переезд в Америку был не просто спасением от экономического спада. для Криса это был отчаянный глоток свежего воздуха, попытка вырваться из жизни, задушенной традиционализмом и отцовским гнетом. Америка представила обширное полотно, достаточное для того, чтобы вдохнуть новую жизнь в семейный бизнес и, в тайне, в него самого, но жить в тени двойняшки это крест. он крепок и надежен, как дубы, высаженные на участке в Заводже их прадедом в далеком прошлом. Крис же всегда отличался свободолюбием по сравнению со своим братом, который идеально вписывался в роль, ожидаемую от семьи — в своем возрасте уже состоявшийся семьянин, определенно законный наследник, в то время как он все еще гонится за ветром.

мы разные.

Якуб хранит молчание, такое же густое, как туман, окутавший Криса тем утром — наполненное тяжестью только что разделенных секретов. в тусклом свете их старой кухни, где запах подгоревших тостов все еще витает в воздухе, словно упрямый призрак, он борется с удивлением и дискомфортом, которые терзали его изнутри, когда правда выплеснулась наружу, непрошеная и грубая. те же самые руки, которые когда-то хлопали его по спине, теперь колеблются, разрываясь между желанием протянуть руку и страхом перед тем, что значит обнять эту новую, неизведанную версию своего брата.

он наблюдает за Крисом, видит непокорность в его позе, вызов в его глазах, побуждающий его осудить, колебаться. но в них также есть мольба, призыв к принятию, который трогает его за живое. он хочет забыть — стереть неловкость, которая сейчас витает между ними, вернуться к тем временам, когда их самые большие разногласия возникали из-за таких тривиальных вещей, как то, кто забыл залить бензин в бак или у кого пропало последнее пиво в холодильнике. возможно он поймет, что не забвение преодолеет пропасть между ними, а принятие.

в то утро стоял густой туман, окутавший все вокруг плотным, влажным покрывалом. Якуб с сигаретой в зубах наблюдал из тени сырого сарая, как брат работает с норовистым жеребцом. ноздри его раздувались, мускулы напрягались под твердыми, но нежными руками Криса. это был крепкий зверь, несломленный и дикий. но Якуб не мог избавиться от раздражения. что-то в том, как брат всегда справлялся со всем, теперь выводило его из себя. что бы это ни было, в голове играло одно: он достаточно хорошо знал жеребца, чтобы предугадать. громкий хлопок дверью, подкрепленный грубым голосом — эффект был мгновенным и именно таким, как он ожидал. жеребец, и без того взвинченный, запаниковал: встал на дыбы, рассекая воздух копытами, и с диким ржанием понесся прочь. Крис изо всех сил пытался удержать поводья, но сила лошади, движимой страхом, была слишком велика. они исчезли в густом тумане, стук копыт и крики растворились в жуткой тишине.

после пропажи Криса, семья стремится начать все сначала, взрастить бизнес на новой земле, но Якуб не может убежать от теней, которые липнут к его ботинкам, как грязь. он ищет искупления на дне пивной бутылки, в строчках нового договора аренды, на улице, название которой он не может выговорить, в стране, которая ощущается как одолженное пальто — теплое, но плохо сидящее.

а теперь коротко и по делу: мы те самые братья из деревни. не очень умные, но трудолюбивые, хотя ты как бы не на хорошем счету. почему? ты суровый, любишь тяжелую работу на ферме, бухать вместе самогон и вколачивать гвозди в доски, когда работы совсем нет. неотесан, прямолинеен, часто решаешь проблемы руками, а не словами. ты не говоришь по-английски и понимаешь только отдельные фразы, а я поддерживаю основную беседу, если кто-то доебывает нас вопросами, пока ты не научился вести адекватный диалог и фильтровать базар. твой юмор не для местных - если бы кто-то знал польский и как ты отзываешься о многих в этом селе, тебя бы четвертовали.

за пределами тумана  у тебя осталась семья и табун фризских лошадей на семейной ферме.

вероятно, ты искал меня, ведомый стыдом за случившееся, и нашел.

на кой черт ты напугал в тот день Журава?

из связи лс и тг. пиши, все обсудим