Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Ничем другим изменения в моей жизни объяснить нельзя. Смерть тетушки в ее день рождения стала спусковым крючком для абсолютного безумия. Вся моя жизни была построена на лжи. Мои кузены спят друг с другом. Моя любимая тетушка родила внебрачного ребенка и в принципе не была такой безгрешной, как я думала. Дядюшка проигрывал шестизначные суммы в казино и связался с мафией. А теперь еще оказывается над моим родом висит проклятие, пока я не выйду замуж. Что дальше?   

Нет, здравая часть моего мозга понимает, что это все бред, неудачное стечение обстоятельств и чья-то злая шутка, заговор с целью свести меня с ума. Не получилось обвинить в убийстве тетушки и сделать недостойной наследницей, так попытались найти другой способ. Наследство Аннетт Сильвер-Харрис очень лакомый кусочек, за такие деньги и умереть не жалко, наверное. Но все же, не могу отмахнуться от противного голоска на периферии сознания, который почему-то звучит как голос одного из близнецов Кадоганов. Даже не знаю, к сожалению или к счастью, что никто из моих друзей не поддержал меня. Наверное, все же к счастью, должен хоть кто-то здраво соображать. Хватит им и одной истерички в их рядах. Впрочем, не знаю, что со мной было бы без них, как бы я выдержала все, что одновременно свалилось на меня. Слишком много для одной хрупкой блондинки. Я просто хочу спокойно выдохнуть и расслабиться, перестать оборачиваться через плечо. Хотя бы на несколько дней.

— Я передумала, я не лечу с тобой в Стокгольм, — в этот раз я даже не удосуживаюсь постучать, заходя в номер Александра, используя дубликат ключа, который он чуть ранее вручил мне, в десятый раз открывая мне дверь. Видимо, Алекс предпочитал другой вид физической активности [миссия: пытаюсь не покраснеть от этой мысли — провалена]. Мне даже не нужно видеть его лицо, чтобы знать, что он сейчас закатывает глаза, но это неважно, потому что на этот раз я на сто процентов уверенна, что не полечу в чужую страну, сбегая из своих проблем. И нет, это совершенно не связано с "пора тебе познакомиться с моей мамой". Вот же самодовольный засранец, с чего он вообще взял, что я хочу знакомиться с его мамой. Велика важность, что он вообще о себе возомнил. Думает, что пара поцелуев, жаркий шепот ничего не значащих признаний на ухо да его слишком умелые пальцы, и я растаяла, как мороженое на солнце? Не с той связался, надеюсь, тетушка с небес гордится мной.

— Мне надо разобраться с наследством, с бизнесом тетушки, да еще и ремонт особняка, я не могу все это бросить, — слова срываются с моего языка раньше, чем я успеваю их обдумать, и даже я сама понимаю, как слабо звучат мои аргументы, но упрямо скрещиваю руки на груди, вставая напротив дивана, где вольготно расположился Нильсен с книгой в руках. За последние два моих визита в его номер он не удосужился поменять свое местоположение. С трудом удерживаюсь, чтобы в свою очередь не закатить глаза, но в этот раз я должна его убедить в серьезности моих намерений. Какое-то проклятие уже не кажется таким страшным, как знакомство с мамой Алекса. Ну то есть, мне, конечно, любопытно было бы на нее посмотреть, но не настолько. Я все еще очень ярко помню, как отреагировал швед на первое появление Рейчел на пороге моего особняка. Я даже увидела нотки страха в его голубых глазах. И не уверена, что готова столкнуться с той, кто родила и воспитала такого невыносимого мужчину, как Александр.

Делаю глубокий выдох, не отводя взгляда от лица Нильсена, невольно хмуря брови. Меня немного напрягает полное отсутствие реакции на мое возмущение. Ну то есть, конечно, нечто подобное он уже выслушивал почти десять раз с некоторыми вариациями, но ведь в этот раз я абсолютно серьезна. Я не поеду с ним в Швецию! Действительно не поеду. Борюсь с совершенно детским порывом топнуть ногой, вместо этого лишь приземляюсь на диван рядом с Александром, из любопытства пытаясь заглянуть в его книгу, после откидываясь на спинку, запрокидывая голову и накрывая глаза ладонью. Как обычно в его присутствии меня бросает в жар.

— Алекс, я серьезно, я не поеду, — переведя дыхание, чуть приподнимаюсь, опираясь на подушки, смотря куда угодно, но не на него, — Да и как ты меня представишь ей? — вовремя прикусить свой язык я не успеваю, но возвратить свои слова уже не могу. Что ж, тетя учила меня встречать невзгоды с широко расправленными плечами и гордо поднятой головой. Пусть ответит, сколько можно мучить и дразнить друг друга, мне нужно знать, что он ко мне испытывает. Взаимны ли мои чувства.

Лорна хорошо помнит, как вздрогнула, когда услышала от кого-то в первый раз вопрос: "А Магнето не твой отец?" В дальнейшем чаще этот вопрос она слышала в другой формулировке, уточнялось наличие любого родства с этим известным многим мутантом, но в самый первый раз это был именно выстрел в цель. Она услышала в чужих устах то, о чем думала сама, домыслы обрели материальную форму. При рассмотрении возможности того, что Магнето может оказаться ее отцом, она говорила себе, что это ей лишь хочется, чтобы это было правдой, ей нужен если не кровный родственник, то кто-то, с кем можно поговорить о том, что поймет лишь человек со способностями, иными словами - ей нужен близкий друг-мутант. Время шло, мечты уходили на второй план, потому что мечты - хрупки и непрактичны, нельзя жить в иллюзии, строить хрустальный замок, в котором ты - принцесса, которую когда-нибудь кто-то обязательно спасет. В реальности так не бывает, нужно самому строить свое счастье, определить задачи и границы того, что ты считаешь допустимыми действиями для достижения поставленных целей. А дальше - драться до последней капли крови, ни шагу, ни дюйма назад. Можно поменять свои взгляды, это не считается Лорной чем-то зазорным, нормально - идти по жизненному пути, развиваясь, меняясь, обновляясь. Но если ты во что-то веришь, то будь готов отдать все за эту идею, гори ей, быть может, ты сгоришь ради нее, но так и должно быть, иначе зачем жить наполовину? Всегда можно отступиться и упасть, разбившись, залечивая раны, чувствуя эту саднящую боль, но Лорна точно знает, что стоять на месте и ждать, пока мир вокруг изменится к лучшему, это не ее путь. Ей хочется действовать, принимать решения, пусть и ошибаться, но все-таки действовать.

Эрик не выказывает особого расположения, не дает ей понять, что испытывает к ней какие-то родственные чувства. Это взвешенный подход. Если посмотреть на ситуацию со стороны, то девушка не смогла бы объяснить, почему кто-то мог бы запомнить визит случайного человека, разговор, не несущий никакой ценной информации. А ей эта встреча не просто запала в душу, она до сих пор сохранила ту безделушку, которую он подарил. "Похоже на талисман на счастье", - пожала тогда плечами тетя. Она не носит с собой его каждый день, но эта вещь прошла вместе с ней через многое. Она забрала ее, когда уехала от Дэйнов, этот амулет был при ней все эти многочисленные переезды, побеги от властей, не потеряла она его и пока была в психиатрической больнице.

Все несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд. Лорна плохо помнит маму и папу, лишь обрывки, которые будто бы замарало отвратительным пятном то воспоминание о ссоре, которая произошла из-за нее. Отец не сдерживался в выражениях, хоть и тогда она была слишком мала, чтобы понять масштаб проблемы. В детстве все кажется проще, фиксируешься на основном. Лорна не вспомнит все слова, которые тогда произносились, с годами воспоминания выцветают, но тот взгляд, полный ненависти, с которым отец на нее смотрел, еще долго снился ей в кошмарах. Тщетно пытается она вспомнить что-то, что было потом, после этой ссоры, что-то всплывает в памяти, но она не уверена, было ли это до или после той ссоры, оставившей на ее сердце шрам. Затем эта авиакатастрофа, после которой у Лорны остались только дядя и тетя. Они не пытались ей заменить настоящих мать и отца, но не стали ей и приемной семьей. С раннего детства они были и оставались для нее Дэйнами, потому что старались будто бы дистанцироваться от нее. Вопросы, требующие ответа, никуда не исчезли, но игнорировались Дэйнами с той же настойчивостью, с которой они прятали ее настоящий зеленый цвет волос. Можно было противиться, не давать красить волосы, говорить до сорванного голоса, повторяя свои вопросы, но Дэйны были непреклонны, и Лорна сдалась. Они ведь не были плохими родителями: за все прожитые вместе с ними годы на нее ни разу не подняли руку и редко повышали голос, наказывали ее лишь тогда, когда она действительно забывалась. Лорна не была трудным ребенком: ей было непросто угодить, но с ней можно было договориться. Она не проявляла особой агрессии, не совершала жестоких актов насилия, даже крылья бабочкам не обрывала в детстве, как делали другие дети, из чисто исследовательского интереса: что будет делать бабочка потом? Лорна не была хуже других детей, не была впрочем и лучше, она была такой же, как все остальные. И не понимала, почему дядя с тетей будто бы строят между ней и собой невидимую стену. Она хорошо понимала, что в ней есть что-то особенное, но необычный цвет волос не казался ей причиной для такого особого отношения.

Когда в Лорне проснулись ее мутантские способности, она смогла наконец дать название этому непонятному ощущению: страх. Вот, что разделяло ее и родственников. Дэйны знали, что она мутант, выделяли ее, как отличающуюся от них, не понимали и поэтому боялись. Лорна может принять такое отношение, чувства не так-то просто взять под контроль. Простить она не сможет им того, что они даже не попытались разглядеть в ней личность за все эти годы, видели лишь мутанта, бомбу замедленного действия и ждали, когда она взорвется. Обидно сейчас, что Эрику в общем-то тоже не нужна сама Лорна, его интересуют лишь ее способности как мутанта. Чертовски злая шутка, судьба. Столько мечтать об ином, искреннем отношении, чтоб встретить спустя годы все то же самое, но под другим соусом.

Лорна пожимает плечами, мол, хочешь, покажу, жалко мне что ли, и ничего не объясняя, уходит в другую комнаты, по пути отметив, что от внимательного взгляда Эрика не укрылись ее синяки. Впрочем, она не сомневается, что он подметил здесь каждую мельчайшую деталь, просто не стал об этом говорить. Неважно. Лорна идет в свою комнату и быстро находит оставленную много лет назад Эриком безделушку, которую и приносит и кладет перед ним на постель.
- Я тебя прекрасно помню, - все, что может сказать ему сейчас она. Поднять в воздух такую легкую вещицу не стоит никаких усилий.

- Все? - насмешливо произносит Лорна. - Представление окончено? Ты только за этим сюда приехал - посмотреть на мутанта?

дам шанс придти и не буду его добавлять, шутка [нет]

Переезд - это всегда утомительно.

И совершенно неважно, идет ли речь о квартире/доме, или может быть даже переезде в другой город/штат/страну или... Землю. Брайс бы и сама хотела, что ее мир был несколько проще, да что там, намного проще. Хотела бы не носить на плечах тяжелый плащ и скрывать свое лицо за маской Летучей Мыши. Уэйн хотела бы ошибаться в своих прогнозах, хотела бы вести жизнь обычной девушки - черт возьми, она отдала бы все свои деньги не раздумывая, если бы это было возможно. Встречаться с парнями, сплетничать с подругами, ходить по магазинам/кафе/кино, отучиться в колледже, найти работу, встретить нужного человека, выйти замуж, родить двух или трех детей - какой там стандартный сценарий мелодрам и фильмов про любовь? Может быть немного драм и проблем в самом начале - завистливая подруга или чуть менее успешная сокурсница, которая по закону жанра должна вставлять ей палки в колеса. Но в конце все должно быть хорошо. Это закон.

Чёрта с два. Так бывает только в книжках и в слезливых фильмах.

Жизнь Брайс Уйэн была идеальной и оборвалась из-за пистолетного выстрела в переулке около самого старого в городе кинотеатра, куда неизменно раз в месяц ходили чета Уэйн вместе с их малолетней дочерью, пока однажды милую семейную традицию не прервал опустившийся на самое дно обычный и отчаявшийся грабитель. Ему было нечего терять, зато Брайс в тот день потеряла все. Ей не светил детский дом исключительно из-за влияния, которое оказывали ее родители на город и из-за завещания, согласно которому опекуншей девочки становилась ее гувернантка. Первые полгода она помнит очень смутно, погруженная в пучину своего отчаяния, из которой ее вытащила Астрид, которая беспрекословно заявила, что очень уважает и разделяет ее горе, но не допустит, чтобы девочка погубила себя. Женщина ни на минуту не оставляла наследницу корпорации Уэйн в одиночестве, лично отвела ее в несколько кружков, заставляла ходить в школу и даже, неслыханное дело, делать уроки, иногда приглашала в особняк одноклассников девочки, не позволяя ей окончательно разорвать все связи со сверстниками, пока дыра в груди Брайс не начала заживать. Лишь тогда гувернантка смогла немного выдохнуть, перестав опасаться, что однажды может проснуться и обнаружить в постели уже холодеющее тело девочки. Та даже предположить не могла, что настолько дорога своей няне, но тем не менее, очень благодарна ей за поддержку и заботу в то самое трудное время.

Постепенно, но жизнь вновь обрела некоторое подобие нормы, хотя ростки тьмы уже пустили свои корни в душе Брайс. Она стала более жестокой и отстраненной по отношению к враждебному ей миру. Многие бывшие партнеры ее отца пытались отнять у нее корпорацию, получить в свои руки пакет акций, который все еще был в руках единственной дочери Уэйнов. К счастью, Астрид довольно успешно отражала их атаки до совершеннолетия девушки, а там она, с четырнадцати лет изучавшая право и юриспруденцию, смогла успешно дать им всем от ворот поворот. Брайс не желала отдавать семейное дело в чужие руки, поэтому быстро освоилась, а к двадцати годам и вовсе приумножила свой доход. И черт возьми, ей очень нравилось дурачить надутых индюков, которые так сильно мечтали обвести ее вокруг пальца и прибрать к рукам ее компанию.

И, конечно, никогда не знал, что ослепительно красивая Брайс ведет двойную жизнь, ночами выслеживая самых опустившихся преступников, зачищая родной город, надеясь сделать его более безопасным для жизни. Ее ни в чем нельзя было упрекнуть. Фигура ночного мстителя была выше и шире хрупкой с виду девушки, которая не в силах поднять что-то тяжелее телефона. Лишь однажды привычная схема дала сбой. Когда Мышь столкнулась с Котом. И они навсегда поменялись ролями. Обоим доставляла удовольствие их ежедневная игра, пока однажды они не оказались в ситуации, где им пришлось работать сообща. На следующее утро Брайс проснулась в чужой постели и успела сбежать до рассвета. В конечном итоге, он сам раскрыл ее личность, но ни разу не предал ее доверие, даже под пытками. А она.. она полюбила его. Они планировали совместное будущее, вдали от прогнившего Готэма, они собирались пожениться, когда пришли атланты. А потом, по нелепой случайности, он, ее Сильвестр, погибает в перестрелке между полицейскими и ворами. Они праздновали победу, а она оплакивала свою очередную потерю.

А еще через год весь привычный ей мир был уничтожен, просто стерт безжалостной стихией. И именно тогда Брайс окончательно сломалась.

Брайс встряхивает волосами, отгоняя наваждение. Прошлое должно остаться в прошлом. Она не сможет выполнить то, что должна, если будет себя жалеть. Прошло всего лишь несколько недель, с тех пор, как который смеется помог ей перейти на другую Землю. Более здоровую, более живую. Все здесь казалось до жути знакомым, но в то же время было чужим. Иногда Уэйн казалось, что она сходит с ума, видя себя/его по телевизору или читая про себя/него в газетах. Перед ней открывались невероятные перспективы, оставалось понять, как их использовать. Но сначала, необходимо разведать обстановку. Готэм в целом не изменился, по-крайней мере в вопросах архитектуры. Не считая нескольких новых для нее небоскребов, в городе она отлично ориентировалась. И с облегчением обнаружила на привычном месте любимую кофейню, которую облюбовала еще со студенческой скамьи. Часто их патрули с Сильвестром заканчивались именно в этом месте.

Глупо, но первым делом на новой Земле она попыталась отыскать на этой Земле Кайла, вот только никого, кто подходил бы под описание так и не нашла. Может быть он тоже умер или переехал в другой город. А может... Сердце Брайс сбивается с ритма, когда ее взгляд мимолетно скользит по профилю миловидной черноволосой женщины. Не может быть... едва слышным шепотом срывается с ее губ. Но ошибки быть не может, этот прищур глаз, эти жесты и мимику она узнает и из миллиона. Почему же она раньше об этом не подумала? Если ее двойник был противоположного пола, почему он не может стать... ей?

Решение было принято быстро и необдуманно. Подхватив свой стаканчик с кофе, Брайс делает несколько уверенных шагов, специально случайно спотыкаясь и проливая уже порядком остывший напиток на брюки к сидевшей женщине. После громко вскрикивает, взмахивая руками и в ужасе округляя глаза.

- Боже мой, простите меня, пожалуйста! - она хватает со столика салфетку и начинает промокать ей кофейной пятно, что-то извиняющееся причитая и качая головой, - Я такая неловкая, просто кошмар, - понимая, что сделала только хуже, комкает салфетку, кидая ее на столик, - Пожалуйста, позвольте мне оплатить вам химчистку, я живу тут неподалеку, - делает какой-то неопределенный взмах рукой в сторону выхода, нарочито громко выдыхая и наконец-то поднимая взгляд на лицо женщины, в полной мере осматривая ее. Ошибки нет, это определенно судьба, - А потом позвольте угостить вас кофе, - делает небольшую паузу, бросая быстрый взгляд на часы на стене, - ну или ланчем, я не знаю, - улыбается самой очаровательной из своей улыбок, понимая, что не может позволить этой женщине уйти. Не так, не сейчас.

Прекрасно знаю, что оставлять всё в первозданном, так сказать виде - не лучшая идея. Особенно, потому что отвечать Войту, по возвращению, нам всё равно придётся. И объяснять, что именно мы предприняли, после того, как всё пошло совершенно не по плану - тоже. Ну, во-первых, никаких сомнений, что с Антонио мы отхватим куда больше, чем патрульные, не удосужившиеся найти у одного из них заточку. Потому что мы - не только его семья, но и непосредственные подчинённые, которым лучше бы не совершать ошибок, по себе знаю. А во-вторых... Я понимаю, что он одобряет насилие, в том числе и его собственными руками совершённое, но также осведомлён, что совершенно не в восторге от ищеек из отдела внутренних расследований, которые то и дело следуют за ним по пятам. И  несмотря на то, что интересует их непосредственно фигура самого Войта, вломить за что-нибудь, над чем он не осуществил должного контроля,  я думаю, они тоже гнушаться не будут.
  К тому же, мне совершенно не хотелось подставлять Олински, оставшегося в период отсутствие сержанта, за главного. Потому что его приказ мне и Доусону был однозначный - вытрясете из этих ребят всё,  что сможете, по поводу наркоты, из-за которой вчера в рабочем районе была перестрелка. Методы он не уточнял, теоретически предполагая, я думаю, что сделать это нужно любой ценой, за исключением летального исхода. Который нам, а в частности,  всему отелу расследований, без того состоящему на особом счету, совершенно не был нужен.
И в защиту нас с Антонио хочу сказать, что никто не предполагал, что с этим могут возникнуть проблемы. Потому что мы - не Войт, при всём уважении к нему и даже методы используем качественно другие. Я редко давлю на чувственную составляющую, как это предпочитает делать Эрин, но и за грани не вылетаю, особенно неудобно себя чувствуя при условиях, где преступник не может защищаться. Не знаю, быть может, когда пройдет столько же лет, сколько у сержанта, начну относиться к этому со вполне равнодушным вниманием, прекрасно осознавая подобную необходимость. Но пока нет. Не перехожу грани беспредела, даже если речь идёт о чём-то действительно важном.
  Вообще, всё могло и должно было пройти лучше, чем случилось. Во-первых, потому что мы с Антонио не были новичками и прекрасно умели заставлять говорить шушеру, подобную той, что оказалась сегодня в клетке, а во-вторых, потому что план, по природе своей, был достаточно хорош. Два брата, которые по нашим сведениям, души не чаяли друг в друге, с малолетства участвуя в совместном разбое. Кто мог хотя бы предположить, что между ними давно уже назревал межличностный конфликт, времени для которого они не нашли лучше, чем перед моментом, когда один, скорее всего, сдаст другого? И, как уже говорил, заточка, оказавшаяся у одного в рукаве, тоже не оказалась для нас приятным бонусом. Наш косяк, что мы не обыскали их лично, но ведь  и за решёткой они какое-то время уже содержались, а перед тем, как их туда засунуть, как было это вообще пропустить?
В общем, как ни крути, а вышло не по задумке и заставило немного понервничать. Из плюсов - оба брата-акробата не будут жаловаться другим копам, даже в такой патовой ситуации, да и к тому же, эта драка была их личной инициативой, а никак иначе. Из минусов - сильно сомневаюсь, что до сержанта это не дойдёт в первозданном виде, так сказать, и мы с Антонио не будем отстранены за подобную неосмотрительность.  Хотя, тот факт, что  Войт будет отсутствовать ещё неделю, а Олински куда-то уехал, сообщив, что до завтра мы его не должны дёргать, даёт нам некоторое время. Примерно один день.
Уилл и его коллега приехали буквально через двадцать минут после моего звонка, по счастливой случайности не спасая в этот момент ничьи жизни и находясь друг с другом рядом. Вообще,  я рассчитывал только на брата, прекрасно осознавая, в какое непростое положение ставлю медика, выезжающего с помощью нелегально, но с Роудсом было даже лучше. Потому что меня не слишком заставляло переживать собственное разбитое лицо, что было делом довольно привычным, но вполне беспокоила рана Доусона. И тем более, состояние подозреваемых, которые на первый взгляд вообще не успели пострадать слишком сильно - мы с Антонио моментально бросились разнимать их, из-за чего собственно и получили то, что у них предназначалось друг для друга. Но, я прекрасно был осведомлён, какие последствия могут наступить, даже в самых безобидных случаях, казалось бы. Чёрт с ними. В подобном случае было лучше перестраховаться.
Мы с Антонио ждали, пока Уилл и Коннор осмотрят подозреваемых, и только получив их заверения,что в общем-то, ничего страшного не произошло и никому, и ничего не угрожает, отпустили их  вместе с Рузеком и Этвотером по разным допросным, чтобы ребята уже там постарались выяснить хоть что-нибудь. Но больше дел не было, а мы с Доусоном не выглядели сейчас достаточно представительно для того, чтобы они решились вдруг нам сейчас открыть собственные тайны.
- Да уж, забавно вышло. Усмехаюсь, несмотря на массу неприятных ощущений, от всех манипуляций Уилла, который обрабатывает мне раны, на которые не реагирую ни словом, ни действом, пока Роудс находится возле второго детектива. - Быстро вы. Круто. Констатирую факт, который кажется сейчас весьма уместным. В конце концов, никто из этих двоих не обязан был  бесплатно оказывать частные услуги полиции Чикаго, причём, в условиях не содержания под стражей, а в клетке, которая технически вообще не числится как место для проведения допросов. Повезло мне с братом и лояльностью его коллег, нечего сказать. Хотя, остаётся только надеяться, не поднимая этот вопрос сейчас, что Уилл изначально определил для Роудса, с которым мы раньше максимум пересекались по делам, что должен быть этот выезд без всякого официального оформления. Потому что чёрт с  ним, с нашими травмами, но не хотелось бы ещё и разбирательств по поводу того, кто виновен в том, что один из жуликов оказался вдруг с заточкой,  вне места, где должен был содержаться.
- Надеюсь, не оторвали вас ни от чего важного? Мы ничего не обсуждали при подозреваемых, которых держали, прицепленными наручниками  по разные стороны, до появления Уилла и Коннора. Зато, пару вещей, которые уже успели сообщить Рузеку и Этвотеру, выяснить успели. Благо, к моменту появления врачей оба братца-кролика успокоились и вполне мирно дали осмотреть себя, опасаясь ещё и обвинений в нападении на полицию, которых мы обещали им не устраивать, если не будут создавать дополнительных проблем. В общем, допрос в отсутствие Войта оказался, вопреки изначальным планам, так себе идеей, но оперативность, с которой тут появились мой братец и Роудс, была похвальной.
- Ещё раз напоминаю всем, что было в клетке, остаётся только в клетке. Прижимаю вату, пропитанную чем-то резко пахнущим, к собственному носу. Я не очень любил поступать ровно так,  как и говорят, но по части здоровья целиком и полностью доверял своему брату, которому куда лучше было знать, что делать, я так полагаю. Хотя и проблем со своими повреждениями не видел никаких вообще. Типичное дело, даже в столь мирных обстоятельствах.

Этот день до сих пор кажется кошмаром. Тем самым, продолжающимся бесконечно, в котором не предусмотрено счастливого конца. Пусть даже можно считать, что он уже настал.
Грубый. Неправильный. И быть может, слишком относительный для того, чтобы называть его таковым. Огромное колчичество жертв и человеческих потерь. Слишком невосполнимая трагедия для многих. Дети, друзья, родители и просто те, кто оказался в самое неподходящее время в ужасающем месте. Никто не знал, что волны придут. Никто не догадывался, какими потерями это для всех нас обернётся. Все из нашей части выжили - мы прибыли уже позднее, чем началось. Но те, кто находился на пути стихии...Капитан сто тридцать четвёртой потерял руку. Я видел, как его везли, истекающим кровью, с ошмётками того, что раньше вместо неё было. Знал и про то, что именно Афине Грант пришлось сделать это. Собственными руками. Кривыми ножницами, которые она обнаружила, взломав чей-то дом. Правила имеют не слишком большое значение, когда речь идёт о ситуациях, подобных этой. И надеюсь, что после не будет проблем. Она спасала капитана. А что главное - сделала это. Горько думать только о том, что ждёт его теперь впереди. Пенсия, но не по выслуге лет, а в связи с состоянием здоровья, с сохранением трети зарплаты. Вряд ли пропадёт - не тот человек, что способен пасть духом, мы давно знакомы. И всё же....Я понимаю, чего он лишился в этой трагедии. Каждый из нас жизни без того не мыслит. Не настолько рано, чтобы уйти, пока руки способны держать хотя бы лебёдку. А быть уволенным, когда ты в расцвете сил...Это грустно. Это тяжело. Все мы знали, на что подписывались, когда выбирали этот путь. И всё же, легче не становится, когда спасение чужих жизней оборачивается личными трагедиями. Пусть даже выбор тот был сделан самостоятельно.
Мне жаль всех тех, кто погиб, но ещё больше - тех, кто остался оплакивать их. Не слишком много времени прошло с момента, когда моя жена погибла - я понимаю их чувства. И эту злость на обстоятельства, за которые ты не мог отвечать, сколь не привыкай всё контролировать. И эту боль, что разъедает изнутри - всегда кажется, что близкие люди не должны оставлять нас. Только не так быстро. Хоть и вряд ли для того бывает подходящее время. А ещё, это правда страшно - осознавать, насколько мы бессильны перед природой, хоть называем себя её венцом. Просто пляж и просто люди, что пришли провести время у воды. Сотни жертв, разрушенных зданий и огромная рана на теле Лос-Анджелеса, что ещё не скоро зарастёт. Не говорю даже о коммуникациях, которые придётся восстанавливать и внешнем виде места, которое ещё не так давно считалось прекрасным. Каждый из тех, кто будет приходить туда, в ближайшее время, будет вспоминать о том, что случилось. Нас не предупреждали о том, что это возможно. Этого просто не должно было произойти.
И я правда справляюсь отлично - как всегда. Это не первое и к сожалению моему огромному, не последняя массовая трагедия, которую придётся застать. Не знаю, что будет дальше - землетрясение на семь баллов, как было недавно или быть может, пожар высокого уровня. Сложно предугадать, что случится, когда выходишь на очередную суточную смену, с надеждой, что всё будет т...Нет. Это слово в нашей части под запретом, как проклятое. Не рекомендуется даже мысленно воспроизводить. Не верил долго, но пришлось убедиться в том воочию - оно правда проклято. И насколько не верю в суеверия, настолько же не готов провести ещё одну смену в том же режиме, что недавно случился. Так что, лучше судьбу не испытывать. Она и без того может быть весьма жестока в собственных шутках.
Когда возвращаешься домой, после чего-то подобного, хочется смыть с себя это всё. Не забыть о тех, кого не стало и всех тех, кому пришлось помогать - их сотни, многие из них буквально обладают одним лицом. Но это буквально невозможно. Могу не помнить имени, зато с лёгкостью озвучу травму и обстоятельства, при которых она была получена. На действительно важную информацию мозг реагирует лучше. И это - не просто служба, где отработав положенное время, получив свою зарплату, ты просто забываешь о происходящем. Уже завтра город будет в трауре - невозможно игнорировать подобные потери. Коммунальные службы и строители в ближайшие месяцы с ума сходить будут, восстанавливая инфраструктуру и коммуникации - в вид, если не лучший, то хотя бы, подобный прежнему. Чтобы всё было и казалось нормальным. До того момента, как случится что-то ещё. Люди, при всех их ухищрениях, правда не властны совершенно над силами природы. И буквально всё, что нам остаётся - пытаться справляться с этим, минимизировав потери. Всеми силами, насколько только хватит.
  Я знаю, как быть с этим тяжёлым, давящим чувством, когда всё закончилось. Знаешь, что больше никому не требуется твоя помощь - им её уже оказывают. Кому-то она уже просто бесполезна. Но  я, вместе с моими коллегами - не единственные, от кого всё зависит, когда уже нет ситуации, остаются лишь последствия. Когда больше некого вытаскивать из-под завалов и снимать с вышек, на которые они забрались, в попытках спасения, оказав первую помощь и убедившись, что она никому больше не требуется, мы уходим. Возвращаемся домой, в свои квартиры, пытаясь абстрагироваться от увиденного. Помня, что через двое суток будет новая смена. И никто не может пообещать, что не повторится чего-то страшного. Но мы возвращаемся в свои дома, чтобы увидеться с близкими. Обычно мне достаточно присутствия сына, с которым всё хорошо - для того, чтобы в очередной раз убедить себя, что всё в порядке. С этим можно справиться, когда ты точно знаешь, что ты должен беспокоиться о людях. О тех же, кто сегодня вернул его мне. Всё было в страшном хаосе, я понимаю, что испытывали люди. И всё же, та девушка, которую даже поблагодарить нормально не успел, его не бросила, протащив с собой весь путь на руках. Удивительное чувство. Мы работаем, чтобы спасать людей, а они, в то же самое время, спасают наши семьи. Моего  сына. Бака, когда его придавило пожарной машиной - я помню, как они ринулись толпой его вытаскивать оттуда, когда у нас сил не хватало. За это хочется быть благодарным - за то, что благодаря им, тоже порой всё заканчивается хорошо.
С трудом с этого жуткого дня вспоминаю лишь один момент - тот, в котором Эван мне сообщил, что потерял Кристофера где-то в толпе, во время очередной волны. Должны были быть совершенно в другом месте, но Бак решил, что пристань - лучшее место для прогулки с ребёнком. Я понимаю, почему он её выбрал - там действительно, много было развлечений для детей и сыну не помешало бы провести время в этой атмосфере. Даже знай я, что его временная няня поведёт его туда, всё равно не был бы против. Никто не предупреждал нас о том, что наводнение возможно. Как можно было предполагать, что это случится? Я был  спокоен, занимаясь спасением людей, потому что уверен был  в том, что мой ребёнок находится в безопасности. Наверное...Слава Богу, что это было так. Не представляю, что случилось бы, думай я о том, что он где-то там, против этой неукротимой стихии, в самом её эпицентре. Моя уверенность в том, что всё с ним хорошо, в совершенно другой части Лос-Анджелеса, помогала думать о работе и ни о чём кроме. Наверное, повезло хотя бы в этом.
И всё ещё не могу понять собственной реакции, когда услышал от Бака, что он потерял его. Чувства не подобрать - не подходят ни к одним из известных. Не бешенство на того, кто потерял  моего ребёнка-инвалида, за которого был в ответе и даже не страх, наверное, самая естественная в этой ситуации эмоция. Что-то...Другое. Мозг работал на просчёт, что необходимо его найти, не допуская даже мысли о том, что с ним могло что-то случится. Слишком странно, слишком глупо, слишком противоестественно. Я десятками наблюдаю за чужими трагедиями, прекрасно вижу, что дети всегда в опасности - в той даже, которую не могут предполагать их родители. И всё же, не допускаю даже мысли, что Кристофер может стать одним из них. Ему уже досталось - моя жена винила себя в его диагнозе, но я знал, что никто из нас не мог повлиять на то. Никаких генетических заболеваний и недостойного поведения во время её беременности - увы, так просто случилось. И это далеко не было худшим из всего, что судьба может подкинуть в качестве испытания людям. Так что, я даже не жаловался. Трудно было представить более чудесного для меня ребёнка, чем тот, что был. Я никогда не хочу представлять, что он пострадал, будь то чужие руки или наводнение, или пожар - это в никуда путь. Какой от меня будет толк на этой службе, если буду примеривать каждую трагедию к собственному ребёнку? Кому буду нужен с трясущимися руками или не способный отвлечься, погрузиться в ситуацию, что вокруг? Я давно дал себе установку - с Кристофером не может ничего случиться. И не случится. Я сумею позаботиться об этом. Нужно решать вопросы по мере поступления, но не погружаться в то, что не должно никогда произойти.
Наверное, поэтому я был так спокоен, когда Бак сообщил мне об этом. Конечно, внутри все внутренности скрутило, стоило лишь услышать, что мой ребёнок пропал в этом хаосе, но всё же, не то. Не впал в панику и даже на мгновение не подумал о том, что он погиб. Стал одной из тех жертв, которых мы десятками вытаскивали из-под обломков разрушенных зданий и перевёрнутых машин. Такого быть не могло. Благо, у меня не было много времени на то, чтобы успеть действительно погрузиться в то, что случилось - я услышал его голос и увидел наконец-таки, знакомую шевелюру.
  Домой он вернулся с Карлой, что забрала его, мы работали до следующего дня, а затем закрывали смену. Не в гробовом молчании конечно, но шуточек обычных не было. Трудно веселиться на костях стольких людей и делать вид, что этого просто не случилось. Мы справились - как могли. Спасли - тех, кого ещё было возможно. И это давало хоть малое, но всё-таки облегчение. Многие вернуться домой, потому что мы смогли их достать с огромного чёртового колеса, почти полностью погрузившегося в воду и здания, заполненного высвободившимся метаном. Это - то утешение, что всем из нас действительно было нужно. Но каждый, хоть о том не говорил, хотел домой. К своим родным, эгоистично радуясь тому, что они не были в эпицентре всех событий. Кто сможет осудить кого-нибудь из нас за то?
Ужинали, на второй день, мы с Крисом уже вместе. Он рассказывал о том, что было - как героически дядя Бак спасал его и всех вокруг, хоть был не в обмундировании, травмированный и истекающий кровью. Из-за коагулянтов, что он принимал, ему нельзя было получить даже одной царапины. Но у него и выбора не было - только не в тот момент, когда люди вокруг просили о помощи. Я знаю, прекрасно понимаю, чем он руководствовался. Как не осуждаю и за то, что думая, что Кристофер находится в безопасности, бросился к остальным. Даже после первых двух волн, никто не ожидал третью. Не помогли ни спутники, ни вертолёты, что следили за ситуацией и ветром - волну не остановить голыми руками, как её не ожидай. Так что... Нет. Знаю, что Эван себя винил, но у меня к нему претензий не было. В конце концов, всё закончилось хорошо. Было бы хуже, окажись мой сын там рядом с кем-нибудь другим.
И уже за тем, когда наблюдал за тем, как он уснул, не типично рано, понял наконец, что случилось. Не знаю, в какой момент и почему стало так страшно - это просто случилось. Рассматривал его лицо, гладил по светлым непослушным волосам и только в тот момент понял вдруг, как на самом деле был напуган. Все прочие мысли - о том, что нужно было сделать и о чём позаботиться, умело застилали фон собственных эмоций. И только видя, что он действительно находится в безопасности, в собственной постели, понял вдруг, впервые так отчётливо, в каком же ужасе из-за этого находился. Пока я спасал остальных, мой ребёнок был где-то там, до жути напуган, среди огромной толщи воды и незнакомых людей, цеплялся за жизнь. Он плохо ходит, не мог даже убежать оттуда или хотя бы попробовать плыть. Так что, тот факт, что он вернулся домой целым и невредимым, наверное действительно можно назвать чудом. Даже имени той девушки не знаю - всё в таком хаосе было, что некогда было выяснять, только крики боли и кровь всюду. Но я вряд ли забуду, как посреди этого водяного Ада, она тащила на своих руках не маленького и совсем не лёгкого уже, чужого ребёнка, рядом с которым никого не было. Выходит, мне в очередной раз было, за что благодарить судьбу и любить людей, которых мы спасали.
Достаю холодное пиво и ставлю на столик перед телевизором - наверное, надо его включить, да смотреть, бездумно листая каналы. Абстрагироваться от дня, что уже закончился. Спать не хочется и чем ещё заняться не знаю. Но включить его сейчас - увидеть напоминания  обо всём, что было. Вряд ли новости сейчас заполнены чем-нибудь другим, кроме как этим происшествием, а смеяться над глупыми шуточками не тянет. Уже с утра завтра будет лучше - так всегда бывает. А сегодня нужно просто отвлечься. Хоть мыслей по этому поводу никаких нет. Мне не хочется быть в одиночестве, но я не буду будить Кристофера, просто потому что мне так, с ним рядом, будет проще. К тому же, не уверен всё ещё, что ситуация эта на нём не отразится. Сегодня засыпал дольше обычного, а вчера, как говорит Карла, кошмары мучили. Надеюсь, что справиться нам предстоит только с этим.
Удивлён, когда слышу стук в дверь - никому не писал, приглашая в гости, понимая прекрасно, насколько необходимо всем отдохнуть. Сам не знаю, почему не вижу уже двадцатый сон, после всех сил, что мы истратили. Надо было восстановиться. Но сна, на всех эмоциях, как ни странно, ни в одном глазу не было. Странное чувство.
Открываю дверь, взглядом встречаясь с Габриэлой Доусон - коллегой, что присоединилась к нам недавно. Впрочем...скоро уже почти год и ощущение, что время летит с дикостью. Кажется, что мы ещё недавно только встретились, на тех пожарах  в Техасе, куда она прибыла с миссионерской группой, оказывать помощь в качестве медика. Когда я выбирал, куда устроюсь, меня приняли в том числе и в Чикаго - она была оттуда. Так что, даже выбери я не Лос-Анджелес, нам всё равно довелось бы познакомиться с ней. Но судьба и впрямь любит причудливые шутки - я отказал Чикагскому пожарному управлению, а Габи покинула его и присоединилась к нам. Никогда не старался влезть в душу и вызнать действительные причины побега из родного города - у кого из нас не было собственной истории? Знал только в общих чертах. Про развод, проблемы брата и новую жизнь, которую ей не терпелось начать. Могу понять. В конце концов, мы с сыном прибыли сюда примерно с теми же мотивами. И как меня изначально не тянуло посвящать всех в собственные дела, так и Габриэле я позволял делиться всем в тех дозах, что она сама считала нужными. Мы стали друзьями за это время - полагаю, нас действительно можно было назвать так. Но...Лезть к ней в душу насильно, как бы не было интересно узнать получше, я не собирался. Мы сближались осторожно - у каждого была за плечами своя история. Но мне приятно было, в  то же самое время, насколько нам взаимно-хорошо было в обществе друг друга.
- Привет, проходи. Ей можно заявляться ко мне вот так, без приглашения, в позднее время суток. Во-первых, я давно ей то разрешил, а во-вторых, с некоторых пор была ещё и моей соседкой. Что было весьма удобно, в том смысле, что в выходные могла побыть с Кристофером, когда у меня были неотложные дела, а мне не приходилось его отвозить на другой конец города, как к Карле. Да и ехать на работу, и с неё возвращаться, было куда веселее. Мне не сильно требовалось одиночество, как таковое, всегда был рад  компании. Особенно, такой приятной.
- Думал написать, но решил, что уже спишь, не хотел будить. Ты выглядела очень уставшей. Так и не решился. Улыбаюсь, пропуская Габи в собственную квартиру. Говорим чуть тише, чем обычно, но недостаточно всё же для того, чтобы шептать. Давно  уже позаботился, чтобы двери в комнату Кристофера не пропускали лишних звуков и не нарушали его сна. Так что, если не надумаем с Доусон устроить сейчас здесь вечеринку размахом в три ближайших квартала, то сыну наши посиделки не помешают. А я правда не хотел сегодня спать и был рад компании.
- Мне тоже не спится почему-то, хотя, когда домой возвращался, было ощущение, что все следующие двое суток вставать не буду. Наверное, это последствия адреналина, что хватило и короткого сна. Весь ещё не вышел. Не знаю. Возможно, просто слишком много мыслей о том, что случилось и о том, что могло бы. Хотя, я прогоняю их от себя, как абсолютно непродуктивные. Этот день правда был закончен, каким бы печальным не оказался. На улицах выстроены мемориалы и люди вешают фотографии тех, кто погиб и пропал. Ужасающее зрелище, на самом деле. Столько человеческой скорби в одном месте. - Как ты? Это не дежурный вопрос, мне правда интересно. Выезжали мы все вместе, но оказались затем по разным местам, в зависимости от мест помощи, где были нужны. Так что, встретились с Доусон уже в части, куда вернулись, чтобы сдать обмундирование и машины. Говорить ни у кого особенно  сил не было и обсуждать что-то тоже. Так что, если её что-то особенно обеспокоило или испугало, выслушать готов был сейчас. Торопиться было всё равно некуда. Нужно иногда говорить о чувствах, что внутри бушуют, чтобы совсем плохо не стало. Для того и нужны друзья, в конце концов.