[indent] Рем чинит себе лицо с какой-то пугающей его самого непринуждённостью, со знанием дела, с чётким пониманием, что нужно убрать, чтобы никто не задавал вопросов, а что – оставить, чтобы самому себе было хорошо. На лице обычно он не оставляет ничего, на теле – оставляет всё, и нередко в одиночестве изучает и прощупывает каждый шрам, синяк и ссадину.
[indent] Лет с пятнадцати он чётко знает, что боль его успокаивает. Хлещущая из порезов кровь вводит его в приятное состояние ступора, когда голова и ноги ватные, мысли теряют свою обычную остроту, и он весь тонет в странном спокойствии и лёгкости, аналога которым не может найти больше ни в чём – ровно до тех пор, пока их с Аластором спарринги (уместно ли это называть «спаррингом», если он ни черта не защищается?) не становятся регулярными. Каким-то образом Аластору удаётся избить его до чертовски похожего состояния – настолько похожего, что это, наверно, первый раз, когда Рем не просыпается среди ночи, чтобы запереться в ванной и начать себя резать. У него болит каждая клеточка тела – и сейчас, в этот конкретный момент времени, и будет болеть потом, и ему от этого хорошо.
[indent] Он никому об этом не расскажет. Если друзей в своё время напрягли вполне себе невинные – на фоне всего остального – царапины на руках, оставленные даже не лезвиями, а всего лишь ногтями, вряд ли они отнесутся с пониманием к прочим закидонам Лунатика. Рем делает выводы быстро, предугадывает чужое поведение и благоразумно помалкивает тогда, когда это нужно.
[indent] Перед Аластором не нужно пускаться в путаные объяснения – тот перенимает негласно установленные правила ещё быстрее, и Рему даже не приходится специально о чём-то его просить – что, конечно же, сильно всё упрощает.
[indent] Аластор выматывает его настолько, что Рем впервые за долгое время отключается на всю ночь и спит удивительно крепко и спокойно, без своей обычной ночной суеты.
[indent] Он думает, что нужно как-то отблагодарить Аластора за это – за понимание, за отсутствие вопросов, за то, что он единственный, кто способен дать Рему то, что не может дать никто другой в целом мире. Вот как это сделать – задачка посерьёзнее. Не говорить же прямым текстом «спасибо, что избиваешь меня»?
***
[indent] Где-то с четвёртого и по седьмой курс его сверстники заняты своими отношениями, изучением собственной сексуальности, любовными похождениями и прочими прелестями подросткового возраста. Рем это время благополучно тратит на другие вещи, и о романтических отношениях узнаёт исключительно от друзей. Он смотрит на то, как Джеймс вздыхает по Лили Эванс, как Сириус умудряется крутить чуть ли не с несколькими девчонками одновременно, как Питер слушает его полные самодовольства рассказы с затаённой тоской и восхищением.
[indent] Со стороны, конечно, это очень интересно, но у Рема, как уже давно повелось, всё не так, как у нормальных людей.
[indent] Он никогда не считал себя хоть сколько-нибудь красивым. Красивым был однозначно Сириус; Джеймс в этом смысле недалеко ушёл, но больше брал всё-таки обаянием. Рем на их фоне был уродом, он в этом убеждался каждый раз, когда глядел в зеркало и видел там маленькие узкие глаза, непропорционально широкую челюсть, впалые щёки, длинный, вытянутый в линию рот. И он совершенно спокойно жил с пониманием того, что, скорее всего, так и останется один, пока его друзья благополучно разбредутся по парочкам и создадут свои семьи. Джеймс будет вместе с Лили; Сириус, быть может, однажды остепенится (или вляпается в историю, как он это любит), Питер преодолеет сам себя, и у него тоже наверняка всё наладится. Рем будет один – в его голове это аксиома, с которой он спокойно живёт.
[indent] Собственная личная жизнь не вызывает у него самого такого интереса, как у его друзей. Чем старше те становятся, тем больше у них вопросов касательно того, нравится ли Рему кто-нибудь, кого он пригласит на выпускной, как ему та девочка с Рейвенкло, которая вот уже несколько месяцев мечтательно по нему вздыхает.
[indent] Девочка оказывается знакомой Лили, и та каким-то чудом уламывает Рема сходить на первое свидание.
[indent] Которое закономерно заканчивается полным провалом, и больше Рем на свидания не ходит.
[indent] Вся концепция романтических отношений вызывает у него сплошные вопросы. Джеймс говорит, что влюбился в Лили с первого взгляда, и Рем не понимает, как это работает. Как понять, что ты влюбился? «Ну, ты поймёшь», – загадочно отвечают ему, и Рем бесится от недостатка конкретики.
[indent] Во время поцелуя он концентрируется на том, что чужой рот горячий и влажный, язык лезет ему в рот, руки оказываются не там, где он привык, а собственное тело кажется деревянным – наверно, нужно как-то ответить? Каким-то образом подать сигнал, что ему хорошо и приятно, но ему не хорошо и не приятно, и куда деть руки, как двигаться, как себя вести – всё это остаётся вопросами без ответов. И никаких тебе обещанных бабочек в животе.
[indent] Потом Аластор начинает выбирать моменты, когда сознание Рема слишком вымотано, чтобы сосредотачиваться на всём и сразу, и внезапно всё встаёт на рельсы – настолько, что Рем полностью расслабляется, перестаёт вырываться и дёргаться, чувствует подступающее к низу живота тепло и невольно подаётся вперёд, уже самостоятельно, по собственной воле стремясь сократить расстояние между собой и Аластором.
[indent] Магия момента теряется, когда он остаётся наедине с собой и своими попытками осознать, что это, чёрт возьми, вообще было. Когда друзья спрашивали его об отношениях, вряд ли они имели в виду что-то такое. Но ему хорошо, на самом деле хорошо, лучше, чем было когда-либо.
[indent] Рельсы уже проложены, и Рему с них не сойти.
***
[indent] Утром он первым делом идёт к зеркалу, словно стараясь убедиться, что все синяки и отметины на своих местах, они никуда не делись и не исчезли – словно это единственно подтверждение реальности прошедшей ночи. Он продавливает пальцами все эти следы, каждый из них. Порезов на предплечьях не сказать, что стало ощутимо меньше, но у них появилась чёткая функция: к помощи лезвий Рем прибегает, когда нет других вариантов. Когда ему слишком плохо, нервно, волнительно, и действовать нужно как можно быстрее. В ванной Аластора он даже оборудовал себе небольшой тайник с целлофановым пакетом, полным чистых лезвий, ваты и парой склянок экстракта бадьяна – все эти запасы Рем пополняет регулярно. Аластор, скорее всего, давно обнаружил у себя эту нычку, но, судя по тому, что там всё осталось на своих местах, ничего против он не имел. Или делал вид, что не имеет.
[indent] Вдоволь налюбовавшись на красные пятна на шее и чёрно-синие на других участках тела, Рем возвращается под одеяло, прижимается своим ледяным боком к тёплому – Аластора, молча разглядывает его безмятежное во сне лицо, изучает морщины и мелкие царапины, шрамы. Он сильный, крепкий, со временем Рем понимает, что грубость в интонациях и жестах вызывает у него не страх и не напряжение, как по идее должна, а что-то вроде приятной внутренней щекотки.
[indent] Пока они оба усталые и вымученные, улучает момент, чтобы сложить голову на грудь и замереть в таком положении.
[indent] Иногда ловит себя на мысли, что хочет протянуть руку и коснуться покрытой щетиной щеки – и одёргивает себя же.
[indent] Когда Аластор начинает шевелиться, просыпаясь, Рем скатывается с матраса и натягивает на себя свитер быстрее, чем тот успевает хоть что-то осознать.
***
[indent] Месяцы в стае тянутся медленно. Жизнь среди оборотней в постоянном внутреннем напряжении вытягивает из Рема все соки – он опять возвращается к привычке резать себя, но тут приходится выгадывать моменты ещё тщательнее, чем обычно.
[indent] Весточки Ордену обычно очень короткие, сухие, чёткие и исключительно по делу. Рем знает, что в первую очередь их будет читать Аластор, и иногда у него возникает невыносимое желание добавить что-нибудь лично от себя.
[indent] «Скучаю по тебе». «Я хочу назад, ты даже блядь не представляешь как». «Забери меня отсюда, умоляю».
[indent] Спустя время ему становится стыдно за то, что когда Аластор его обнял, он взял и вырвался, отшатнулся, словно от чужого.
[indent] «Прости, что не попрощался с тобой нормально».
[indent] Его придавливает осознанием, что те объятия могут стать последними в их жизни, и в этот вечер Рем режет себя с особенной яростью, злобой и ненавистью – к самому себе прежде всего.
[indent] С пораненной рукой писать тяжелее – интересно, замечает ли Аластор, как в некоторые моменты неуловимо меняется почерк в записках?..
***
[indent] «...что сделают с вами после падения Волдеморта...»
[indent] Ничего хорошего – очевидно.
[indent] Может быть, когда его будут хоронить, вспомнят, что в стае он в принципе оказался по заданию Ордена, и тогда, из чувства стыда, прикрутят на надгробие какую-нибудь табличку в духе «здесь покоится такой-то и такой-то герой войны». Присвоят посмертно какую-нибудь награду, от которой ему не будет ни горячо, ни холодно – потому что мертвецам не бывает ни горячо, ни холодно.
[indent] Рем в целом очень удивлён, что ему удаётся выбраться живым. После вестей о смерти Джеймса и Лили, о предательстве Сириуса, он с досадой думает, что всё это было зря.
[indent] Раньше он думал, что стремится выжить, чтобы вернуться к Аластору – ну или хотя бы чисто по-человечески его не подвести. Сейчас уже в этом не уверен.
[indent] – Но не забрал, – говорит Рем, запоздало понимая, что слишком рубит с плеча, и Аластору и без того хуёво, без его «помощи».
[indent] Он говорит, что к Петтигрю не успели, и у Рема подгибаются колени. Каким чудом всё ещё стоит на ногах – не понятно.
[indent] – Он его убил? – севшим голосом спрашивает Рем.
[indent] Ему кажется, что кружится голова, но он списывает это на усталость, переутомление, тот факт, что он нормально не ел и не спал несколько дней – на всё, что угодно.
[indent] Потому что сама по себе смерть уже как будто никаких эмоций не вызывает.
[indent] Их в последнее время было настолько много, что он банально устал из-за них переживать.

a spark
i s    a    l i t t l e    t h i n g
y e t    i t    m a y    k i n d l e    the world

через десять метров поверните направо.
тик-тик-тик. за голосом гугл навигатора, который обращается к тебе на самом понятном, родном языке, щёлкают гипнотически поворотники. словно под толщей воды, слышен шум незнакомого, чужого, но крайне суматошного города. иногда он задаётся вопросом, когда свернул определённо в неверном направлении; а быть может, ему никогда не приходилось выбирать маршрут самолично, и сейчас — самое время принимать решения (иными словами, довериться чутью); заодно довериться и навигатору, который оправдывает себя, когда к нему прислушиваешься, а не выбираешь альтернативный объезд (будто знаешь лучше). саше новые местности даются трудно; особенно те, в которых не опустишь окно, приостановившись, и не спросишь налегке «где я, чёрт возьми, оказался». этот вопрос он также чаще всего задаёт себе, нежели окружающим. где он оказался? по какой причине самые близкие люди разбросаны по самым дальним углам земли? тик-так-тик-так. поворотники словно часы из питерской гостиной, напоминают о чём-то родном. но ты на другом конце планеты, потому что пытаешься что-то спасти. гаснут фары, когда машина занимает парковочное место, коих под вечер крайне недостаточно. в этом огромном, наполовину стеклянном здании заведений больше десятка и кафе игровое, где зависают не только сбежавшие школьники с уроков. вечером кто-то после рабочего дня занимается языком и саморазвитием, а кто-то заедает поп-корном очередной раунд очередной популярной игры (саша в названиях не разбирается). у него есть ответ, понятный, разумный, правильный, — ради близких он находится здесь. 

когда замечает джессику, выходящую из красной тойоты, отстёгивает ремень безопасности с тяжёлым выдохом. сегодняшнее время наедине с собой: пятнадцать минут и тридцать три секунды. ранним утром у него адель, которая теперь выходит из своей комнаты в крайних случаях; между тем, уложить волосы или провести ритуалы по уходу за лицом — больше не причины подняться с кровати. он просматривает предложения адвокатов, которые могут связать парочку английских слов и не запросить гонорар, достойный «звёздных» скандалов. тем же ранним утром (через час и десять минут после того, как адель выпьет кофе и вернётся в свою комнату) у него класс подростков, только перешагнувших порог средней школы; они находятся в потрясении, пытаются пощупать границы новой жизни, отыскивают выходы для своих бунтарских чувств, которые непременно вспыхивают стоит лишь ознакомиться с расписанием уроков; в младшей школе было легче? легче уже никогда не будет и он смотрит с сожалением _ тоской каждое утро на свору мальчишек и девчонок (одна из редких школ где все перемешаны, так как в школы высшего уровня оказалось попасть сложнее), которые совершенно не понимают для чего им изучать философию людей, живших бог знает на каком краю света сотни лет назад. они приступают к изучению математики и английской грамматики, — а что может быть хуже? на переменах — днём, он пытается разобраться с документацией и всевозможной школьной бюрократией; пытается контактировать с коллегами, которым куда удобнее расслабляться за обедом, а не напрягать гудящие головы чужим языком. после уроков у него лекции о том, что дети не могут выходить из класса и шляться по школе беспризорными; дети не могут выходить в уборную и не возвращаться в класс, а учитель обязан следить за э т и м; и прочие увлекательные темы, которые он отчего-то не освоил в сент-эндрюсском университете. вечером у него дорога домой, где адель продолжает бунтовать как тот самый подросток, отказываясь выходить на улицу пока «это всё не закончится». убедившись в том, что сестре не грозит голодная смерть и окна в квартире открыты для свежего воздуха, он садится в машину и отправляется туда, где разумеется его ждут. пятнадцать минут с лишним в пути и головной боли от непривычки видеть повсюду вывески на корейском, корейскими буквами (оказывается у них буквы, не иероглифы вовсе) и благо, под каждой надписью имеется транскрипция латиницей. вот он стоит в пробке, вот пытается осознать логику вождения этой нации; для чего? саша недурно умеет подсчитывать доходы и расходы; на сегодняшний день расходы вынуждают подрабатывать, потому что доходы адель приостановлены; им нужно оплачивать квартиру и его машину — саша отвергает вариант пользоваться общественным транспортом, словно худшее — только смерть. иными словами, он здесь, чтобы не трястись в метро или не мёрзнуть на автобусных остановках. пять минут одиночества на парковке крадёт джессика, обворожительно улыбаясь губами в красной помаде. 

— наш друг писал, слава становится виновником отвратительных преступлений, — вместо приветствия произносит она в сугубо американской манере. джессика — носитель и разумеется, ей стоило меньших усилий заполучить место. саша никогда не интересовался причинам её переезда в корею, зато она интересуется жизнью саши и отслеживает последние новости, в которых вспыхивает имя а д е л ь. — прочитала в пробке небольшую статейку, те ещё стервятники. одного не понимаю, почему все молоденькие девушки мечтают взобраться на этот олимп? — она вызывает лифт, саша смотрит на неспешно бегущую стрелку наручных часов, прикидывая сколько осталось времени до возвращения домой. адель противопоказано читать статьи, а она наверняка, читает. 

— we're fucked, — когда двери лифта смыкаются и словно в замкнутом пространстве никто не услышит, не увидит, он может выражаться от полноты души.  — я даже не знаю на кого подавать, никто не совершил преступления, верно? дело начинают расследовать, когда находят труп и предсмертную записку. в лучшем случае. до этого момента мне бы хотелось вернуть её в петербург или забрать в англию. 

— и тогда в суициде будешь виноват ты, — услужливо добавляет джессика, — корейский шоу-бизнес та ещё дрянь, эти дети не имеют права на ошибку. но эта помешанность сильнее, чем здравый рассудок. обещай, что не будешь материться за пределами лифта, — она подмигнёт и улыбнётся, прежде чем свернуть влево; а ему — направо, снова. 

wall street english — одна из лучших школ для взрослых людей, которая хвастается миллионами учеников по всему миру, и тем самым подкрепляет свой авторитет. нестандартный подход; англоязычная среда и общение с носителями; в любой момент урок можно перенести в зум, если вам хочется передохнуть от дороги и посидеть дома в пижаме; пространство, где ваш английский развивается естественным путём (не дай боже, вы заговорите внутри на каком-либо другом языке, просьба совершать телефонные звонки снаружи). разумеется, горячие напитки в холодное время года и печенье (двойной шоколад или солёная карамель?) включены. на входе вас встречают дружелюбные администраторы, которые готовы проводить всякого рода консультации и непременно сделают для вас латте, если заметят ваш покрасневший нос. заниматься преподавательством в этой среде не менее приятно: бонусы в виде билетов на концерты k-pop знаменитостей (будь они прокляты, прости господи), настольные игры с коллегами, кошачье кафе или звёздное небо в отдалении от суетливого сеула, где окружение рисовых полей и традиционные домики «ханок». «скажите привет преподаванию в южной корее», — гласит обращение к потенциальным преподавателям на веб-сайте школы. 

— привет! — саша взмахивает рукой, проходя мимо «приветливых администраторов». 

если ты — не носитель, не надейся на безграничную силу университетских дипломов. саша повсюду борется с синдромом чужого / чужестранца, то и дело спрашивая себя, чем был плох дождливый и туманный петербург,— чем-то схожий с полюбившимся лондоном. а быть может, его место где-то в сибирских дебрях, которые откликаются до сих пор в сердце. он недостаточно общителен, но пытается прорабатывать темы заблаговременно, чтобы не отличаться от коллег, у которых паспорт этаких англоязычных стран. у него никогда нет лишних пяти минут, чтобы поболтать с ким ынсу за информационной стойкой, прежде чем отправиться в импровизированный класс (как делают все остальные и получают привилегии в качестве леденцов). в классах панорамные окна и виды на небоскрёбы, также приветливо светящие множеством своих окон. по привычке саша скидывает осенние пальто, смотрит на соседа-великана с ещё большим количеством этажей и уверяет внутреннего эстета в том, что вечно сей кошмар длиться не будет. сегодня на уроке будет присутствовать три человека; у него группа максимально набранная — четыре, и один сообщил сегодня о внезапной простуде. пак джихё, — читает имя, пропечатанное латиницей. какой сегодня урок? третий? пятый? саша не считает. у саши головная боль и возросшее недоверие к людям. 

— добрый вечер, — произносит, прежде чем поднять взгляд от своих учительских материалов; силится «приветливо» улыбнуться, напоминая себе о том, что люди и работа никакой ответственности «за твои проблемы» не несут. пак джихё была одной из четвёрки учениц, невысоких, фарфорово-хрупких на вид, какими кажутся все азиатские девушки; у них удивительно глубокие, красивые тёмные глаза, — вот что он отметил и чем отличает от других. взгляд плавно поднимается на часы настенные; а где все остальные? разумеется, тот кто платит, имеет полное право прогулять урок; разумеется, один-на-один намного полезнее, особенно если платишь за занятие в группе.  — подождём группу. десять минут, — цифры, они конечно же, давно выучили. на экран телевизора транслируется презентация с ноутбука, состоящая из различных вопросов на темы повседневной жизни, и вдруг его пробирает необъяснимое любопытство. быть может, потому что она единственная, кто сегодня явился на урок; быть может, некоторые люди интересны своим внешним видом и чем-то внутренним, — притягивают, располагают, кажутся приятными. однако, куда чаще хочется вторгнуться в тишину от чувства неловкости; особенно когда в соседнем классе (если так можно назвать разделённое пространство стеклянными перегородками) коллега запальчиво дискутирует со своими учениками. хочется его перебить. 

— я никогда не спрашивал тебя.. — иногда отсутствие разграничения ощущается особо дико, особенно для человека, привыкшего наиболее часто использовать «вы» за стенами дома.  — для чего ты изучаешь английский? 

в определённо мере глупый вопрос, но всегда можно оправдаться «практикой разговорного». а на самом деле, порой причины следует знать, особенно если они касаются тебя. 

— кажется, сегодня придётся много говорить, — окидывая пустоту вокруг себя, улыбается саша. похоже, сегодня никто не придёт.

Голова разрывалась от боли, заставляя раз за разом нырять в пучину собственного я. Зарываться, притворяясь собой, не давая истинному я править этим балом. Тео путалась, внутри нее горело дикое пламя, еще немного и оно к чертям спалит все вокруг, минута, две, все измеряется лишь временем, которого у них предательски мало. Все что у них осталось, это взять всю волю в кулак и сделать то, что должно. Не смотреть по сторонам, отбросить все возможные запреты и преграды, смести все на хрен, чтобы больше ничего не мешало. Чтобы только он и она... Только вместе, если бы все было так просто, если бы не куча разных но, которые то и дело вылезали на пути, заставляя спотыкаться, вставляя палки в колеса.
Дышать не чем, нужно хотя бы чуть-чуть, совсем немного, чтобы остаться тут, чтобы вновь встретить рассвет и проводить закат, над солнечной стороной Бостона. Она хотела жить, не смотря на то, что жизнь ее была столь длинна, сейчас она стала быстротечной, такой земной, словно она была обычным человеком, которого не пощадила злодейка судьба, загоняя в крышку гроба финальный гвоздь. Хрипя от недостатка кислорода, Тео перекатилась по земле, не оставалось ничего. Вокруг стало так пусто, а внутри так холодно, словно бы сама земля вытягивала из нее жизненные силы, она слышала приглушенно голос мага, который общался с ее садистом. Персональный садист, Господи, какая прелесть. Чего только в жизни не бывает, не столкнулась не поверила бы никогда. Сознание ускользало, заставляя ее прикрыть глаза, отдаваясь на волю тому, кто даровал ей эту жизнь. Она никогда не верила в Богов, но знала точно, что за чертой ее ждет тот, кто дал ей право на эту жизнь, пусть до этого ей помог не он, а тот кто сейчас злорадно насмехался, сдавливая сильнее удавку на ее шее, но жнецом она стала точно по воле Вещего Духа, кажется как-то так его называют нефилимы...

Винсент...
Огромным усилием воли Теодора заставляет себя открыть глаза.
Она не может так поступить, только не с ним. Она должна вернуться, хотя бы, чтобы увидеть его глаза.

Темнота. Мягко кутает в свои объятия, обещая уют и покой... Покой. Этого ей давно не хватало, так хотелось провалиться в теплое облако уверенности в завтрашнем дне, только бы вынырнуть и сказать себе, что все будет хорошо, все обязательно получится, они обязательно найдут друг друга, пусть не сейчас, пусть в следующей жизни. Она никогда не забудет его глаз, улыбки, бесконечной теплоты и спокойствия, что он дарит. Не забудет... Разум отключается, проваливаясь в собственную пучину страхов и обманов. Крича от собственного бессилия, тело обмякает, уже неконтролируемое мозгом. Умирает...

Сбитое дыхание пронзает все тело, Тео обхватывает шею руками, резко садясь. Глаза тут же находят уже знакомые предметы. Дома, она вновь дома. Горло саднит, приходится сглатывать чаще, чтобы хоть немного его увлажнить. По щекам девушки текут слезы, она все еще там, осталась в собственном кошмаре, который, кажется, совсем не хочет ее отпускать. Обхватив колени руками, она закрывается от всего мира, прячась в собственный кокон, который точно ее спасет. Не сейчас, но только тут она может быть в безопасности. В домике. Она в домике. Слезы, все никак не прекращаются, а тело от перенапряжения прошибает волнами дрожь, одна за одной, все никак не унимаясь. Сильно сжав руки, до боли перехватив пальцы, она словно пытается вернуться, ущипнуть не получается, но если вывернуть кисть, так чтобы она застонала от перегрузки...
Совсем рядом слышится знакомый голос.
Винсент... — Хрипит, напрягая болезненную гортань, чтобы выдавить хотя бы звук. Тут же оказывается в объятиях парня. Закрывает глаза, все еще пытаясь справится со слезными реками, которые от соприкосновения тел стали еще сильнее. Усугубила и без того плачевную ситуацию. Тео закрыла глаза, забыв как дышать, втягивая аромат его тела, от него пахнет зимой, хвоей и чем-то терпким, как будто сандалом... Сама не замечая, она прижимается сильнее, пытаясь вновь ощутить себя в безопасности, ведь только он может подарить это неосязаемое, но такое необходимое чувство. Сейчас плевать на все, пусть она знает его всего лишь день, но он стал ближе, чем многие за столько лет.
Спасибо, Кевин. Я твоя должница. — Не отрываясь от нефилима, девушка повернула голову, находя глазами мага, что сейчас сидел около кровати. На губах Тео появилась благодарная улыбка, вытянув руку, она плавно положила ее на ладонь мага и чуть сжала, стараясь передать в этом жесть всю нежность и искреннюю признательность за спасение. Без него она бы уже была не проводником, а тем кто почил, оказавшись по ту сторону

[indent]Фейт никогда не позволяла себе влюбляться, не смотря на все интрижки, которые у нее были за долгий период ее разгульной жизни, она не позволяла себе проявлять к человеку ничего, кроме мимолетной симпатии, ограждаясь от назойливых ухаживаний и ненужных никому отношений, в конце которых всегда становиться больно кому-то одному. Она прошла это, всего однажды, влюбившись как школьница в самого лучшего, для нее на тот момент, парня на ее курсе, но эта любовь ей не принесла ничего, кроме разбитого сердца и сломанной жизни.
[indent]Ей не хотелось жить тогда. И если бы не брат, который сумел залечить ее раны каким то магическим способом, Фейт бы точно сошла с ума от всех мыслей сжирающих ее изнутри.  В тот день, была дана клятва самой себе, не пускать в свою жизнь никого дальше постели, чтобы в последствии чего, можно было спокойно захлопнуть дверь и исчезнуть из чужой жизни. Она была верна своим принципам и правилам десять лет. Десять гребанных лет она не подпускала к себе никого, смирившись с тем, что всегда будет одна, и со временем даже привыкла к одиночеству, приходя в пустую квартиру, где ее никто не ждет.
[indent]Но в один миг все полетело в пропасть, разбиваясь о сотни камней без возможности, что либо спасти. Тайлер Вебб свалился на ее голову как снежный ком, пробираясь в каждую клеточку ее тела каким то особым теплом , застрявшим между ребер. Фейт чувствовала особое притяжение к нему, заставляющее наступить на горло собственным принципам, подпускающим его слишком на опасное расстояние к своему сердцу.
[indent]В ту ночь, когда он позвал ее на самое странное, но в то же время, такое простое свидание, после того как им был дарована жизнь самой смертью, внутри нее что-то щелкнуло и она могла поклясться, что видела то же чувство и в его глазах. Они говорили, будто были знакомы много лет, не замечая ничего и никого вокруг, наслаждаясь только болтовней и друг другом, но придя домой, в легкой эйфории после проведенного вечера, плавно перешедшего в ночь, Фейт ждала завтрашнего дня, словно должно произойти что-то особенное, но ее надеждам не было суждено исполниться.
[indent]Он не позвонил. Ни  на следующий день, ни через неделю. Ведьмовское чутье подсказывало, что что-то произошло, что он не мог так поступить и попросту после всего, что было, выбросить ее из своей жизни, как ненужную вещь. Алкоголь больше не приносил удовольствие, разгрызая рану от очередного предательства все сильнее, заставляя упасть даже в собственных глазах на самое дно. Она чувствовала себя никому не нужной, оставленной, брошенной на произвол судьбы, и если бы не ее соседка, которая несколько раз вытягивала ту из полиции за дебош в баре, ведьма никогда бы не пришла в себя. Фейт не могла позволить сломать свою жизнь из-за какого-то проходимца, который решил поиграть на ее чувствах мило поулыбавшись и обещавший, что они еще встретятся.
[indent]Патологический врун.
[indent]Он не звонил уже больше месяца, да и она перестала ждать его звонка, вот только рука так и не смогла нажать кнопку "удалить контакт" оставляя его номер как напоминание о том, что больше она не посмеет пойти против самой себя. Жизнь потихоньку пришла в порядок. Вот только теперь ей еще больше нравилось проводить время с самой собой, позволяя в один из вечеров выбрать не бар, а обычную сопливую мелодраму, крутившуюся на большом экране кинотеатра, где с большой банкой попкорна она могла пустить слезу на то, что такого никогда не будет в ее жизни. Фейт чувствовала себя полной дурой, поверив в то, что у нее может быть такое "Жили долго и счастливо", вот только она каждый раз напоминала себе о том, что она знала его от силы сутки, а вляпалась по самые уши. Она поклялась себе не наступать на те же грабли. Вот только внутри нее царапалось какое-то странное предчувствие, которое с каждым днем становилось все больше и больше.
[indent]В один из дней она даже подумывала над тем, чтоб обратиться к духам с помощью черной магии, чтобы те наконец ответили на все ее вопросы, особенно на один, не дающий ей покоя уже такой длительный срок. "Куда подевался чертов Тайлер Вебб". Да только духи никогда не любили ввязываться в душевные человеческие проблемы, закрываясь от любого контакта с живыми, от чего по истечению нескольких попыток и пятнадцати спаленных свечей, которые чуть не привели к пожару, Фейт отказалась от этой затеи.
[indent]Ей проще было погрузиться в работу, расчищая свои мысли очередным убийством и помогая полиции в раскрытии дел. Ее отпускало. С каждым днем разум становился чище, отгоняя напрочь из головы любые мысли о пропавшем человеке, словно того и не было никогда. Ей так было проще, думать о том, что это был всего лишь сон. Кошмарный страшный сон.

***

[indent]Сегодняшняя ночная смена предстояла легкой. Ведь в будние дни смертей было намного меньше, чем в выходные, подпитанные алкоголем, похотью и изменами или обычными разборками пьяных мудаков в баре. Но сегодня была среда, дающая надежду на то, что все должно пройти по плану, и не принести ей никаких новых приключений на ее итак больную голову, от чего, врубив на всю катушку радио и пританцовывая под знакомую мелодию, Фейт собиралась на работу. Ощущение легкости и приподнятого настроения не покидало ее ни когда она была в дороге, ни когда она вошла в здание, где ее ждал сменщик, который все пытался выбить из нее свидание за оказанную услугу, но замечая ее вечно угрюмое настроение, отказался от этой затеи, перейдя в дружеское привет-пока. Сейчас он передавал ей смену всего с одним трупом старушки, которая скончалась от сердечного приступа в собственной постели. Никакого криминала, все как она и просила.
[indent]Заварив кофе в купленной за собственные средства и припрятанной от посторонних глаз в собственном шкафчике кофеварке, Фейт листала журнал сидя за письменным столом. Аромат витал по всему помещению, придавая особый уют этому мрачному месту. Ей не хотелось портить себе настроение изучая все заключения, оставленные на прошлой смене. Они закрыты, обработаны и плевать на них. Сегодня она пообещала себе нацепить на лицо самую милую улыбку, которая была таким редким, за последнее время, явлением, и не стирать ее ни в коем случае никакими глупостями, посвящая все свое внимание прочтению какой то статьи об открытии слишком пафосного загородного клуба, куда суждено было попасть только толстосумам и их профурсеткам, готовым на все, лишь бы проникнуть в высшее общество.
[indent]- Ни один бы человек не заставил меня так вырядиться, - ее взор упал на длинное вечернее платье с открытой спиной сидевшее идеально на хрупкой девушке, которая стояла рядом с каким то облезлым стариком. Фейт закатила глаза, представляя не самую приятную картину в своей голове, и поморщившись от собственных мыслей перевернула страницу взяв в руку кружку, чтобы сделать глоток, вот только планам помешала мелодия звонка, раздающаяся из кармана ее джинс, вынуждая поставить чашку на стол. В сидячем положении было не так то просто достать этот аппарат, который то и дело цеплялся за верхний карман, заставляя полностью съехать на стуле в неудобной позе.
[indent]- Проклятье..., да чтоб тебя, - не глядя на экран телефона, она поднесла трубку к лицу, чтобы уже выругаться теперь на звонившего в такой час, но как только она услышала голос на том конце провода, окончательно сползла на пол вставая на колени. Он был как призрак, который появился спустя долгое время, когда она только пришла в себя, но как же она была рада слышать его голос и знать что с ним все в порядке. Фейт не успела ничего ответить, как звонок прервался, заставляя опустить руку с телефоном на пол.
[indent]- Этого не может быть, - она не верила собственным ушам, в которых грохотом колотилось сердце, заставляя слегка поежиться от кольнувшего чувства обиды. Он не звонил ей два месяца, а сейчас, словно ни в чем не бывало говорил так, будто бы они расстались только вчера, - да он, блять, издевается что ли? Злость окутала ее, рывком поднимая с колен и метая из стороны в сторону, отсчитывая каждую минуту, приближающую ее к встрече с ним лицом к лицу. В ней накопилось слишком много, чтобы спустить на тормоза его исчезновение, и если это будет не веская причина, она сама лично его прибьет. Все равно воскреснет, куда ему деться.
[indent]Послышался скрежет колес у заднего входа, от чего сердце ушло в пятки, словно вот вот произойдет что-то непоправимое. От Тайлера можно было чего угодно ожидать, даже заявиться к ней в морг спустя столько времени. Злость бурлящая как лава внутри нее, заставляла перебирать ноги с бешенной скоростью. Дверь с грохотом отварилась, ударяясь металлом о бетонную стену и разнося гулкий звон по парковке. Машина Тайлера была уже заглушена, но рядом с ней никого не было.
[indent]Подойдя ближе и заметив открытый багажник и какое то копошение, она обошла ее останавливаясь в нескольких шагах от силуэта. Фейт захлопала глазами, не веря в то, что видит сейчас перед собой. Он изменился. Теперь прежние кудряшки, что так забавно пружинили при его походке заменяла длинная челка, которая беспощадно падала ему на глаза. Ведьма даже не сразу заметила протянутый ей букет, рассматривая черты его лица, которые так долго мельтешили у нее в голове, не давая спокойного сна.
[indent]- Это ты так решил извиниться после своего исчезновения на два месяца? Злость сменилась смятением. Взяв букет и поднеся его к лицу, Фейт вдохнула сладкий аромат исходящий от цветов, - они прекрасны, а ты.... козел, - она фыркнула, поднимая свой взгляд, плавно скользящий по его силуэту вверх и только сейчас замечая, что на плече Тайлера лежит бессознательная девушка. Вырываясь из своих мыслей и опуская руку с букетом, она наконец то смогла позволить сделать шаг вперед, сокращая между ними расстояние, приближаясь практически в плотную, не в силах оторвать от него глаз. Сердце пропустило удар, отдавая легкой пульсацией на кончики пальцев. Она пообещала себе больше не подпускать никого к себе, но на эти грабли она бы с удовольствием наступила вновь, только оставалась одна проблема, - ты не хочешь мне объяснить, где ты был все это время и что это за девица? Не дожидаясь ответа, Фейт машинально протянула руку к запястью девушки, проверяя у той пульс, - это что, шутка такая? По спине прошелся холодок, разнося по телу неприятную дрожь, заставляя ее отойти на несколько шагов назад на безопасное расстояние словно от прокаженного. Как бы она не рада была его видеть, но он вновь явился к ней с проблемой, а не потому что соскучился.
[indent]- Черт, Тайлер, что за херня опять происходит? Обреченно вздохнув, она развернулась к входной двери, которая все еще оставалась настежь открытой, и посмотрела через плечо, - идем внутрь, здесь по углам камеры, нужно будет стереть запись. Надеюсь ты знаешь как. Фейт зашагала вперед, не дожидаясь Вебба, все равно тот знал, куда идти.
[indent]На ее лице расплылась улыбка, когда сзади послышалось кряхтение. "А вот хрен тебе, а не каталку". Она подняла руку в которой был букет, и прижала тот к груди, - но я рада, что ты вернулся. Шепот сорвался с ее губ, скрываясь в звуке шагов, так и не добравшись до нужного адресата. Тайлер Вебб свалился на ее голову как снежный ком уже во второй раз, и она вновь была этому рада не смотря ни на что. Глупая ведьма. А может быть просто влюбленная?

ХОЧУ ПОИГРАТЬ:  ведьмой, культисткой, с внешностью Ребекки Фергюсон снова
МНЕ НУЖЕН: предмет интереса для культистов, ученый, потенциально кто-то опасный и старый, с внешностью Оскара Айзека понять простить
Да, я насмотрелась Дюны и начиталась приквелов, мне нужно отвести душу.

Хочется поиграть в сеттинге мистики, опасное влечение, культы, секты и магию. Насколько далеко человек (или не очень) может зайти ради достижения своих целей и может ли разделить чувства и долг. Попробовать отыграть вот эти метания от верности культу до верности человеку, которого нужно было навернуть\использовать\убить. Я бы сказала что это темная романтика, возможно с вкраплениями политики и религии. Мне интересно отыграть вот этот переломный момент, когда моему персонажу пришлось бы решить, предавать ли "семью" ради того, кто был для неё лишь заданием. Ну и как к этому пришли персонажи, с чего все начиналось. Конкретные характеристики персонажей уже решим вместе, как и вероятные расы.

Четкой картины у меня пока нет, только вайбы. Но я была бы рада с кем-то развить сюжет дальше. Опять же, можно вдохновиться историей из Дюны, но я бы предпочла взять только некоторые детали и внешности.
Как игрок я не совсем быстрая, но если игра будет гореть, то постараюсь не затягивать. Мне нравится обсуждать сюжетные моменты, взаимоотношения, продумывать прошлое и связи. Общение возможно, но не обязательно, если вам некомфортно взаимодействовать вне игрового пространства.
Пишу от 5к, по классике. Могу попробовать аушки на украинском или английском, если захочется разнообразия. Но также готова пробовать аушки и на другие тематики, главное разыграться)
С графикой проблемы не будет, я постараюсь вдохновлять всяким разным. Главное развитие сюжета. На каком проекте это делать - решим вместе, для меня это уже вторичное.

пробный пост

Zum Todesschlaf ist keiner müde.
Никто не готов умирать.

В последние дни она много думала о смерти. Её нельзя было избежать в мыслях, во снах, наяву. Все возвращалось к чувству утраты и новой реальности, которую Джо так отчаянно отвергала. Никого больше не осталось. Она теперь одна, и будет одна до конца своих дней.
Дейрдра была прекрасной и лучезарной в тот день. Теперь её даже некому хоронить.
Её собственную мать некому похоронить, потому что сама Джоанна застряла здесь, под охраной британского министерства. Вряд ли немецкому можно сейчас доверять, да и кому угодно оттуда. Она не знала, будет ли вообще способна доверять. Не после того, что она увидела, пережила. Она видела смерть и Смерть предпочла себе других жертв. Она забрала у юной Джо всех, кто ей был дорог, и это казалось порой более жестоко, чем смерть.

Она разглядывала шторы в квартире с каким-то странным фанатизмом. Какой у них был узор (обычный заводской), как оттенок плясал под редкими солнечными лучами (от темного горчичного до желтого), какой это был материал (она предполагала, что это был  полиэстер с примесями натурального хлопка). Что угодно, лишь бы не думать о произошедшем. Она нашла несостыковки в узорах на полу, пересчитала всю посуду, даже начала брать глупые и неинтересные книги с полки в гостиной. Джо чувствовала себя мышкой в ловушке, которую охраняли в первую очередь от неё самой.
У Джо не было клаустрофобии, но эти уже знакомые стены, знакомые охранники и повторяющиеся мысли уже начинали сводить с ума. Чего пользы от них, если ничего не изменится? Она надеялась, что к этому времени виновных в резне словят и накажут по строгости закона, а законы волшебного мира были строгими и неизбежными. Но разве можно довериться системе, которая их и подвела в первую очередь? Она уже ничему не верила. Что поймают убийц, что эта трагедия как-то изменит немецкое министерство к лучшему. Их старые законы и своды правил погубят уже прогнившую систему. И поделом им.

Семья приходила к ней во сне. Мама тепло улыбалась, лишь на мгновение её лицо искажалось в гримасе боли. Но больно ей было недолго. Все закончилось. Лукас и Даниель цеплялись за отца и просили его поиграть с ними, ведь они так редко видятся. Джо не увидела их смертей, но сердце подсказывало, что им тоже не удалось сбежать. Иначе они бы откликнулись, верно? Она бы получила хоть одну весточку...
Одежду ей выдали обычную маггловскую. Джинсы и толстовка, это все, что можно было купить неподалеку от конспиративной квартиры. Праздничное платье валялось в мусорке и смотреть на него лишний раз Джо не осмеливалась. На светлом цветочном платье виднелись пятна крови, подол был подран. Следы тех ужасов въелись в ткань и спасению теперь оно не поддавалось. Впрочем, мало что уцелело... Она чувствовала себя так, словно на неё напал дементор и высосал всю радость из тела. Остались только горечь, страх, так много страха. И боль.
Она пыталась думать о хорошем, вспоминать позитивные моменты. Жизнь продолжалась как минимум для неё и еще нескольких гостей, которые кажется смогли спастись. Джо не была готова выходить в свет, но и сидеть в четырех стенах не могла. Все здесь давило, напоминало первые пару часов после... Она тогда поспешно смывала кровь с рук, умыла лицо холодной водой, все никак не могла привести дыхание в порядок. Те первые часы запомнились на всю жизнь.

Сегодня на смене был Уилл, один из вич-вочеров. Неплохой парниша, но явно унывающий на этой работе. Она не могла его винить в этом, ведь тут действительно нечего было делать. Кроме него было еще несколько вич-вочеров. Ричард, Джимми кажется и Клод. Джо знала только последнего, и то, по словам подруги. Он пытался как-то помочь, был приветливым, отвлекал. Но в первый день или около того Джоанна ни с кем не могла нормально говорить. Она дала показания, а дальше... Дальше все пропало, как будто бы она провалилась в яму и смогла выбраться только сейчас. Фразы, моменты, смена дня и ночи, все это слилось в одну кашу.

Джо снова листала одну из книг, на этот раз по маггловской архитектуре, пытаясь разобраться в незнакомой для себя терминологии. В коридоре послышались голоса, значит пришла замена Уиллу. Хоть кажется и раньше, чем требовалось. Отложив книгу на кровать, Джо вынырнула из своей комнаты и направилась к гостиной, в которой уже стоял Клод. Он был нервным, чем-то шуршал в карманах. Заметив её появление, и вовсе отвлекся от всего, чем был занят ранее.
— Стало что-то известно о моей семье? Кто-то выжил? — Другой причины его появления Джо пока не понимала, но вскоре заметила книгу и сладости. Ох, всего лишь визит вежливости. С одной стороны ей было приятно, что хоть кто-то подумал здесь за минимальные развлечения «пленницы», а с другой... Отсутствие хороших новостей угнетало, и это не учитывая первичную травму.

— Оу, я... Спасибо. Мне пришлось листать местную библиотеку и выбор книг здесь отчаянно ограниченный. — Она подобрала книгу и с едва заметной улыбкой глянула на название. Сказки Братьев Гримм. Довольно страшные для детей, но поучительные истории, собранные из фольклора магглов и волшебников Германии. Это была одной из тех вещей, которая могла бы объединить два абсолютно разных слоя общества.
Пролистнув пару страниц, замечая знакомые названия, она тяжело вздохнула и закрыла на время книгу, не желая пока что удаляться в воспоминания. Потом, пока никто не видит, она позволит слезам политься на новое издание...
— Я могу это счесть визитом вежливости? Не ожидала тебя здесь увидеть раньше пятницы. — Она не то чтобы считала, но какие-то моменты запоминала просто, чтобы забить себе голову рутиной. Чем угодно, лишь бы воспоминания не прокрадывались опять наружу.

ХОЧУ ПОИГРАТЬ:  armie hammer as maxim de winter;
МНЕ НУЖЕН:  lily james as second mrs. de winter;

palodine - sorrow has opened our eyes
nick cave & kylie minogue - where the wild roses grow

на его лице - отпечаток былого величия: старые деньги, не дожившие до наших дней, перешедшая по наследству мучительно неуместная, застрявшая костью в горле гордость.
в его семье из поколения в поколение в геометрической прогрессии росли только долги и выебоны. чем глубже они увязали в кроличьей норе, тем яростнее цеплялись за прошлое.
но каким же маленьким, каким же чертовски незначительным всё это казалось, когда она была влюблена.

в краю кристально-чистых озёр и вежливо-безразличных улыбок их дом пробивается сквозь землю прогнившим насквозь, вросшим в плоть расшатанными корнями зубом. осыпающийся побелкой, несбывшимися мечтами, пустотами коридоров и запертых комнат, пахнущий затхлостью и запустением. такой же пустой, как все выебоны его семьи в xxi веке.
такой же пустой, как его глаза.

она спотыкается на верхней ступеньке и только чудом не ломает себе шею, падая вместо лестничного пролёта в его руки, и остаётся без костей.

---

что всё это значит:
- он - представитель пресловутых old money, не доживших до нашего века (но хорошо помнящих времена, когда они ещё были), если угодно, загнивающей аристократии в том виде, в котором она вообще была в америке;
- она - идеальная степфордская жена его брата, но ой, как неловко вышло. страдания, заламывания рук, "мы не можем быть вместе" - всё это да. притопить братца в озере или романтично утопиться в нём самим - тоже очень вероятно;
- реал или мистика (у меня есть форум на примете, но обсудим), за вайбы ривёрсд "ребекки", "грозового перевала", "джейн эйр", you name it, всей вот этой готической драмы расцелую в лоб обе щёки;
- да, я до сих пор играю хаммером в 2024 году, не осуждайте(((

пробный пост

I feel alive when I'm besides

"Ты слишком замкнутый, Билл", говорит ему Харпер Уиллер, вздыхая и качая головой. Светлый локон сворачивается на плече ящеркой, прилёгшей отдохнуть на нагретом солнцем камне. "Иногда мне кажется, что я совсем ничего о тебе не знаю".
Билл не знает, что ей ответить, и поэтому молчит. Проблема с ним и Харпер неизменно оказывается именно в том, что он вообще всегда молчит.
Проблема с ним и Дельфиной в том, что они оба говорят о том, что ничего толком не меняет.

Взрослые люди называют это цивилизованным диалогом двух состоявшихся отдельных личностей. Вежливым смолл-током ни о чём, в котором взрослые люди успевают прекрасно поднатореть в худшем случае к двадцати пяти.
Бывают, впрочем, исключения.

- Детективу Фландерсу удалось невозможное, - ехидно замечает Билл. - Остаётся только снять перед ним шляпу.

Если что-то и способно заставить Дельфину де Гофф перешагнуть через свою ненависть к походам и ранним подъёмам, это будет хороший сюжет. Желательно, откуда-то из конца восьмидесятых или раньше.
Если что-то и способно заставить Дельфину де Гофф вернуться в Вермонт, это будут пожелтевшие от времени архивы из местного полицейского участка, обросшие мхом и плющом стены особняка вдовы Дэвенпорт и тайны Зелёных гор.

- Шокирующий эпатаж, - усмехается Билл, качая головой, - хотя, я уверен, в глубине души он гордится тобой. Поздравляю.

Билл никогда в жизни не был в Европе, но всегда представляет её именно так - прорастающий плющом сквозь мшистый камень снобизм Старого света, подсмотренный сквозь глазок в эпатирующих почтенную публику романах девушки, ставшей главной локальной сенсацией Монтпилиера просто по факту своего наличия здесь. Просто потому что она - это она.
Билл никогда в жизни не был в Европе, но сейчас осознаёт, насколько сильно по ней скучал.

Он может, конечно, отказаться, и это даже не прозвучит грубо - сослаться на дела, необходимость срочно ехать, то, что уже засиделся в саду вдовы Дэвенпорт на неприлично долгий срок и совсем не успевает переделать все свои многочисленные взрослые дела... Выехать на обочину, покричать в сложенные домиком на лице ладони, забрать Эбс у, определённо, уже заебавшейся смотреть "Свинку Пеппу" Коллин и поехать домой, не возвращаться, не пересекаться, не вспоминать или хотя бы попытаться. Обходить стороной.
Вместо этого Билл улыбается заговорщически, будто делит на двоих с Дельфиной страшный секрет, двигает бровями:
- Шутишь? Это мой главный детский гештальт. Я сам себе буду завидовать.

В доме вдовы Дэвенпорт хочется запеть детскую песенку или прокричать какой-нибудь совершенно неприличный стишок, чтобы послушать пугающее эхо бесконечных коридоров, разворошить фантомов и стайки летучих мышей, которые в таких местах непременно должны быть. В доме вдовы Дэвенпорт пахнет затхлостью, незаполненными пустотами, заросшими паутиной углами и нафталином. Дом вдовы Дэвенпорт выглядит изнутри ровно так, как он представлял себе в десять - декорация к ужастику Стайна, фильму категории Б с vhs-кассеты, городской страшилке о доме с привидениями, обросшей таким количеством подробностей, что уже невозможно понять, где здесь правда.
Дом вдовы Дэвенпорт выглядит как идеальное место, которое только может найти иностранка со странностями, готовящаяся написать роман.

Билл мог бы отказаться зайти. Мог бы не приезжать сюда вовсе, сделав вид, что случайная встреча в кондитерской ему приснилась. Вместо этого Билл оборачивается к Дельфине. В рассеянной тёплым светом торшеров полутьме на её лицо ложатся длинные тени, и он никак не может угадать её выражение:
- Я читал книгу.

Тоня смотрит на него влажными глазами, закусывая нижнюю губу кривеньким клычком — у нее глупое-преглупое выражение лица и разметавшиеся по чуть взмокшему от духоты лбу русые волосы. Тарталья дотрагивается до них сальными пальцами, поддевает кончики: знает, скоро Тоня вырастет и соломенный сменится рыжим, выгорит на редком солнце Морепеска, может, ее смешные веснушки тоже подарены в знак, в напоминание того, что она не принадлежит этому месту. От этого едва грустно. Тарталья распрямляется и смотрит Тоне в глаза. В этом странном моменте исконно детского отчаяния Тоня напоминает маму в мельчайших деталях, когда та уходит за километр от деревни искать душицу, толокнянку и родиолу с плетеной корзиной, думая, что никто не увяжется за ее юбкой. Часто сушит, иногда продает — пучки долго висят над печкой, перевязанные бечевкой, и шуршат от сквозняка в особенно буранные ночи.

— Я же не навсегда, — строго говорит Тарталья, поджимая губы в немом неодобрении. Какая-то скупая часть его хочет обнять Тоню и пообещать, что все будет хорошо, какая-то — топнуть ногой. Закричать: «Я тоже заслуживаю быть!» Но это даже мысленно звучит до крайнего по-ублюдски.

Тоня тушуется под взглядом, прикладывает подбородок к груди, почти ревет — Тарталья не хочет, чтобы она плакала, он вообще паталогически не переносит чужих слез — Тоня скулит и опускается перед ним на колени. От прикосновения к только-только натертым ваксой армейским сапогам отца, натянутых на тартальевскую лодыжку, у нее пачкаются пальцы, но Тоню не заботит; она цепляется за каблук, щемяще тычется лбом под коленку, будто бы говорит: ты посмотри на меня, я же без тебя зачахну. Как псинка побитая. Тарталья вообще до дурости простой человек: скажи убивать — пойдет убивать, прикажи борщ сварить — сварит и бровью не поведет, но когда на его моральный компас давят этим измученным магнитным полюсом, хочется вежливо напомнить, что после бездны там нет стрелки и такое не работает.

— Леш, — жалобно зовет Тоня, — сними их.

По погоде кажется, что уже полвосьмого, но больше четырех не набежало точно, за окном метелится, корчмарь еще с минут пятнадцать назад прислал к дому избранного Царицей нового пана предвестника укутанного в меха мальчишку с вестями — лучшая лошадь готова и подпруга утянута так, что спорится с любой вьюгой. Изъявите, мол, желание отправиться в путь. Но Тарталья обещал, что досмотрит за Тоней, жующей отварную ряпушку, ей ложка в горло не лезла от его пристального надзора, смешно поглядывала за ним, как за живым приведением. Тарталья сказал — сделал. Так жизнь упрощается до базовых действий и можно меньше думать.

— А ну встань, — за локоть Тоня поднимается как невесомая тряпичная кукла, почти не сопротивляясь. И глаза все же — отцовские, смотрит так же волком, кусаче. — По полу ползет морозь, будто не знаешь.

Дом перетоплен, на улице от этого станет раза в три холоднее, пот стекает по затылку прямиком под меховой плащ, на лопатках преет. Тарталья хмурится, кладет ладони на Тонины хрупкие девчоночьи плечики, чуть сжимает их, улыбается — как может, по-доброму. Говорит:

— Ты знаешь, какие в столице сапожки? А платья? Лучше ни в одном регионе не шьют. Привезу тебе через месяц. Станешь городской.

Тоня кривится. Тарталья говорит:

— Там пряничный завод. На полустанках. Или хочешь, может, животинку?

Тоня качает головой и шмыгает носом. Тарталья говорит:

— Помнишь легенду про чудо-юдо-рыбу-кит? Которая только в падозерском столице, если верить рыбаческим россказням, не извелась. Я поймаю.

Тоня морщится и пускает пару быстрых слезинок, копившихся все это время. Тарталья решает больше не говорить, наклоняется и сухо прикладывается губами к ее лбу, точно так же быстро выпрямляется и открывает входную дверь. По щекам ударяет ветер вперемешку со снегом. Крыльцо уже как два дня все замело.

— Леш, не уходи.

Тарталья в последний раз оборачивается. Думает — я запомню ее такой, я запомню ее девочкой с русыми волосами, которые когда-нибудь выцветут в рыжину, я запомню ее своей сестрой. Опять улыбается. Тоня от этого его выражения пуще заходится слезами.

— Где месяц, так время летит — не заметишь. Пиши.

И в общем-то, Тоня пишет ему все последующие два года, но Тарталья не читает. И Тевкр, только Тевкр подписывает конверты как «Чайльду», а Тоня из упрямства — Алексею. И мать пишет — спасибо за деньги. И отец. Отца Тарталья читает с чувством выполненного долга, как человека, который по крайней мере понимает — культ поехавших на войне отставников, так их называют в столице. В деревнях все проще «стреляный» и «поседлый».

Тарталья и сам учится писать письма. Начинает их с «сяньшэн» и скармливает огню пустой лист. Глупо адресовать все мысли человеку, который живет в соседней комнате, но Тарталья не знает, как выражать эмоции — настоящие, жгучие, кровоточащие — и не выдавать все за юмореску.

Сяньшэн, ты знаешь, как меня зовут?
Сяньшэн, ты помнишь, я представился тебе Тартальей или Чайльдом?
Сяньшэн, ты не догадаешься, но меня зовут Аякс.
Сяньшэн, я запутался в своих именах…
Сяньшэн, я…

После Золотой палаты Тарталье ни капли не жаль, что он их сжигает. Царица кидает Чайльда в центр паучьего заговора с бравадой, отчаянием и щенячьим желанием выслужиться, а он обещает ей затопить Ли Юэ к чертям полудохлым, потому что легенды врут и тут никто не ест камни — огорчает как минимум. А потом все говорят, вообще любят много поболтать, и Чжун Ли рассказывает о мифах, и Тарталья верит, и в итоге это все упирается — «есть контракт». Гипотетически. Тарталья тоже врет. Но Тарталье можно.

— То есть — по приколу? — риторически спрашивает Тарталья у Чжун Ли. Солнце в порту слепит, руки сами непроизвольно складываются в козырек на лбу, а губы — в глупую улыбку. В такие моменты Чайльд скучает по Снежной, где его по крайней мере уважают. — Я не с претензией. Просто интересуюсь.

Люди поглядывают в его сторону, конечно, он натравил на город пережиток прошлого; конечно, он валялся в луже крови посреди Золотой палаты и делал вид, будто так и надо. Конечно:

— У меня есть идея для твоих россказней лет на сто вперед. Если меня приделают в историю, то пусть назовут «фигляром» и рисуют на гравюрах в три четверти, это будет честно — я так лучше получаюсь. Должен же быть хоть какой-то плюс от моего здесь появления. По рукам?

Тарталья осекается, чуть посмеиваясь. Как-то лающе. Пожимает плечами. От вечного солнца Ли Юэ на его носу и щеках снова повылазили веснушки. Может, потому что он тоже никогда не принадлежал Морепеску.

— Точнее, еще один контракт с предвестником? Пане Синьора вашими стараниями долго будет попрекать меня, но я даже люблю ее за это — она неживая, другого прока с нее не найду.

Вода тихая, стоячая. Лодки едва покачиваются на пристани. Море Тарталье видится красным, а не голубым, кровавым — на его руках крови больше, но Тарталью в общем смысле это интересует в последнюю очередь. Чайльд наклоняется к Чжун Ли и заговорщицки шепчет:

— Надеюсь, ты рад. Иначе зачем этот город все еще стоит на своем месте.

Из чёлки выбилась прядь и забавно легла на его лицо, своим лёгким касанием щекоча и раздражая кожу, вызывая у обладателя желание почесать знобившееся место. Но он и пошевелиться не мог. По волосу стекает вода, образовываясь в капли, и только упавшая капля на глаз заставила моргнуть Крауча после появления Ленор в комнате. В нём всё переменилось в эту же секунду. Взгляд его, наполненный удивлением сменился до жажды страстный узнать её ближе. Всю. В любых плоскостях.

Полностью погружённый в свою влажную фантазию, видит и слышит лишь то, что хочет: по белоснежной шее стекают капли невысохшей воды, протекают по ключице, и обрушиваются вниз по телу, скрываясь в мягком воротнике халата. Каспар сглатывает. В засушливом горле возникает резкая и необходимая потребность утолить жажду и выпить именно ту уползающую каплю. Мышка спросила и Крауч утвердительно кивнул. Он слышит вопрос от белокурой: «хочет ли он её», на что Крауч не лжёт и честно отвечает согласием; видит, как по паркету скользят обнажённые стопы, приближаясь к нему всё ближе и ближе, и вот он, готовый упасть к её ногам, сорваться с места, замечает, как ноги меняют траекторию. Они почему-то сворачивают в сторону и направляются к камину. И только после до него доходит вопрос от... а как же её зовут-то? В своём состояние он сейчас готов на первую встречную дом переписать. Но потрясся головой, возвращает себе чувство реальности и утоляет жажду, глотнув пару-другую глотков из бутылки.

И всё же он изменился. Что-то в нём переключилось с появлением мышки из душа, и вот он уже поправляется на месте, выпрямляясь в спине, стараясь красоваться перед без пяти минут знакомой. И в этот момент всё его красноречие улетучилось, смылось, испарилось, как та капля в недрах ворсинок халата. Он напрягается ещё больше, когда она приземляется рядом с ним, чувствуя себя уязвлённым, готовым выполнить любое поручение. Было лишь интересно, чувствует ли она его состояние? Как он выглядит со стороны? Подобный поток мыслей действует отрезвляюще и, наконец, пробуждает начать разговор первым, нарушив тишину.

Крауч протянул новой знакомой бутылку с предложением выпить и более не смотрел на неё, стараясь не следовать в мыслях за стекающей каплей по телу мышки и, тем более, не превратиться в неё — в каплю. Видеть мышку в халате, а не без него.

— Так как говоришь тебя зовут? — Крауч пробарабанил указательным пальцем по горлышку своей бутылки, но пить не спешил. — Выпьем за твоё имя, красавица. — Стукнувшись донышком об её бутылку, он всё же посмотрел на неё, на секунду задержавшись взглядом. Если она думает, что он в это мгновение влюбился в неё, в девушку, чьё имя только что услышал, то она будет права.

Он смотрит на острые коленки и хлипкие руки, на её содрогающееся от дрожи тело. Дом до их прихода не отапливался, а потому в нём было даже холоднее, чем на улице. Халат Малфоя слишком велик для неё, а сообщить, что это не его собственность, как-то язык не поворачивается, да и случая не представилось. Может, это к лучшему, что из находившихся в комнате знает только он один чей это халат, а хозяин вещи никогда не узнает, что его таскала какая-то девица, с которой Крауч познакомился по пьяни. По крайней мере, именно на это он рассчитывает, умолчав про сожителя.

— Я знаю, как тебя согреть, — неоднозначным тоном в голосе произносит Каспар, предлагая даме протянутую руку. — Обещаю в этот раз не уронить тебя. — Подстёгивает сам себя, но старается звучать уверенно, демонстрируя, что на сей раз он уверенно стоит на своих двух, рядом нет камней, о которых можно было бы споткнуться и полететь камнем вниз с метрового обрыва в озеро. Предложил заметить, что озера рядом тоже нет, а, значит, они в полной безопасности. И камин не сказать, чтобы рядом, и, если, вдруг, сорвутся, то катиться до него неприлично долго и шанс воспламениться практически сведён к нулю. Но, конечно, не сведён окончательно...

Он в два шага преодолел расстояние к шкафу, который не был выше его коленей, а потому пришлось рядом с ним опуститься и сесть на ноги. Взглядом пробежавшись по полкам и обложкам, он выбирает одну из пластинок и включает в проигрывателе.

Крауч берёт руку Ленор в свою, большим пальцем проводит по коже, всё ещё влажной, не уверен, касался ли он так кого-нибудь, и испытывал ли то же, что прочувствовал сейчас, беря на заметку нежность не только её образа, но и всю её саму. И он наклоняется, припадая к пальцам губами и оставляя поцелуй. Может, халат и великоват, но на ней смотрится лучше, чем на его друге. Было несколько странно слышать на ней ароматы Малфоя, перебивающие её собственные, что, в свою очередь, оттолкнуло, но и это тоже, думалось, к лучшему — меньше поводов приставать и откровенничать. Он убирает руку Ленор к себе на плечо. По-царски, будто свою собственность, настолько уверенно он рукой обхватывает женскую талию, придвигаясь ближе, стараясь закружить в танце, увлечь за собой.

- Справляюсь, - коротко ответила Алекс. Хотела на этом закрыть тему, но Магнус выглядел так, словно ему и впрямь было интересно узнать ответ. Шепс несколько задумалась, пожевала нижнюю губу и решилась ответить более развернуто. Она симпатизировала Магнусу и чувствовала, что ему можно доверять.
- Скажем так, что меня готовят в высшие. Пока об этом говорить рано, но миссис Палмер собирается в ближайшем будущем в отставку. Меня она выбрала своей преемницей, но решать будет Совет, - пояснила Алекс. – Плюс ко всему, мне проще работать одной из-за методов, которыми я работаю. Когда нет сторонних сильных энергетик рядом, мне проще, работа выходит чище. У каждой ведьмы свои методы. Я умею приоткрывать сознание,  отматывать пространственное время немного назад. Когда рядом работает вторая ведьма, могут быть помехи, как при помехах сети мобильного телефона, когда со стороны глушится сигнал, - улыбнулась Алекс. Поделиться с Магнусом было приятно и ведьма искренне тому улыбнулась.
- Жалко, - утвердительным кивком Шепс подтвердила свои слова, отступать от которых не была намерена. Она выбрала путь гармоничного существования в единении с природой, платя за сильные или темные ритуалы собственной кровью, считая, что это честнее, чем смерть невинных животных.
– Всякое бывает. Конечно, чаще всего выезжают с заготовленной кровью, это быстрее, но не всегда эффективнее. При длительном хранении кровь теряет свою жизненную энергетику. Проще говоря, у нее тоже есть срок годности. Чем дольше кровь хранится в сосудах, тем менее эффективна, становится в работе.  Если время позволяет или ситуация требует более мощных вибраций, то чаще используют жертвенные алтари на местах, - рассказывает Алекс, незаметно переходя от рабочих тем к более личным.
- Потому что женщины – существа любопытные. А ведьмы любопытны гораздо сильнее, чем обычные женщины. Без подробностей можно, но одолевать будут и тебя, и меня, - засмеялась Алекс, признавая подобный план провальным на начальном этапе его разработки.
- К тому же, они не перестанут шушукаться и хихикать. Роман между ведьмой и полувампиром , работающим в смежных ведомствах даст им море поводов для сплетен, теорий и заговоров, уж поверь мне , - мягко улыбнулась ведьма, словно объясняла маленькому ребенку элементарную теорию мироздания.
- Единственное, чего ты добьешься, так это прекращение приглашений на свидание, - хихикнула Шепс, но отнюдь не была против поддержать авантюру напарника. – Но, попробовать стоит. Не попробуешь, не узнаешь, - философски подвела итоги беседы Шепс, возвращаясь к более на сущим рабочим моментам.

***
- Уже не плохая новость, - Алекс все еще чувствовала слабость, но силы восстанавливались. Относительная тишина вокруг и отсутствие негативных вибраций давала понять, что опасность здесь и сейчас не присутствует, можно было спокойно осмотреться, чем напарники и решили заняться.
- Не в этом дело, - Шепс сжала губы в упрямую линию. – На первый слой сумеречной зоны пролезли сущности, которые практически никогда не встречаются даже на втором, чаще всего обитая на третьем и глубже. Здесь же они пролезли слишком далеко, - задумалась ведьма, пытаясь понять, имеет ли это отношение к делу, которым они с Хансеном занимались в настоящее время. Именно из-за присутствия более сильных сущностей Алекс лишилась сил слишком быстро, не сумев установить от них защитный барьер.
- Если идет нарушение прослойки между мирами и слоями сумрака, это совсем не хорошо. Боюсь, что без помощи мы не обойдемся. Но для начала нам надо собрать максимум информации, а как вернемся, доложим все в Министерстве, - подвела Александра, как очевидный итог, с которым Магнус согласился молчаливым кивком головы.
- Раз нет связи, и мы тут временно застряли, - а Алекс была уверена, что рано или поздно разлом даст о себе знать, оставалось дождаться и выбраться в Нью-Йорк, словно по лабиринту. Когда в разлом заходишь осознанно, шансов выйти в нужном месте гораздо больше. – Надо найти место, где мы можем обсохнуть и переночевать, - судя по вечереющему небу, совсем скоро опустится ночь. Магнус был раздражен, Алекс же казалась более спокойной. Она подождала, пока полукровка стащит промокшую до нитки толстовку. Ей же выбирать не приходилось, оставалась надежда обсохнуть возле костра. Она не знала, если ли поблизости нечто, хотя бы отдаленно напоминающее дом, но всегда можно было соорудить шалаш, развести огонь и переждать ночь.
Алекс была готова озвучить напарнику предложение о том, чтобы разбить лагерь, но вмешались лесные духи, ворвавшиеся в сознание разноцветным калейдоскопом картинок.
- А? Да, - голос Алекс казался все еще отстраненным, но ведьма, моргнув пару раз, все же смогла сфокусировать взгляд, который из расплывчатого стал вполне осознанным.
- Да, - ответила ведьма, а потом спохватилась, резко расцепляя ладони. – В смысле нет. Да, я тебя слышу, нет, я не буду играть роль твоей подружки до тех пор, пока преследование ведьмами не станет критичным, обещаю, - окончательно вернувшись в собственное сознание, ведьма улыбнулась, но на щеках появился румянец. Ей казалось не совсем честным разыгрывать подобное представление перед коллегами, но и усталость Магнуса от их назойливого внимания понять могла.
- Я чувствую их, - ответила Алекс, когда Магнус указал на духов, кружащих у ведьмы за спиной. За ними словно незримые серебристые нити тянулись, зазывая вглубь леса.
- Пойдем, они хотят что-то показать нам, - вздыхает Шепс. Возможно, это что-то будет полезным для их расследования. Духи были слишком взбудоражены и метались между ведьмой и полукровкой, то отдаляясь от них вверх по тропе, то возвращаясь обратно, словно поторапливая.
Алекс почувствовала на запястье хватку Хансена, но сопротивляться не стала, послушно следуя чуть позади коллеги. Идти пришлось не долго. Тропинка виляла между деревьев, а затем резко повернула в сторону, выведя к водоему.
- Красиво, - осмотрелась ведьма. В сумерках тени деревьев казались темными, насыщенными, словно оживающими. Над озером стелился плотный туман, в котором едва просматривался деревянный дом, окруженный деревьями, растущими из воды. Это казалось странно и мистически, но выбора словно не давали. Духи теснили напарников все ближе к настилу и в конечном итоге им пришлось проследовать за духами дальше, по деревянному настилу, под которым туман был менее плотным, и можно было рассмотреть серую гладь воды, похожую на жидкое серебро.
Когда Шепс и Хансен оказались перед дверью, та распахнулась, словно их уже ждали. Увидев существо, приглашающее пройти в дом, Алекс сильно сжала ладонь Магнуса, подавая тому знак оставаться на чеку. Если с лесными духами все было довольно примитивно и безопасно, то с феями стоило быть очень и очень аккуратными. Не все феи были злые, но многие обладали темными крыльями, славились похищениями спящих детей, насылали дурные сны, заражали животных мором и сеяли хаос. К тому же, феи славились своей непредсказуемостью  и обидчивостью, за что могли жестоко наказать своих «обидчиков». 
- Благодарим за гостеприимство, - вежливо ответила Шепс, с опаской переступая порог дома следом за полукровкой. Отказ мог быть воспринят хозяином дома в негативном ключе, а оскорбить незнакомца в незнакомом месте было последним, что сейчас было необходимо. Была уверена, что духи привели их сюда не просто так, но опасения оставались.
В доме было холодно, но Магнус тут же исправил эту проблему, сформировав огненный шар, направив тот в угли. Камин разгорелся быстро, добавив освещения и такого долгожданного тепла. Алекс придвинулась чуть ближе. Жар от огня приятно согревал, но расслабиться было сложно. Она даже успела подумать, что заночевать в лесу было бы гораздо безопаснее, но они понятия не имели, где находятся и чего можно ожидать от здешний флоры и фауны.
Оказалось, что волшебное существо было здесь не одно. Еще несколько показались, стоило главному позвать их. Шепс было сложно прикинуть, сколько всего обитателей скрывается в доме, но надеялась, что они смогут пообщаться, извлечь информацию и покинуть этот мир без каких-либо столкновений.
- Спасибо, - Шепс была сама вежливость, украдкой рассматривающей каждую деталь в гостиной, пытаясь составить портрет проживающих здесь. Любая мелкая деталь имела значение и могла пояснить, к темным или светлым феям они попали. Вопреки сказкам, феи не были добрыми существами, а их крылья были видны лишь тогда, когда те пользовались магией.
Магнус начал раздеваться первым, обнажив крепкий подкаченный торс, которым Шепс, к своему величайшему стыду, залюбовалась и тут же зарделась. Быстро взяв себя в руки, она начала стягивать с себя мокрую одежду, которая с трудом отлипала от холодного тела. Отвернувшись лицом к стене, Алекс стянула с себя полностью верх, следом отправила брюки и лишь после накинула ткань, оказавшуюся на ощупь приятной и бархатистой. Стало тепло и уютно, словно в пледе. Накидка походила на длинное платье, с завязками возле горла. Оно скрывало ноги, а позади тянулось длинным шлейфом, расшитым серебристыми узорами по изумрудной ткани. Длинные ассиметричные рукава ниспадали от запястий к подолу, чуть прикрывая костяшки пальцев с внешней стороны руки, с внутренней же, были длинными. Не смотря на все, одеяние оказалось легким, струящимся и комфортным. Вместо промокшей обуви для Алекс принесли блестящие бархатистые тапочки.
- В таких подкрадулях далеко не убежать, - сказала Алекс очень тихо, чтобы услышал только Магнус и с опаской посмотрела на существ, двигающихся так размеренно и плавно, что начинали раздражать.
Напарники присели на диван, расположенные возле камина. В свободное кресло уселось существо, пригласившее их в дом.
- Вы не из наших мест, - озвучил фей или фея очевидную истину, сложив бледные кисти рук на коленях.
- Нельзя расспрашивать гостей, не накормив их ужином. Попрошу накрыть стол, а после мы поговорим. Я вижу, что у вас накопилось много вопросов, которые предлагаю отложить до утра. После ужина вас устроят здесь на ночлег, а утром поговорим, - голос существа был бледным и безликим, от него было неприятно липко внутри, но вариантов не было, быть может, Алекс накручивала себя, сбивая свое чутье простым человеческим волнением.
- Что скажешь? Как понимаю, нас отсюда не выпустят до утра. А выпустят ли утром, огромный вопрос, - магические кристаллы для связи все еще оставались безмолвными.

горевать - это нормально. тащить за собой шлейф бесконечной темной ткани, покрывающей голову и застилающей глаза. это обычное состояние, когда ты резко лишаешься чего-то. жизнь переворачивается, сразу становится неполноценной и какой-то другой. как будто все вокруг симуляция. игра, в которую ты проиграл и теперь на экране красуется надпись «потрачено». тебе придется переродиться, скорее всего понадобится откатиться до какой-то другой точки, где ты сохранился в более здравом и адекватном состоянии. иногда придется начать заново, если ты выживаешь на режиме хардкор.

жизнь юты была на базовом уровне для новичков. все, как у всех. драки в школе, непринятие близких, единственная подруга, светлые воспоминания из детства. во все это не вписывалась только автомобильная авария, которая в лучших традициях драмы перевернула жизнь с ног на голову. а затем посыпались проклятия. маленький мальчик не знал, куда деть свою боль, что сделать со своей силой, переполнялся эмоциями сверх краев и просто кричал. никогда не знаешь, чем обернется сила слова, особенно если ты маг.

он крутит кольцо на пальце - это нервное, помогает справиться с тревогой и вызвать в голове желанную пустоту, защищающую от круговорота мыслей. а еще напоминает об обещании, о смысле жизни, об отношении к ней. камушек поблескивает на свету, несмотря на то, что это обычная стекляшка. интересно, откуда рика его достала? наверное, из какого-нибудь автомата или оно шло в подарок к какой-нибудь шоколадке. да и это не важно по сути, потому что ценность его измерялась не в каратах и сопротивляемости давлению и даже не выгравированной пробой. самым главным оставалось тепло, которое переливалось по телу, скапливаясь где-то в грудине, где по мнению многих трепыхалась душа. стоит пару раз покрутить кольцо и становится спокойно и хорошо.

оккоцу редко бывает дома, его все чаще отправляют на какие-то задания или стажировки. зачастую он делает это один, то ли ему так проще, то ли верхушка считает, что рика опасна для товарищей и лучше уж юный маг поднапряжется и затащит в соло, чем потом иери будет собирать по кусочкам сокурсников. юта подобные мысли в голову не берет, ему все равно, он больше делает, чем думает, поэтому что бесконечная паутина тревожных мыслей может заставить застрять в ней надолго, увязнуть и выкарабкиваться потом придется все равно самому.

дни отдыха для юты были редкостью, но он все равно предпочитал проводить их в школе. тренировки с маки или обед с инумаки были для него лучшим времяпрепровождением, качественным и удобным. слишком много времени он провел в одиночестве. нет, не так, он никогда не был один. просто он мало был с людьми, живыми, добрыми, близкими. для юты его друзья заменили семью, хоть он и не знал, как именно стоит с ними себя вести, поэтому всегда сохранял уважительное и доброжелательное отношение. не зазнаваться было тяжело - факт, но выскочек никто не любит, даже если они по фактам являются охуительными.

тычок в плечо и тупая просьба. на улице, под палящим солнцем. это хакари кинджи. столь быдловатое отношение было для юты не в новинку, он имеет привычку за всеми наблюдать и делать выводы. зачастую в голове, откладывая закладки в ящички мысленной картотеки. вслух он ничего не говорит, кротко кивает головой и натянуто улыбается, стараясь не выдать мимикой лица что-то неприятное.

- а? - делает вид, что не расслышал, поднимает утяжеленный темными мешками под глазами взгляд и смотрит на знакомую рожу, - я не хочу кофе, спасибо за предложение, - прикидывается то ли аутистом, то ли богом сарказма, пока не решил.

- тебя снова выгнали из клуба с автоматами? - зачем-то ляпает, не подумав, поздно клацает зубами по языку, когда уже какая-то гадость изо рта выскакивает.

придется теперь разгребать.