♬ scars in the evening sky /// ♬ they’re still fighting

Карту расстелили по всей длине стола. Реками бурлили чернила — жёлтые, синие, фиолетовые, зелёные, красные. Вырастали в мосты, башни, жилые кварталы, покинутые деревни, разорённые города, разбомблённые бункеры. На юго-западе, в двух клетках от Остстеллингверфа, мерцали оранжевые искорки, вились спиралями и манили. Для генералов, склонившихся над живой картой, такие искры были меньше комара, их смахивали с манжет как надоедливых букашек. Масштабом карты выбрали один к десяти тысячам. Каждая такая искра убивала сто людей, сто гражданских. Минимум. Как правило.

Генерал-майор пожал руку бригадиру Линнесу. В темноте палатки Финеасу приходилось щуриться, чтобы разглядеть погоны. Он помнил Линнеса ещё со времён своей стажировки в Ингольштадте. Война принесла Линнесу столько отличительных знаков, что болели глаза.

По лагерю ходили слухи о приезде фельдмаршала. Дескать, его благородие лично собиралось проверить приготовления и лично пожать руку Финеасу. Интересно, придётся потом её отсекать секирой? Устроят боевики ей похороны или выставят на всеобщее обозрение, будут целовать перед битвой, как амулет, священный артефакт невиданной силы?

Финеас потёр метку на плече и поморщился. После последней попытки пересечь черту лагеря она болела уже реже, но ожог остался. Письма ему всё так же отправлять не давали, телеграммы отслеживали. Лоснящийся восторгом Линнес направился к нему, поросячье лицо было заляпано воодушевлением.

Над безмятежной картой плавно скользили дирижабли. Двадцать четвёртый батальон застыл у кранов Чёрной реки, готовился к заполнению. Линнес продолжал восторженно вещать об успехах и достижениях, Финеас сухо кивал и пропускал мимо ушей. Ему было достаточно на грязь смотреть и быть её частью, не хватало ещё и слушать.

Раньше ему нравилось просыпаться с дроздами, но в здешних краях птицы давно перестали петь. На самом деле, птицы больше вообще не пели.

— Вы подозревали, во что выльется ваше изобретение, лейтенант?

Финеас молчал, делая вид, что заинтересован картой. Это было правдой, почти — сорок пятый батальон запутался в мачтах и такелажах Затонувшего квартала. Было бы забавно наблюдать за ними там, с гиперболоидной башни — как неторопливые дирижабли заваливались на бок и сбивались с курса корма-корма-правый борт. Запутывались в якорных цепях и скрежетали.

Финеас бывал в Затонувшем квартале. Там он познакомился с «Бисмарком» — самым большим кораблём в квартале, самым большим, который ему доводилось видеть. Финеасу нравилось заниматься чертежами напротив чего-то такого величественного и вечного. Потерянного, но неприступного.

Это было очень давно.

— Нет, бригадир Линнес. Я редко думал о великом будущем своих изобретений.

Нет, не подозревал. Не думал. Был глупым наивным мальчишкой и мечтал — о прогрессе, возможностях. О спасённых жизнях.

О равенстве.

Проекции дирижаблей двадцать четвёртого батальона двинулись с места заправки, мимо уродливого масляного пятна — Кракенова озера.

Линнес улыбнулся ему почти сочувственно, так, как улыбались палачи висельникам за минуту до казни. Вальяжно похлопал по плечу. На левой стороне его мундира красовался герб: лев, единорог, кентавр, щит и корона, проткнутая розами, клевером и чертополохом. Линнес был среди старших офицеров, выступавших за изменение герба. Повторял, что земли Империи теперь слишком обширны, и нужно подчеркнуть масштаб чем-то другим. Упразднить местечковые гербы графств и пронумеровать их. Переделать карты, а старые архивы уничтожить, оставив парочку экземпляров для музеев.

Варварский модернизм.

— Вам уже пора обедать, Финеас, — Линнес не стал убирать руку с плеча, — я провожу вас в столовую.

Финеас не сразу понял, что это ловко поставленный капкан, манёвр. Он уже отвык считать своё положение ловушкой, это не было корректным. Ловушка оставалась ловушкой, пока ты о ней не знал, а если узнавал — значит, перед тобой ставили задачу, требующую решения. Когда-то Финеас фатально просчитался в расчётах, и теперь целыми днями их исправлял. Не был готов браться за новые проекты.

По ночам не оставалось времени — ему снились ожившие трупы гражданских. В его голове, они вгрызались друг другу в глотки, искали живую плоть, но не находили — всё вокруг было мёртвым.

Офицеры столпились у карты, и кто-то ликующе воскликнул. Финеас дёрнулся, но железная хватка бригадира не позволила ему вырваться.

— Что там происходит? — спросил он, чувствуя, как его голос осип. — Что?!

В палатке командования было слишком темно. Керосиновые лампы не давали разглядеть, что творилось на карте.

— Пусти его, Шеймус, — засмеялся полковник Уэбб, — мальчишка должен стать свидетелем своего триумфа!

Ноги превратились в хлопок и слушаться отказывались. Финеас кое-как добрался до стола и вцепился пальцами в спинку лакированного стула. Двадцать четвёртый батальон остановился над Западной Европой. Финеас узнал русло Эльбы и побледнел. Это было почти смешно, если не иронично — бледность его лицу была чужда.

— Дезертиры обосновались в заброшенном здании вокзала, — пояснил полковник, — обложили его защитными чарами, тройным куполом. Глупцы. Нет такой защиты, что справилась бы с твоим оружием, Финеас. Через десять секунд... для них всё закончится. Пять... три... две...

Нет.

Над гладкой поверхностью бумажной земли ярко вспыхнул оранжевый фейерверк искр.