[indent]Он смотрит на знакомое до боли лицо, изумлённо, если не шокировано, будто увидел настоящего призрака в самой что ни на есть жизни. По сути, так оно и было. Акечи умер. Абсолютно все, кто присутствовал на непередаваемо изящном и баснословно дорогом лайнере Шидо, в этом не сомневались ни на секунду. Был выстрел, и Оракул сообщила, что его сигнал исчез с радара навсегда. В поддельной реальности Маруки даже сам Горо был уверен на сто процентов, что не мог выжить в той, как ни крути, тупиковой, абсолютно безвыходной ситуации. А Рена ещё долго мучило чувство вины, что он так и не смог спасти человека, к которому, несмотря на серьезные (читать: "смертельные") разногласия он крепко привязался. Он хотел как-то повлиять на его давно предрешенную судьбу, но как бы ни старался, не мог. И Акечи бы сам этого не позволил. Слишком был горд, чтобы принимать руку помощи от "какого-то жалкого вора", как бы он наверняка сказал. Однако они вместе прошли через огонь, воду и медные трубы. Вместе решали хитроумные преступления, ставившие в тупик как полицию, так и Фантомов, вместе противостояли неправдоподобной иллюзии, заключившей их всех в чертогах собственных неисполнимых желаний. Вместе проводили безмятежное, мирное время, то и дело забегая почти на ходу в дартс, бильярд или излюбленный детективом изысканный джаз-клуб, каждый вечер наполнявшийся чувственной, первоклассной живой музыкой. Хорошие были времена, жаль, что кончились слишком быстро. Слишком трагично.

[indent]Возможно, у него галлюцинации? Он так себе спал в последнее время. А за прошедшие сутки — и того меньше, чем обычно, благодаря длительному и изнурительному пути из своего родного города до Токио своим ходом. К тому же у него просто не было возможности расслабиться с многочисленными просьбами-приказами родителей после долгого перерыва в их отношениях. Радостные вести, что все обвинения были сняты с их сына, ровным счетом ничего не дали, ведь он уже успел побывать в пусть и коротком, но заключении в колонии для несовершеннолетних. Дурная слава, как известно, разлетается по округе стремительно, захватывает чужие разумы самыми невероятными фантазиями и распространяется еще дальше быстрее, чем самый заразный и смертоносный вирус. И чем меньше поселение, тем быстрее слухи успевают его облететь. Таковы были правила его игры на ближайшие, достаточно трудные для всех годы. И на тот момент не было даже никакой поддержки со стороны, кроме разве что Морганы. К счастью, у Рена выработался стойкий иммунитет к такого рода беспринципной "холере", но вот делами его загрузили в наказание за проступки хлеще прошлого. Удивительно, что вообще отпустили обратно. Возможно, просто слишком устали от шепотков за своей спиной, а так... Снова все по-старой. С глаз долой, из сердца вон.

[indent]Молчание повисает между ними на добрые пару минут, но инстинктивно, прежде, чем дверь захлопнется прямо перед его носом, Рен успевает быстро подставить ногу в узкую щелочку между порогом и косяком, не позволяя Акечи убежать от него снова. Только не в этот раз. Это было слишком эгоистично с его стороны. Впрочем, не сказать, что он вообще о ком-то думал, кроме себя любимого. Вероятно, эта дурная привычка у него уже неискоренима. Но после такого душещипательного прощания он не имеет права вот так исчезать из его жизни снова. У Рена ведь даже не было возможности посетить его могилу, потому что таковой просто не существовало. И для всех вокруг знаменитый сыщик просто... пропал. Исчез отовсюду, оставив о себе лишь смутные, давно отшумевшие призраки былого напускного величия. А Шидо, возможно, из милосердия, а, возможно, из остатков проснувшейся совести не стал упоминать в своих показаниях незаконнорожденного сына, помогавшего ему свершать его ужасающие преступления, подниматься по головам как невинных, так и однозначно виновных людей к вершине своей популярности.

[indent]И все же... Он не может сдержать улыбку. Как будто тяжелый груз мигом рухнул с его плеч, с его измученной недосказанностью души. Он терзал все это время себя совершенно напрасными угрызениями совести и различными, не особо исполнимыми вариантами "а если бы". В конце концов, он так и не смог смириться, что на своем долгом, тернистом пути становления истинным и неповторимым Фантомным Вором он не смог уберечь кого-то, кто в какой-то степени был ему дорог. Это было то еще знакомство. Самое необычное из всех, что ему приходилось пережить до того момента. Отношения с таким сложным, лицемерным, лживым, но тем не менее по-своему чарующим молодым человеком были похожи на американские горки. От соперников к друзьям, от врагов — к временным союзникам. И затем, возможно, обратно к товарищам. У них было много сходств и еще больше различий, может, именно поэтому самозванец-Бог выбрал их двоих в качестве антиподов. И, все же, вопреки здравому смыслу Рен чувствовал между ними что-то похожее на связь... Своеобразную, противоречивую, возможно, частично надуманную и даже безнадежно глупую. Будто их жизни были переплетены неосязаемыми, мистическими нитями, разорвать которые не получилось даже у самой Смерти. Целых три поистине безумных раза. И он был счастлив. Правда, счастлив, что Акечи жив. ..И не будь этот напыщенный детектив таким упрямым и грубым ослом, он непременно бы его крепко обнял. Но, нет, обойдется.

[indent]— Я пришел посмотреть квартиру. Как гостеприимный хозяин, ты не можешь меня прогнать с порога, — самодовольно прикрыв на мгновение глаза, неторопливо проговорил он, тут же перехватывая дверь рукой. Та с легкостью подалась, издавая жалобный душераздирающий скрип под натиском все еще не выдохшихся каких-никаких, но вполне проработанных мышц. Пусть Амамия и несколько запустил себя за лето, он все равно был однозначно покрепче Горо. В этом последний однозначно ему проигрывал, — Это ведь твое объявление, верно? "Акихиро Сато". Что ж, приятно познакомиться, Сато-сан. И прошу прощения за вторжение, — скорее, из элементарной вежливости, чем из реального сожаления, издевательски бросил он, проходя внутрь просторной и достаточно дорого обставленной квартиры. Тут было гораздо лучше, чем он себе изначально представлял. Но вполне соответствовало тому образу идеального детектива, что для себя выстраивал годами его не слишком-то обрадовавшийся из долгожданному воссоединению собеседник.

[indent]Который, как и всегда, был чрезмерно остер на язык в присутствии Рена. Но таким он нравился ему даже больше: в слащавом образе напыщенного принца всегда сквозила между строчек какая-то едкая недосказанность, вертевшаяся на самом кончике языка, готовая вот-вот выпрыгнуть в случайно брошенной, неосторожной фразе. Фальшь, явственная, грубая, неестественная. Таких людей без единого изъяна просто не существовало. И умен, и красив, и харизматичен, и добр: кто вообще купится на такую сказку? Амамии всегда казалось, что сейчас, прямо в эту конкретную секунду выскочит черт из табакерки. И он оказался прав. Только его черт был полной противоположностью красивой выдумке, которую скармливали ему ранее большими, вместительными, горькими ложками. Ешь — не хочу.

[indent]Зато внешне он, кажется, совсем не изменился. Такой же статный, аккуратный, накрахмаленный. Прямо как его отвратительно чистый воротничок, как всегда украшенный полосатым, выглаженным галстуком. Разве что осунулся и появились различимые синяки под глазами. Усталость и дурные сны могут одолеть даже такого несгибаемого противника, как Акечи. В этом смысле он даже ему немного сочувствовал. Но только самую малость.

[indent]— Здесь много места, — констатировал Рен, снимая обувь у порога и проходя дальше, поочередно заглядывая мельком на кухню, в гостиную, ванную, спальню: одну и вторую. Подробнее рассматривать не стал. Нет смысла, он все уже решил, — Мы остаемся, — невозмутимо сказал он, оборачиваясь на старого знакомого. Лицо у его оппонента было кислее самого неспелого лимона. Рен всеми силами держался, чтобы не засмеяться. Злить Горо было отдельным видом искусства, в котором ему, Амамии, не было равных. И которым он наслаждался сполна, всем, до последней капли, — Деньги у нас есть. Должно хватить на последующий год, пока я заканчиваю школу. Как поступлю в университет, посмотрим. Может, съеду, — безапелляционно заявил он, прямо и дерзко смотря в глаза своему новому сожителю, — Надеюсь, у тебя нет аллергии на кошек. Я привезу через час Мону. Думаю, ему здесь тоже понравится

Этот день до сих пор кажется кошмаром. Тем самым, продолжающимся бесконечно, в котором не предусмотрено счастливого конца. Пусть даже можно считать, что он уже настал.
Грубый. Неправильный. И быть может, слишком относительный для того, чтобы называть его таковым. Огромное колчичество жертв и человеческих потерь. Слишком невосполнимая трагедия для многих. Дети, друзья, родители и просто те, кто оказался в самое неподходящее время в ужасающем месте. Никто не знал, что волны придут. Никто не догадывался, какими потерями это для всех нас обернётся. Все из нашей части выжили - мы прибыли уже позднее, чем началось. Но те, кто находился на пути стихии...Капитан сто тридцать четвёртой потерял руку. Я видел, как его везли, истекающим кровью, с ошмётками того, что раньше вместо неё было. Знал и про то, что именно Афине Грант пришлось сделать это. Собственными руками. Кривыми ножницами, которые она обнаружила, взломав чей-то дом. Правила имеют не слишком большое значение, когда речь идёт о ситуациях, подобных этой. И надеюсь, что после не будет проблем. Она спасала капитана. А что главное - сделала это. Горько думать только о том, что ждёт его теперь впереди. Пенсия, но не по выслуге лет, а в связи с состоянием здоровья, с сохранением трети зарплаты. Вряд ли пропадёт - не тот человек, что способен пасть духом, мы давно знакомы. И всё же....Я понимаю, чего он лишился в этой трагедии. Каждый из нас жизни без того не мыслит. Не настолько рано, чтобы уйти, пока руки способны держать хотя бы лебёдку. А быть уволенным, когда ты в расцвете сил...Это грустно. Это тяжело. Все мы знали, на что подписывались, когда выбирали этот путь. И всё же, легче не становится, когда спасение чужих жизней оборачивается личными трагедиями. Пусть даже выбор тот был сделан самостоятельно.
Мне жаль всех тех, кто погиб, но ещё больше - тех, кто остался оплакивать их. Не слишком много времени прошло с момента, когда моя жена погибла - я понимаю их чувства. И эту злость на обстоятельства, за которые ты не мог отвечать, сколь не привыкай всё контролировать. И эту боль, что разъедает изнутри - всегда кажется, что близкие люди не должны оставлять нас. Только не так быстро. Хоть и вряд ли для того бывает подходящее время. А ещё, это правда страшно - осознавать, насколько мы бессильны перед природой, хоть называем себя её венцом. Просто пляж и просто люди, что пришли провести время у воды. Сотни жертв, разрушенных зданий и огромная рана на теле Лос-Анджелеса, что ещё не скоро зарастёт. Не говорю даже о коммуникациях, которые придётся восстанавливать и внешнем виде места, которое ещё не так давно считалось прекрасным. Каждый из тех, кто будет приходить туда, в ближайшее время, будет вспоминать о том, что случилось. Нас не предупреждали о том, что это возможно. Этого просто не должно было произойти.
И я правда справляюсь отлично - как всегда. Это не первое и к сожалению моему огромному, не последняя массовая трагедия, которую придётся застать. Не знаю, что будет дальше - землетрясение на семь баллов, как было недавно или быть может, пожар высокого уровня. Сложно предугадать, что случится, когда выходишь на очередную суточную смену, с надеждой, что всё будет т...Нет. Это слово в нашей части под запретом, как проклятое. Не рекомендуется даже мысленно воспроизводить. Не верил долго, но пришлось убедиться в том воочию - оно правда проклято. И насколько не верю в суеверия, настолько же не готов провести ещё одну смену в том же режиме, что недавно случился. Так что, лучше судьбу не испытывать. Она и без того может быть весьма жестока в собственных шутках.
Когда возвращаешься домой, после чего-то подобного, хочется смыть с себя это всё. Не забыть о тех, кого не стало и всех тех, кому пришлось помогать - их сотни, многие из них буквально обладают одним лицом. Но это буквально невозможно. Могу не помнить имени, зато с лёгкостью озвучу травму и обстоятельства, при которых она была получена. На действительно важную информацию мозг реагирует лучше. И это - не просто служба, где отработав положенное время, получив свою зарплату, ты просто забываешь о происходящем. Уже завтра город будет в трауре - невозможно игнорировать подобные потери. Коммунальные службы и строители в ближайшие месяцы с ума сходить будут, восстанавливая инфраструктуру и коммуникации - в вид, если не лучший, то хотя бы, подобный прежнему. Чтобы всё было и казалось нормальным. До того момента, как случится что-то ещё. Люди, при всех их ухищрениях, правда не властны совершенно над силами природы. И буквально всё, что нам остаётся - пытаться справляться с этим, минимизировав потери. Всеми силами, насколько только хватит.
  Я знаю, как быть с этим тяжёлым, давящим чувством, когда всё закончилось. Знаешь, что больше никому не требуется твоя помощь - им её уже оказывают. Кому-то она уже просто бесполезна. Но  я, вместе с моими коллегами - не единственные, от кого всё зависит, когда уже нет ситуации, остаются лишь последствия. Когда больше некого вытаскивать из-под завалов и снимать с вышек, на которые они забрались, в попытках спасения, оказав первую помощь и убедившись, что она никому больше не требуется, мы уходим. Возвращаемся домой, в свои квартиры, пытаясь абстрагироваться от увиденного. Помня, что через двое суток будет новая смена. И никто не может пообещать, что не повторится чего-то страшного. Но мы возвращаемся в свои дома, чтобы увидеться с близкими. Обычно мне достаточно присутствия сына, с которым всё хорошо - для того, чтобы в очередной раз убедить себя, что всё в порядке. С этим можно справиться, когда ты точно знаешь, что ты должен беспокоиться о людях. О тех же, кто сегодня вернул его мне. Всё было в страшном хаосе, я понимаю, что испытывали люди. И всё же, та девушка, которую даже поблагодарить нормально не успел, его не бросила, протащив с собой весь путь на руках. Удивительное чувство. Мы работаем, чтобы спасать людей, а они, в то же самое время, спасают наши семьи. Моего  сына. Бака, когда его придавило пожарной машиной - я помню, как они ринулись толпой его вытаскивать оттуда, когда у нас сил не хватало. За это хочется быть благодарным - за то, что благодаря им, тоже порой всё заканчивается хорошо.
С трудом с этого жуткого дня вспоминаю лишь один момент - тот, в котором Эван мне сообщил, что потерял Кристофера где-то в толпе, во время очередной волны. Должны были быть совершенно в другом месте, но Бак решил, что пристань - лучшее место для прогулки с ребёнком. Я понимаю, почему он её выбрал - там действительно, много было развлечений для детей и сыну не помешало бы провести время в этой атмосфере. Даже знай я, что его временная няня поведёт его туда, всё равно не был бы против. Никто не предупреждал нас о том, что наводнение возможно. Как можно было предполагать, что это случится? Я был  спокоен, занимаясь спасением людей, потому что уверен был  в том, что мой ребёнок находится в безопасности. Наверное...Слава Богу, что это было так. Не представляю, что случилось бы, думай я о том, что он где-то там, против этой неукротимой стихии, в самом её эпицентре. Моя уверенность в том, что всё с ним хорошо, в совершенно другой части Лос-Анджелеса, помогала думать о работе и ни о чём кроме. Наверное, повезло хотя бы в этом.
И всё ещё не могу понять собственной реакции, когда услышал от Бака, что он потерял его. Чувства не подобрать - не подходят ни к одним из известных. Не бешенство на того, кто потерял  моего ребёнка-инвалида, за которого был в ответе и даже не страх, наверное, самая естественная в этой ситуации эмоция. Что-то...Другое. Мозг работал на просчёт, что необходимо его найти, не допуская даже мысли о том, что с ним могло что-то случится. Слишком странно, слишком глупо, слишком противоестественно. Я десятками наблюдаю за чужими трагедиями, прекрасно вижу, что дети всегда в опасности - в той даже, которую не могут предполагать их родители. И всё же, не допускаю даже мысли, что Кристофер может стать одним из них. Ему уже досталось - моя жена винила себя в его диагнозе, но я знал, что никто из нас не мог повлиять на то. Никаких генетических заболеваний и недостойного поведения во время её беременности - увы, так просто случилось. И это далеко не было худшим из всего, что судьба может подкинуть в качестве испытания людям. Так что, я даже не жаловался. Трудно было представить более чудесного для меня ребёнка, чем тот, что был. Я никогда не хочу представлять, что он пострадал, будь то чужие руки или наводнение, или пожар - это в никуда путь. Какой от меня будет толк на этой службе, если буду примеривать каждую трагедию к собственному ребёнку? Кому буду нужен с трясущимися руками или не способный отвлечься, погрузиться в ситуацию, что вокруг? Я давно дал себе установку - с Кристофером не может ничего случиться. И не случится. Я сумею позаботиться об этом. Нужно решать вопросы по мере поступления, но не погружаться в то, что не должно никогда произойти.
Наверное, поэтому я был так спокоен, когда Бак сообщил мне об этом. Конечно, внутри все внутренности скрутило, стоило лишь услышать, что мой ребёнок пропал в этом хаосе, но всё же, не то. Не впал в панику и даже на мгновение не подумал о том, что он погиб. Стал одной из тех жертв, которых мы десятками вытаскивали из-под обломков разрушенных зданий и перевёрнутых машин. Такого быть не могло. Благо, у меня не было много времени на то, чтобы успеть действительно погрузиться в то, что случилось - я услышал его голос и увидел наконец-таки, знакомую шевелюру.
  Домой он вернулся с Карлой, что забрала его, мы работали до следующего дня, а затем закрывали смену. Не в гробовом молчании конечно, но шуточек обычных не было. Трудно веселиться на костях стольких людей и делать вид, что этого просто не случилось. Мы справились - как могли. Спасли - тех, кого ещё было возможно. И это давало хоть малое, но всё-таки облегчение. Многие вернуться домой, потому что мы смогли их достать с огромного чёртового колеса, почти полностью погрузившегося в воду и здания, заполненного высвободившимся метаном. Это - то утешение, что всем из нас действительно было нужно. Но каждый, хоть о том не говорил, хотел домой. К своим родным, эгоистично радуясь тому, что они не были в эпицентре всех событий. Кто сможет осудить кого-нибудь из нас за то?
Ужинали, на второй день, мы с Крисом уже вместе. Он рассказывал о том, что было - как героически дядя Бак спасал его и всех вокруг, хоть был не в обмундировании, травмированный и истекающий кровью. Из-за коагулянтов, что он принимал, ему нельзя было получить даже одной царапины. Но у него и выбора не было - только не в тот момент, когда люди вокруг просили о помощи. Я знаю, прекрасно понимаю, чем он руководствовался. Как не осуждаю и за то, что думая, что Кристофер находится в безопасности, бросился к остальным. Даже после первых двух волн, никто не ожидал третью. Не помогли ни спутники, ни вертолёты, что следили за ситуацией и ветром - волну не остановить голыми руками, как её не ожидай. Так что... Нет. Знаю, что Эван себя винил, но у меня к нему претензий не было. В конце концов, всё закончилось хорошо. Было бы хуже, окажись мой сын там рядом с кем-нибудь другим.
И уже за тем, когда наблюдал за тем, как он уснул, не типично рано, понял наконец, что случилось. Не знаю, в какой момент и почему стало так страшно - это просто случилось. Рассматривал его лицо, гладил по светлым непослушным волосам и только в тот момент понял вдруг, как на самом деле был напуган. Все прочие мысли - о том, что нужно было сделать и о чём позаботиться, умело застилали фон собственных эмоций. И только видя, что он действительно находится в безопасности, в собственной постели, понял вдруг, впервые так отчётливо, в каком же ужасе из-за этого находился. Пока я спасал остальных, мой ребёнок был где-то там, до жути напуган, среди огромной толщи воды и незнакомых людей, цеплялся за жизнь. Он плохо ходит, не мог даже убежать оттуда или хотя бы попробовать плыть. Так что, тот факт, что он вернулся домой целым и невредимым, наверное действительно можно назвать чудом. Даже имени той девушки не знаю - всё в таком хаосе было, что некогда было выяснять, только крики боли и кровь всюду. Но я вряд ли забуду, как посреди этого водяного Ада, она тащила на своих руках не маленького и совсем не лёгкого уже, чужого ребёнка, рядом с которым никого не было. Выходит, мне в очередной раз было, за что благодарить судьбу и любить людей, которых мы спасали.
Достаю холодное пиво и ставлю на столик перед телевизором - наверное, надо его включить, да смотреть, бездумно листая каналы. Абстрагироваться от дня, что уже закончился. Спать не хочется и чем ещё заняться не знаю. Но включить его сейчас - увидеть напоминания  обо всём, что было. Вряд ли новости сейчас заполнены чем-нибудь другим, кроме как этим происшествием, а смеяться над глупыми шуточками не тянет. Уже с утра завтра будет лучше - так всегда бывает. А сегодня нужно просто отвлечься. Хоть мыслей по этому поводу никаких нет. Мне не хочется быть в одиночестве, но я не буду будить Кристофера, просто потому что мне так, с ним рядом, будет проще. К тому же, не уверен всё ещё, что ситуация эта на нём не отразится. Сегодня засыпал дольше обычного, а вчера, как говорит Карла, кошмары мучили. Надеюсь, что справиться нам предстоит только с этим.
Удивлён, когда слышу стук в дверь - никому не писал, приглашая в гости, понимая прекрасно, насколько необходимо всем отдохнуть. Сам не знаю, почему не вижу уже двадцатый сон, после всех сил, что мы истратили. Надо было восстановиться. Но сна, на всех эмоциях, как ни странно, ни в одном глазу не было. Странное чувство.
Открываю дверь, взглядом встречаясь с Габриэлой Доусон - коллегой, что присоединилась к нам недавно. Впрочем...скоро уже почти год и ощущение, что время летит с дикостью. Кажется, что мы ещё недавно только встретились, на тех пожарах  в Техасе, куда она прибыла с миссионерской группой, оказывать помощь в качестве медика. Когда я выбирал, куда устроюсь, меня приняли в том числе и в Чикаго - она была оттуда. Так что, даже выбери я не Лос-Анджелес, нам всё равно довелось бы познакомиться с ней. Но судьба и впрямь любит причудливые шутки - я отказал Чикагскому пожарному управлению, а Габи покинула его и присоединилась к нам. Никогда не старался влезть в душу и вызнать действительные причины побега из родного города - у кого из нас не было собственной истории? Знал только в общих чертах. Про развод, проблемы брата и новую жизнь, которую ей не терпелось начать. Могу понять. В конце концов, мы с сыном прибыли сюда примерно с теми же мотивами. И как меня изначально не тянуло посвящать всех в собственные дела, так и Габриэле я позволял делиться всем в тех дозах, что она сама считала нужными. Мы стали друзьями за это время - полагаю, нас действительно можно было назвать так. Но...Лезть к ней в душу насильно, как бы не было интересно узнать получше, я не собирался. Мы сближались осторожно - у каждого была за плечами своя история. Но мне приятно было, в  то же самое время, насколько нам взаимно-хорошо было в обществе друг друга.
- Привет, проходи. Ей можно заявляться ко мне вот так, без приглашения, в позднее время суток. Во-первых, я давно ей то разрешил, а во-вторых, с некоторых пор была ещё и моей соседкой. Что было весьма удобно, в том смысле, что в выходные могла побыть с Кристофером, когда у меня были неотложные дела, а мне не приходилось его отвозить на другой конец города, как к Карле. Да и ехать на работу, и с неё возвращаться, было куда веселее. Мне не сильно требовалось одиночество, как таковое, всегда был рад  компании. Особенно, такой приятной.
- Думал написать, но решил, что уже спишь, не хотел будить. Ты выглядела очень уставшей. Так и не решился. Улыбаюсь, пропуская Габи в собственную квартиру. Говорим чуть тише, чем обычно, но недостаточно всё же для того, чтобы шептать. Давно  уже позаботился, чтобы двери в комнату Кристофера не пропускали лишних звуков и не нарушали его сна. Так что, если не надумаем с Доусон устроить сейчас здесь вечеринку размахом в три ближайших квартала, то сыну наши посиделки не помешают. А я правда не хотел сегодня спать и был рад компании.
- Мне тоже не спится почему-то, хотя, когда домой возвращался, было ощущение, что все следующие двое суток вставать не буду. Наверное, это последствия адреналина, что хватило и короткого сна. Весь ещё не вышел. Не знаю. Возможно, просто слишком много мыслей о том, что случилось и о том, что могло бы. Хотя, я прогоняю их от себя, как абсолютно непродуктивные. Этот день правда был закончен, каким бы печальным не оказался. На улицах выстроены мемориалы и люди вешают фотографии тех, кто погиб и пропал. Ужасающее зрелище, на самом деле. Столько человеческой скорби в одном месте. - Как ты? Это не дежурный вопрос, мне правда интересно. Выезжали мы все вместе, но оказались затем по разным местам, в зависимости от мест помощи, где были нужны. Так что, встретились с Доусон уже в части, куда вернулись, чтобы сдать обмундирование и машины. Говорить ни у кого особенно  сил не было и обсуждать что-то тоже. Так что, если её что-то особенно обеспокоило или испугало, выслушать готов был сейчас. Торопиться было всё равно некуда. Нужно иногда говорить о чувствах, что внутри бушуют, чтобы совсем плохо не стало. Для того и нужны друзья, в конце концов.

Осознание своего одиночества и отъединенности, своей беспомощности перед силами природы и общества превращает его отъединенное, расколотое существование в невыносимую тюрьму. Переживание отъединенности вызывает тревогу; более того, это источник всякой тревоги. Быть отъединенным означает быть отрезанным, без какой-либо возможности использовать свои человеческие силы. Следовательно, это значит быть беспомощным, неспособным активно влиять на мир – вещи и людей, это означает, что мир может вторгаться в меня, а я не в состоянии реагировать. Эрих Фромм

Отгремела война, разобрались уже со всем и имя вроде бы как восстановлено доброе, недомолвок больше нет, однако порой на душе все как-то неспокойно. В прежние времена Лань Чжань во всем обвинил бы Иной Путь или, что Вэй Ин использует слишком много свои способности. Невозможно сидеть на месте, если есть возможность помочь. Вот и он не сидит. Облачные Глубины это здорово, там тихо и спокойно, белоснежных кроликов невероятное количество и все-таки сидеть на одном месте невероятно тяжело.

Легче становится только в присутствии Лань Чжаня, виной тому вовсе не его мелодии “Очищения” , которыми он наполняет комнату, стоит только попросить. Мелодии помогают порой, но в основном он просит лишь из-за того, что нравится как звучит гуцинь под длинными пальцами Хангуан-цзюня. Стоит вновь сесть поудобнее, подпереть голову рукой - в непотребной по правилам Гу Су позе - а после, держа в руках кувшин с “Улыбкой Императора” закрыть глаза. И тогда тепло течет в груди, согревая лучше всякого крепкого вина.

Гуцинь звучит размеренно, успокаивая разум, сердце, внезапная сонливость накатывала постепенно, словно тяжелым одеялом укрывая Старейшину И Лина от прочих мирских дел. Больше нет причин переживать о чем-то, пока рядом есть Лань Чжань, пока в груди бьется сердце нет повода для тревог.И постепенно, словно тьмой скрываемый гуцинь начинает стихать, а на смену ему приходят совершенно иные, незнакомые звуки.

Вэй Уянь открывает глаза и обнаруживает себя среди гудящей толпы, странных зданий, высотой с гору Муси, и странные… Что-то странное, лишь отдаленно похожее на телеги, только нет впереди ни ишака, ни лошади, а оно само как-то едет. Гул сменяется каким-то звоном, совершенно непохожим на колокольный, ничего подобного слышать ранее не приходилось. Его несколько раз задели плечом, что-то бросили непонятное с недовольным видом. Поразительно, здесь нет мертвых, а все кругом так и пышет обидой и злобой. Тут на ровном месте можно создать ещё одну Тигриную Печать Преисподней. Однако подобные поступки излишни, Вэй Ин делает шаг в толпу, позволяя ей себя увести.

«Лань Чжань, что за сон ты мне явил?» Мысленно призывает он заклинателя, но знает же, что тот его не слышит, наверное продолжает сейчас играть на гуцине и не обращает внимание на уснувшего друга.  А вокруг какие-то огни, и снова эти странные не-телеги. По одной из таких Вэй Ин задумчиво постучал бамбуковой флейтой, за что наткнулся на свирепый взгляд какого-то мужчины. Вернее, мужчина-то обычный, а вот что он там начал вопить было совсем не понятно. Состроив ему недовольную мину Вэй Усянь развернулся и пошел прочь. На него обращают внимание, явно обсуждают - сложно это не понять, когда толпа показывает пальцем - и держат ещё перед собой что-то прямоугольное, направленное на него. «Что за странные штуковины?»

Захотелось отогнать этих людей от себя порывом ветра, но это место настолько отличается от всех тех, где доводилось быть Вэй Ину, что он попросту не рискнул использовать здесь свои способности. И ведь не особенно понятно, куда стоит уйти. «Это место не похоже на сон», думает он, делая шаг в сторону от какой-то девицы.

Сквозь толпу он зашел в первое попавшееся помещение, здесь неприятно пахло потом и, совершенно точно, алкоголем.

- О, а вот это место по мне, - протягивает он, присаживаясь на слишком высокий стул. Пьяный мужчина рядом что-то пробормотал и вот перед Вэй Усянем появляется прозрачная чашка с чем-то таким же прозрачным. Это точно не привычное ему вино. Опрокинув в себя чашку (стопку) он почувствовал, как по телу разлилось тепло. Алкоголь особо никогда не действовал на Вэй Ина в отличие от Лань Чжаня. Беднягу выносит с одной чашки…

Выпито оказалось прилично, по крайней мере так можно судить по удивленным лицам людей.

- Лань Чжань, Лань Чжань, даже во сне у меня нет денег, - стараясь улыбнуться как можно невиннее Вэй Усянь сполз с высокого стула. Легкое головокружеие было признаком того, что он и правда пил, но не более того. Вот выйти ему почему-то не дали, собственно и не поняли его попыток объяснить, почему он собирается уйти. Что от него хотят-то? Мало того, что его не выпускали, а судя по тону ещё и чем-то угрожали, так потом явился какие-то парни, смешно одетые. И шляпа эта…

- Кто тебя так одел? - Вэй Усянь похлопал по козырьку непонятной шляпы своей флейтой, как вдруг ему заломили руку, - эй! Да что же это такое, как ты смеешь? Скрутить меня, Старейшину И Лин?

---

- Лань Чжань, - почти по-детски обиженно протянул Вэй Ин, растянувшись на подобии скамейки за решеткой, - мне совершенно точно не нравится этот сон. Ещё и чэнцин* отняли. Может быть попробовать медитацию? - он сел ровно, занял позу и закрыл глаза, откровенно надеясь, что тогда этот сон прекратится.

*имя бамбуковой флейты

Голова раскалывалась от малейшего движения, вынуждая Ванду морщится и кусать губы, чтобы попытаться сдержать болезненный стон. События последних нескольких дней казались расплывчатыми, словно она переживала сильнейшее похмелье, но отношения ведьмы с алкоголем всегда были натянутыми, максимум который она могла себе позволить это бутылку пива за просмотром сериала или бокал вина за ужином, но ничего крепче и уж тем более не в больших количествах. Никогда не позволяла себе напиваться до беспамятства, но не раз была свидетелем последствий бурных ночей у других, а также невольно улавливала отголоски их эмоций. Шевелиться не хотелось совершенно, но непонятные звуки, долетавшие до ее слуха, заставляли внутренне напрячься и приготовиться к обороне. Мало ли, кто и чем ее накачал и где она теперь находится.

Сознание, вместе с остальными органами чувств медленно возвращались к ведьме, вот только воспоминания отказывались проясняться, как бы она не старалась. На данный момент, ей требовалось узнать как можно больше об обстановке вокруг, не привлекая пока к себе лишнего внимания. Осторожно пошевелив руками и ногами, Ванда с радостью осознает, что ее конечности не связаны и полностью свободны. Либо ее похититель очень глуп, либо... данное открытие не сулило для девушки ничего хорошего. Прибегать же к способностям, когда ее голова так раскалывается, Леншерр не рискнула бы, но тем не менее, она чувствовала свою магию внутри. Вот только какое-то нехорошее чувство свербило в груди. Что-то было не так. Совершенно неправильно. Обычно, ведьма очень хорошо осознает, где или даже когда находится, но сейчас ее внутренний радар выдавал лишь помехи, которые бывают, если у телевизора сбита антенна. Картинка перед ней кажется смазанной, размытой, словно мозаичной.

С опаской, напрягшись всем телом, Ванда приоткрывает глаза, чтобы осмотреться, но тут же зажмуривается от яркого света, бьющего через не зашторенное окно. Судя по высоко стоящему солнцу, на часах около полудня, что было совсем нетипично для ведьмы, привыкшей спать от силы несколько часов и просыпающейся всегда раньше всех на базе. Медленно, стараясь не делать резких движений, она присела на постели, пару раз моргая, чтобы глаза привыкли к слишком ослепительному освещению. Комната, достаточно просторная, но определенно уступающая той комнате, которую близнецы занимали в башне Старка. Раза так в три уступающая, но тем не менее, достаточно уютная и вселяющая в душу ощущение дома, чего-то родного и давно забытого. Непроизвольно, Леншерр хмурится, но сосредоточиться не получается из-за нарастающего гула в ушах. Прикрывая снова глаза, ведьма откидывается на изголовье кровати, медленно потирая виски двумя пальцами, как всегда делал Пьетро, помогая ей восстановить контроль. Мысль о брате заставляет ведьму резко соскочить с кровати, поморщившись от очередной вспышки боли и хватаясь за стену для равновесия. И в тот момент, когда пелена перед глазами спадает и она решает провести небольшую разведку, дверь в комнату резко распахивается и ударяется о стену, а после мимо нее проносится серебряный вихрь, моментально бросающий волосы ей в лицо.

- Вставайвставайвставайвсюжизньпроспишьсколькоможномнескучно, - привычная торопливая речь близнеца как обычно сливается в единое, трудное к пониманию слово, но у ведьмы большой опыт общения со спидстером.

Сердце радостно сбивается с ритма. С ней все в порядке, ее никто не похищал, возможно, она просто перегрузила себя тренировками со Стрэнджем в последние дни, поэтому и оказалась такой истощенной этим утром. На губах против воли появляется улыбка, и Ванда уже готова со смехом окликнуть брата или же отправить ему под ноги небольшой сгусток энергии, чтобы поубавить спеси, как он сам останавливается, а глаза Ванды расширяются в немом ужасе. Перед ней не ее брат. Парня перед собой она совершенно не знает. Они примерно одного роста, тогда как ее Пьетро вымахал на целую головы выше своей сестры; его волосы отливают серебром, а не частично седые, как у Ртути, да и гораздо длиннее привычной стрижки брата; не говоря уже о том, что ее отражение предпочитал совершенно иной стиль в одежде. Этого человека Ванда совершенно не знает, поэтому автоматически принимает боевую стойку, приподнимая руки, но не выпуская алый туман. Пока.

- Эй, Вандс, ну ты чего? - парень откровенно опешил, чуть отступая от нее назад, поднимая руки в сдающемся жесте, стараясь выглядеть при этом максимально невинно, приподнимая брови и осторожно улыбаясь, - нуподумаешьясъелтвоилюбимыепирожныенотыжезнаешьуменябыстрыйметаболизммненадомногоесть, - быстро-быстро говорит спидстер, заставляя Ванду нахмуриться в непонимании. Он ведет себя, как будто они близко знакомы, как будто... он ее брат. Но этого не может быть. Ведьма встряхивает головой, совершенно теряясь и не понимая, что происходит. Пытается мысленно добраться до брата, до Стрэнджа, до профессора Икс, да даже до отца, но натыкается лишь на глухую стену.

Кто бы это не сделал, он за это заплатит.

А потом происходит что-то совершенно необъяснимое. В комнату, с широкой улыбкой и расслабленным выражением лица заходит Лорна, которая задорно смеется, услышав последние слова незнакомца. А Ванда делает единственное, на что хватает сил. Бросается к сестре и крепко ее обнимает, утыкаясь в ее плечо и расслабленно облегченно выдыхая. Слава богам, она не одна наедине с этим безумием.

- Лорна! - она отстраняется, обнимая лицо младшей ладонями, не в силах поверить в свою удачу, - Что здесь происходит? - в ее голосе проскальзывают властные металлические нотки их общего отца, но контролировать себя у Ванды больше не получается. Ей нужны ответы и немедленно. Если это какой-то глупый розыгрыш, она убьет всех участников, начиная с Пьетро, ведь наверняка это его идея. Кто еще мог додуматься до такого?