фортуна вновь совершила свой судьбоносный поворот колеса, прежде чем я успел привыкнуть к своей новой жизни. оглядываясь назад, я понимаю лишь то, что единственное, что постоянно в ней, так это резкие изменения. сначала все было хорошо, потом вторжение вампиров, затем попытка жить в новой школе, затем служба, и вот теперь бегство от этой желаемой судьбы. лишь непостоянство – постоянно.
кто бы мог подумать, что добровольцы, вступившие в армию по собственной воле, через некоторое время объявят себя независимой от неё. никто не мог… по крайней мере из тех, кто здесь присутствует. все думали, что мы будем чётко следовать приказам и добьёмся тем самым успеха. ну, возможно… юи считал иначе… он не всегда слушался даже гурена ичиносе, который являлся для нас наставником и покровителем, что уж говорить о тех, кого он не видел в действии и не знал, что это за люди? единственное к кому он всегда прислушивался, так это к собственному сердцу и всегда поступал, по совести.
я восхищаюсь им. его решимостью идти вперед по чётко намеченному им курсу. никогда не сдаваться, даже в безвыходной ситуации. я не такой как он мне сложно решиться на что-то. поэтому, я люблю пути, без точки возврата. тогда сомнения не дурят голову о правильности выбранного пути. потому, что есть лишь одна дорога – вперед. для неуверенного в себе человека, вроде меня, который не может не сомневаться постоянно в правильности своего решения, это лучший выбор. потому что нет возможности всё «откатить назад». дорогу осилит лишь тот, кто идет вперед, а не топчется на месте из-за сомнений «повернуть на лево, или на право» на развилке. я как аз тот самый человек, который будет слишком долго размышлять и постоянно сомневаться, пока жизнь не принудит сделать свой ход. и то, даже когда я его сделаю, я продолжу размышлять об этом.

саотомэ чётко знал, чего хотел добиться в своей жизни, и у него не было шанса об этом забыть. сначала его мучали кошмары, а потом к этому бесконечному кошмару добавился демон, который любил принимать форму его мертвой сестры, напоминая о самых ужасных событиях в его жизни. впрочем, он никогда не стремился забыть о своей личной трагедии, напротив пытался о ней никогда не забывать. это было его напоминания о своей главной цели в жизни – мести за свою погибшую дорогую сестру, что пожертвовала собой ради спасения глупого младшего брата. все что он делал, после гибели сестры, это старался воплотить самое главное желание. стремление вступить в армию – только ради мести, даже если путь уложен через унижение. заключение контракта с демоном – только ради того, чтобы стать сильнее и было легче отомстить. и сейчас сердце бьётся только ради мести.

попросить помощи у микаэлы, оказалось намного проще, чем звучало это в голове. он хоть и был вампиром, который не особо любил людей, из-за привитой ему ненавистью со стороны новых собратий, но согласился помочь довольно легко. возможно на его решение повлияла история йоичи, которая была близка мике, так как он знает, что такое увидеть смерть близких. или же повлияло то, что они пытались помочь вампиру «спасти юи». а может из-за того, что юичиро считал его семьей. может на вампира все эти факторы повлияли одновременно, поэтому он так легко дал свое согласие помочь отомстить за томоэ.

просчитать план грядущей мести было не легко. без помощи микаэлы, заняло бы слишком много времени, что постепенно повышались бы шансы на провал, из-за вынужденной слежки. ко всему прочему вельт и симм ходили постоянно вместе, как братья близнецы, и вероятность попасться им удваивалась. но благо, мика знал о их слабых и сильных сторонах, а также подтвердил печальную догадку, что эти двое практически неразлучны. а значит, прежде чем попытаться добраться хотя бы до одного, нужно было ликвидировать осторожно второго. вот только тут стоял главный вопрос: «а как именно йоичи отомстить за сестру». смерть казалась слишком милосердной местью для чудовище вроде лакуса.
работа над планом возмездия занимало очень много времени. нужно было просчитать все, до мельчайших деталей. на случай, если дождь пойдёт, или будет яркое солнце, если ветер подымиться, и всё остальное. в этот день должно быть всё безупречно, просчитано и желательно, чтобы все было довольно просто, дыбы не запутаться в своих перерасчётах.

саотомэ не планировал убивать своего кровного противника. не так сразу. прежде чем этот монстр испустит свой последний дух, он должен испытать хотя бы малую часть той болт, которую йоичи испытал наблюдая за гибелью томоэ. он должен прочувствовать хотя бы часть того отчаянья и призрения к самому себе за то, что не спас того, кто был ему так дорог и любим. но прежде чем это осуществить, его нужно было сильно ранить. так, чтобы этот ублюдок не смог нормально двигаться, но мог осознавать всю безысходность происходящего.
вампир увернулся от, казалось бы, вот-вот от достигнувшей его стрелы, слегка лишь оцарапав щеку.  это плохо! очень плохо! потому, как реакция, скорость, слух и зрения у них во многом превышали человеческие. не тренированному человеку не убить нетренированного вампира. любая попытка человека ранить вампира, пусть даже и проклятым оружием, будет легко перехвачена молодым вампиром, так как действия человека будут слишком медленны. вот почему вампиры столь высокомерно относиться к людям, потому как «скоту» до их уровня самого слабого уровня нужно расти и расти.
саотомэ думал, что делать ему, в случае промашки. выделялось всего два варианта: попробовать продолжить стрелу, или же просто подняться на ноги. у каждого из этих вариантов были несомненно свои «за» и «простив». продолжить стрельбу, кажется лучшим вариантом, ведь есть шанс подстрелить своего противника. однако, враг движется слишком быстро, и скорее всего будет двигаться хаотично. другими словами, маловероятно, что вельт будет двигаться по прямой, ведь он знает, что по нему могут продолжить стрельбу. а значит, упрощать задачу своему противнику, он точно не станет и скорее всего будет приближается двигаясь зигзагом. в таком случае, предсказать куда следует выстрелить в следующий раз, в попытке стрелять на опережение, практически е возможно. с другой, стороны выпрямиться и подготовиться к бою уже на верху, кажется не таким полезным действием, как продолжить пытаться подстелить вампира. однако, если подстрелить не получиться, находясь в удобной позиции для обстрела, но не удобной для обороны, он станет легкой добычей. и потому, саотомэ предпочел подготовиться к обороне на верху, недели продолжить обстрел. если бы он был не единственным стеклом, то в этом было бы куда больше шанса на попадание по цели.

—  это лишь начало. — вскакивает и натягивает новую стрелу н тетиву, что словно полыхает черным пламенем от демонической энергии. —сегодня тебе не избежать возмездия. сегодня ты испытаешь все то, через что ты заставил пройти меня. —  йоичи выпустил вторую стрелу, и принялся натягивать следующую, не проследив даже, достигла ли предыдущая стрела своей цели или нет. разговоры обычно отвлекают от сражения, а в нём нужна придельная концентрация. однако, в данном случае, саотомэ  был не против вести диалог со своим врагом, так как хотел заставить того задуматься «а что он сделал и как его заставят пройти через тоже самое испытание». 

Дилюк даже не предполагал, что за ними в такую непогоду кто-то пойдет. Он считал рыцарей слишком ленивыми, чтобы киснуть в дорожной грязи, а Джинн слишком благоразумной, чтобы послышать погоню, раз она отпустила своего бывшего офицера на все четыре стороны. Все вышло так быстро, спонтанно и… глупо, что даже сам Дилюк не мог поверить в то, что это действительно произошло. Дилюк даже считал, что стоит перестать непогоду, но Кейя спешил уйти. Его Дилюк тоже понимал, потому что, чем больше тянешь время, тем тяжелее потом уходить, пытаясь подобрать глупые и порою ненужные слова прощания. Дилюку не хотелось говорить «прощай» – он как будто чувствовал, что с Кейей они еще пересекутся. И Рагнвиндр очень наделся, что пересекутся они не врагами. Долгие годы его преследовали кошмары о смерти отца и той чудовищной ссоре с Кейей на пороге винокурни. Не хотелось бы теперь, как в тех кошмарах, и правда видеть на своих руках и кровь названного брата.

Простились они молча. Кейя сам разграничил их дороги, когда пришло время им идти в разные стороны. Он не хотел показывать брату, куда собирался идти, а Дилюк не хотел знать, куда Кейя направлялся. Когда они попрощались, Дилюк отошел недалеко от этого злосчастного перекрёстка, прислушиваясь к тихим каплям затихающего дождя. Винокурня даже в серой мгле была уже отчетливо видна. На открытом пространстве с парочкой небольших рощ его сложно было обойти, чтобы следовать за Кейей. Годы погони, вечного ожидания удара в спину выработали у Дилюка инстинкт – кто-то за ним действительно следил. И раз преследователь не спешил его обойти, чтобы погнаться за Кейей, значит бывший офицер Ордо Фавониус пока что этого преследователя мало не интересовал.

Дилюк не брал с собой оружия, не считая Глаза Бога, что с того самого момента, когда Кейя так бестактно вернул его обратно, всегда был при нем, заменив Глаз Порчи. В любом случае Рагнвиндр был уверен, что даже с опытным Рыцарем Ордена он расправится без труда, если тому вздумается махать мечом на его территории. Дилюк скинул капюшон плаща, который мешал лучшему обзору и пошел вперед к винокурне, делая вид, что он ничего не заметил. Чувство опасности свербело где-то в затылке, когда тени зашевелились рядом. И, если бы он не услышал знакомый голос, то его собственный выпад в сторону противника был бы молниеносным – с преследователем Дилюк собирался расправиться даже голыми руками.

- Действительно, не самая лучшая погода для прогулки, сестра Розария.

Преследователя Дилюк узнал. Он не был набожным человеком, но регулярно, как один из богачей города, делал пожертвования и даже мелькал рядом с собором, когда там устраивали какие-то праздники. Да и это «сестру» Дилюк знал слишком хорошо -  она, как и тот пьянчуга-бард вечно ошивались рядом Кейей, опустошая запасы вина в таверне. Не слишком уж благородное занятие для служительницы церкви. Но Дилюк каждый раз себе напоминал о том, что он не набожный человек, чтобы кого-то осуждать за то, что он даже при чине и одеянии священнослужителя морально разлагался, потребляя литры его самого лучшего вина. Дилюку хватало и пьянств брата, чтобы думать еще о его собутыльниках.  Единственное, что Дилюк точно знал о Розарии, что она не такая простушка, как прочие сестры.

- И что вас привело так поздно на мою винокурню? – холодно поинтересовался Дилюк.

Розария так ловко управлялась с холодным оружием, как сестра Барбара притягивала к себе толпы фанатов, но в сером сумраке, когда небо все еще было затянуто облаками, сложно было разглядеть, с чаем конкретно к нему пожаловала Розария.

– К сожалению, в такое время я не веду дела и не продую вин. Как вы заметили, я наслаждаюсь прогулкой под дождем. Прекрасное время, чтобы подумать и избавиться от накопившихся проблем.

Не Минцзюэ опустил голову, продолжая пить зелье, когда слушал слова Вэй Усяня. Он хмурился, пытаясь сдерживать злость, но скорее на самого себя, чем на то, что происходило с ним сейчас. Он чувствовал себя слабым, уязвимым, вынужденно подчиняющимся обстоятельствам. И Чифэн-Цзюнь злился на то, что сам сразу не догадался, почему брат это сделал. И не потому, что его диди был слишком ленив, поэтому решил вернуть старшего брата с того света, снова переложив на его плечи кучу обязанностей.

Они всегда были не просто братьями.

Это для чужих глаз они были родственниками - грозный Чифэн-Цзюнь и его маленькая тень, которая всегда находится рядом под его покровительственной рукой. Они ведь оба остались сиротами, вокруг были только враги. Хуайсан был слишком мал, а ему пришлось быстро повзрослеть. Диди вырос у него практически на руках. Да Минцзюэ сам разбаловал его, потакая всем желаниям и прихотям. И как бы громко Минцзюэ не шумел, какими обидными словами не бросался, как бы не крушил мебель, он никогда не причинял брату вреда… кроме того случая. Но теперь-то Минцзюэ знал, кто был его враг, кто хотел, чтобы от Цинхэ не осталось ничего. Что стало бы с его душой, если бы Бася со всей силой обрушилась на Хуайсана? Даже такой, как Вэй Усянь, не смог бы ее собрать обратно по кусочкам. Это все, чего добивался Мэн Яо тогда – смерти двух братьев. Но этот ублюдок не знал, насколько сильна между ними была связь, поэтому тогда искажение ци унесло только одну жизнь.

Без тебя не будет меня!

Минцзюэ ведь много раз советовали женить Хуайсана на хорошей девушке. Даже в дни его хорошего настроения свахи часто подсовывали портреты благородных девиц. Но Минцзюэ этого не делал, отмахиваясь классическим, что «слишком рано». Не мог же он просто так и прямо заявить, что никому не отдаст своего брата. Для него тогда была немыслима и чудовищна мысль о том, что он сам своими руками возьмет и отдаст кому-то диди!

Чифэн-Цзюнь был эгоистом и, наверное, самое светлое, что было в его жизни – это любовь Хуайсана. Такая странная, неправильная, которую он, моралист до мозга костей, должен был осудить, но не смог. Закрывал глаза, откидывал все эти мысли назад, обнимая брата и чувствуя его легкие, как прикосновения крыльев бабочки, поцелуи. Потом все изменилось. Между ними стало слишком много ссор. Война перевернула в их жизни абсолютно все. Не Минцзюэ сам построил между собой и братом стену, убеждая себя в том, что так спасает их двоих, а в результате закапывал себя в могилу еще глубже.

Из груди вырвался тихий вздох сожаления. Ведь это чувство пока что единственное, что ему осталось. Проще быть мертвым, наверное. Тогда боль прошлых ошибок не висит таким тяжелым грузом на душе. Минцзюэ должен был сам понять, в чем причина, а не задавать глупые вопросы Усяню. Он доел варево и вернул миску юноше, отводя взгляд. Этот разговор теперь казался ему неуместным. Он даже боялся, что Усянь сам прочтет в глазах ответ на тот вопрос, который Чифэн-Цзюнь задал. У Хуайсана были причины вернуть брата. И причины очень личные, ради которых он пошел на сделку.

- Я пока что чувствую себя очень странно, - спокойно произнес Минцзюэ, стараясь перевести разговор в другое русло.

Тем более, Усянь взялся за свою магию. Минцзюэ замер, прислушиваясь к ощущениям в собственном теле. Кончики пальцев чуть покалывали, сердце билось, но очень медленно, как будто каждый раз собиралась с силами, чтобы разогнать жидкость по венам, но постепенно по мышцам расходилось странное тепло.

Впервые за это время Минцзюэ подумал о том, что хотел бы вернуться к брату, даже если дорога займет долгий путь, а его тело развалится на куски. Не возвращаться в диюй, ожидая перерождения, а идти туда, где его ждут. После Аннигиляции Солнца он сам отдалился от Хуайсана, оставив после смерти только боль и сожаления. Ему многое надо было сказать диди, извиниться передним. И, раз уж ради этого придется смирить гордость и гнев, он сделает это.

- Мой брат ведь так и не пользуется саблей? – глупый вопрос, но ему хотелось хоть как-то развеять эту гнетущую тишину.

Минцзюэ встал, медленно снимая с себя одежды. Возможно, его хоронили в спешке, но с почестями. За годы одежда почти истлела, покрылась пылью, пропиталась запахами, которые Минцзюэ начал отчетливо чувствовать. Где-то ткань почти истлела, от прикосновений пальцев рассыпаясь в труху. Минцзюэ сначала снял с себя верхние одежды, а потом, помедлив, избавился и от нижних, оставшись полностью обнаженным. Ему не надо было опускать взгляд или осматривать себя – он знал о шрамах, как о боевых, полученных при жизни, так и о тех, что нанесли ему после смерти. Он даже чувствовал грубые нитки, которыми сшили его тело обратно – они зудели, как застарелые рубцы, не желавшие заживать. Внутри всколыхнулось дикое чувство, застарелое, как боевая рана. Этому чувство было имя месть. Оно металось, как птица в клетке, ища выхода. Но тот, кто сделал с ним это, давно мертв. Это сказал Вэй Ин, это чувствовал сам Минцзюэ. Но будь у него воля, он бы еще раз убил Ланьфан-Цзюня.

- Делай все, что посчитаешь нужным, - ответил Минцзюэ. – Я хочу как можно быстрее вернуться к своему брату.

Бася спала. Его собственный гнев, собравшийся тугим комком где-то в районе солнечного сплетения, уже не искал выхода. Не Минцзюэ давно не чувствовал себя таким спокойным. Даже игра Лань Сичэня на гуцине не приносила ему должного умиротворения. Сейчас же Минцзюэ впервые прочувствовал всю усталость, что копилась в нем годами. Еще он чувствовал, как легкими манипуляциями, Вэй Усянь что-то делал с его телом. Становилось легче, тело уже не ощущалось таким деревянным и тяжелым, а движение энергии и жидкостей по венам проходило странным приятным щекотанием.

- Я ведь все равно не буду живым человеком, - грубо обронил Не Минцзюэ. – Так кем же я останусь? Не мертвец, и не живой…