не очень сложно, на самом деле; чуть мутно за старыми стёклами, и что-то отражается у него в зрачках — тяжёлое и такое же злое.
Мистер Робот прячет руки в карманы куртки и задевает его коленом.
В катехизисе католической церкви Иоанна Павла второго от девяносто второго года написано: дело было не в том, что Адам с Евой облажались в одной своей работе, вообще-то. Всё прозаичнее: предательство любви воспринимается острее, когда ты являешься сущностью космических масштабов.
Ещё там написано: аборт это грех. Или типа того.
В общем и целом: Ева знала, что делала.