ССЫЛКА НА РОЛЕВУЮ: https://9thwave.rusff.me/
ЖЕЛАЕМАЯ ВНЕШНОСТЬ: riley keough & jena malone
ТЕКСТ ЗАЯВКИ:

В ГОРОДЕ ОДИНОКО БЕЗ пиздострастий
the one you love and the one who loves you are never, ever the same person

[indent]

riley keough • 31 • в прошлом солдат сухопутных войск | куратор в реабилитационном центре для наркозависимых

[indent]
you have this ache: I used to think it was for sex
but now I know it is to tear things into goddamn pieces

[indent]
ты родилась на пять недель раньше срока, потому что никогда не умела ждать, потому что с самого рождения по умолчанию настроена на бой.
на тридцатой секунде существования ты вырвала дыхательную трубку изо рта, будто пытаясь сказать, я всё могу сама, а затем, посиневшая, лежала в своём инкубаторе и не могла дышать.
твоя мать обожает рассказывать эту историю, потому что считает её историей о твоей самодостаточности, но мы-то знаем правду, детка, ты и я.
мы-то знаем, что ты уже тогда пыталась нащупать кнопку самоуничтожения.

твой отец спрашивает, что после школы? армия?, и ты слишком долго не отвечаешь.
в промежутке между "да" и "нет" умещается целая жизнь: всё пространство между путём, который ты пройдёшь, и путём, который навсегда останется загадкой; пропасть между человеком, которым ты надеешься стать и тем, кем ты станешь; простор для лжи, которую ты будешь повторять себе до конца дней.
ты всё равно говоришь, да.

(я говорю, я тоже.)

мы попадаем в Афганистан в апреле, они убивают бен Ладена в мае.
ты говоришь, что ж, моя работа здесь завершена, и широкая улыбка расползается по твоему лицу когда ты тушишь папиросу о подошву армейского ботинка. 
но нас не отпускают домой.
оставаться объективными становится все труднее. нас мутит от баранины, нам надоедает песок, мы начинаем презирать всех, кто не мы.
голос лейтенант-полковника заполняет будни, его беспардонный расизм пускает корни.
затем то, о чём мы пытаемся не думать:
грузная мужская фигура трясётся всем телом, таранит чьи-то бёдра, приметив нас тянется к Калашникову. из меня хреновый стрелок, моя пуля попадает ему в шею. тебя из ступора выводит визг пацана. ты стреляешь лучше меня: твоя пуля попадает ему в глаз.
ты говоришь, как страшно жить в стране, где все гомофобы, и закуриваешь.
в нашем рапорте стоит, что мы нашли любовников мёртвыми, потому что его пишешь ты.

домой мы возвращаемся вместе, и ПТСР у нас один на двоих, потому что мы настоящие бро, да?
и в забвение мы тоже с тобой уходим вместе, с головой, только тебе удаётся завязать с наркотиками, а мне - нет.
мне и не сильно хочется.

в последнее время мне кажется, что ты меня презираешь.
и я тебя тоже.
это сильное чувство. я почему-то раньше думал, что это любовь такая, в такой собачьей форме, а теперь и себя презираю за то, что цепляюсь за тебя, что не могу отпустить, хотя и обещал.
не тебе, ей.

[indent]

jena malone • 31 • поэтесса | сиделка

[indent]
broken isn’t the same as unfixable

[indent]
у тебя глаза твоей матери и всё остальное твоего отца; на твоём лице они всё ещё живы, всё ещё вместе.

этот город, с клыками вместо зубов, выпотрошил твоё детство, молью подгрыз железа вырабатывающие мечты и планы, оставил в тебе дыру величиной во всё то, что могло бы быть, и одного дедушку.
прошлым летом ты похоронила его под цитрусовой рощей и с тех пор не можешь притронуться к апельсинам. иногда ты всё ещё видишь его помутневшие от катаракты глаза, слышишь его хриплый, но ласковый голос, но тебя это не пугает.
тебя в целом никогда не пугает то, что внутри твоего дома, лишь то, что снаружи.
(ещё в детстве он сказал тебе, нет ничего прекраснее неприкосновенности, и с тех пор ты закрываешь все двери на три замка.)

если кто-то говорит при мне твоё имя, я думаю о книгах, которые ты мне читала ещё до того, как думаю о тебе: тебе не удалось сделать из меня заядлого читателя, но ты пробудила во мне заядлого слушателя.

в шестом классе мы читаем "33 несчастья". вернее, ты читаешь, а мы слушаем.
"самые скверные условия жизни переносить легче, если рядом с вами интересные и добрые люди," отчеканиваешь ты и ОНА смеётся.
одна из Вас говорит, "то есть, нам кругом не повезло?", и я хочу верить, что это была не ты.

в девятом классе мы читаем "Убежище".
"мертвые люди получают больше цветов, чем живые, потому что сожаление сильнее благодарности."
ты смотришь на меня с укором и я не понимаю почему.

в 19 лет ты открываешь для себя Достоевского.
"прости, Груша, меня за любовь мою, за то, что любовью моею и тебя сгубил."
скорость интернет-соединения на базе смехотворная, всё постоянно зависает, но это я слышу.
и в этот раз я даже понимаю.

то, что врачи называют "клинической депрессией", ты называешь "вечной печалью", позволяешь ей сопровождать cебя повсюду, подкармливаешь собственной плотью и чернилами по бумаге, спишь почти всегда одна.
мужчины, каждую осень открывающие сезон охоты на трагичных девочек, всегда каким-то образом находят тебя, но тебе уже 31, ты больше не девочка и не трагедия, просто привыкла к роли.
я их понимаю. иногда я тоже хочу, чтобы ты стала моим трагичным фоном, чтобы твоя печаль делала мою собственную тусклее, чтобы люди говорили: разве он не храбрый, что любит девушку, которая всегда грустит?
(где-то на твоём письменном столе лежит лист бумаги со словами "ты хочешь, чтобы я стала тёмным небом, чтобы ты мог стать звездой?"
ты красной ручкой зачеркнула "тёмным небом", сверху прописала "чёрная дыра".
оно не адресовано никому, но я всегда нахожу то, что предназначено мне.

может быть, ты проглотишь меня целиком.
может быть, я тебе позволю.)

да, это заявка на тройничок.
что вы мне сделаете, я в другом городе!

идея такая: давайте решать задачку про козла, капусту и лодочника, в которой кто-то обязательно будет накормлен чьим-то мясом? кто-то чувствует себя брошенным, кто-то чувствует себя непонятым, а кто-то просто ничего уже не чувствует.
все детали можем обсудить, абсолютно обо всём помимо внешностей(!) можно договориться. я закрываю свой последний гештальт, иду к нему уже много лет, а "daisy jones and the six" стали последней каплей, я должен это сделать.
любовь к страданию и стеклу обязательна, иначе зачем на земле этой вечной живу?(c)
приходите, иначе мне придётся с головой уходить в реал, а этого не хотим ни я, ни реал!
ВАШ ПЕРСОНАЖ: мелкий наркоторгаш, норм чувак, gym bro
ПРИМЕР ВАШЕГО ПОСТА:

it was a phase

the place before now

В иной параллели, в мире без сегрегации, ненависти, грязи и войны, они все любили бы других людей.
Хопкирк любил бы Крэбб, Эвэрмоунд любил бы какую-нибудь симпатичную блондинку, которая бегала за ним со школы, Насимов любил бы человека, который не пытается саботировать его карьеру, а Крэбб любила бы хоть кого-нибудь...

Эйвери всегда любил бы Марту.
Есть вещи, которых не изменить.

>>>
[indent]
the point of contact

В 18 лет, стоя на крыше чужого дома, Александр выдохнул, К черту, кинул вперёд руку, как закидывают удочку, и поймал на крючок своих пальцев Марту. Ей было двадцать пять, и она была самой красивой и пьяной девушкой, которую он когда-либо целовал.
Это было почти 20 лет назад.

Теперь ему тридцать восемь.

Порой он всё ещё кидает вперед руку в надежде, что на крючок его пальцев снова попадёт Марта, но прошло 20 лет, и нынче всё так запутано и сложно, что чаще чем нет, на крючок его пальцев попадается лишь усталый взгляд и её тихое, Перестань.
И он хочет перестать, он действительно хочет, но уже не может; уже не знает как.
И поэтому он мнёт её под себя, закрывает ей рот своим, и скользит крючком своих пальцев под её нижнее бельё.

Да, ему уже не восемнадцать, но теперь он знает, что у его пальцев есть более важное предназначение.

(Он никогда не был аккуратным, но с Мартой его небрежность достигает новых высот.
Почти все стрелки на её колготках появляются там по его вине.
Странным образом, это тешит его самолюбие.)

>>>
[indent]
the excuse for your company

В середине 70-ых, на приёме в честь Чемпионата Мира по Квиддичу, он говорит Марте,
Я просто не понимаю почему ты отказываешь себе в удовольствие снова оказаться в моей постели, и если даже голос его и полон смеха, полон шутки, то слова его отдают тухлятиной высокомерия и смрадом около-правды. Он действительно не понимает. Он не понимает почему она, спавшая с ним на протяжение всего его первого брака, теперь ломается как 16-летняя девственница, направляя свой взгляд куда угодно кроме него.

(это было незадолго до:

Она положила в рот канапе с оливковой начинкой и почти сразу начала лихорадочно искать салфетку, в которою её можно было бы выплюнуть.
Он услужливо подставил руку чуть ниже её подбородка, и сказал, Сплюнь.
Она приподняла в ответ бровь и, смотря ему прямо в глаза, проглотила это чёртово канапе.

Только тогда его озарило, что она всё еще злится на него.)

В начале 70-ых, на приёме в честь Чемпионата Мира по Квиддичу, Марта говорит ему,
Я не понимаю почему ты разговариваешь со мной, и, сделав глоток чего-то прозрачного, газированного и без запаха, продолжает, Я не понимаю о чём я думала, когда спала с тобой. И напоследок, И я не понимаю как ты смог дожить до двадцати восьми и остаться таким идиотом.
Её наигранная улыбка всегда веселила его больше, чем её язвительность. Он самонадеянно улыбается ей в ответ.
Она уходит.

В ту пятницу он ждёт её, уверенный, что без него она не сможет.
Она не приходит.

(А что ещё могло вырасти в семье, где каждый день тебе внушают, что ты - венец вселенной? Ничего хорошего, скажет неглупый человек и будет прав. Варианты, на самом деле, многочисленны и разнообразны, но всё же, не стоит ждать бунтаря и предателя материнской чистокровной идеологии, потому что для этого нужна не только храбрость, но и человечность, коей в Александре не наблюдалось никогда.
Правда, лидером клуба "Борьба за Чистокровость" он тоже не стал, и за это, наверное, стоит благодарить унаследованное у отца упрямство, и унаследованную у матери рациональность, потому что если человеку изначально повезло с логикой и не повезло с любовью к человечеству, однажды до него дойдет, что урок под названием "ты самый лучший, а остальные - идиоты" можно с успехом применить к собственной семье, а постулат под названием "твое мнение свято и никто не имеет права его оспорить" - козырная карта во всех спорах с родственниками, ибо все оборачивается фразой "вы сами меня этому учили".
Впрочем, без споров не обошлось. Впервые мать была шокирована, когда Александр заявил, что ноги его не будет в её излюбленном профсоюзе. На выдавленный через долгую паузу вопрос "С какой стати?" с ленцой заявил, что с высоты своего происхождения не замечает всякого мусора и считает для себя унизительным не то, чтобы заниматься его устранением, но и вообще о нём думать. Стоит отдать ей должное, мать скандалила недолго и неохотно, тем более, что остальное её отродье в этом вопросе проявило больше послушания, а старший... Ну, по крайней мере очень правильно настроен, и Дементор с ним.)

>>>
[indent]
the absence of oxygen

Время от времени Марта открывает рот и из него, потоком слов, выползает его мать.
Это устрашающее зрелище заставляет его вздрогнуть каждый раз.

Чаще всего это случается, когда речь заходит о Пожирателях Смерти: Марта не фанатична, но она лояльна даже себе во вред и это, думает Александр, куда хуже.

(В 1973 году Александр, не подумав, говорит, Смешно.
Его слишком молодая жена умерла три месяца назад, и Александр не пролил по ней ни одной слезы; ребёнка жалко, но не более. Их него получился бы паршивый отец, все это знают.
В его квартире всё больше и больше барахла Марты и это раздражает, но недостаточно для ссоры. Он всё еще её любит, но его уже не покидает ощущение, что кто-то только-только убрал ногу с его шеи и вот, хочет снова вернуть её обратно.

Он перебрал с зельем, а Марта еще не добрала, и такое случается только раз в голубую луну, и он винит во всём закон подлости. Это важно: виноваты не он, и не она, а неудача.
Она говорит, Марта Эйвери, и он говорит, Смешно.

Всё. Конец.
Вернее, начало конца.

В какой-то момент он открывает рот и оттуда тоже, потоком слов, выползает его мать.
Он говорит, Розье была совершенно здоровой, молодой, идеальной для продолжения рода особью, Марта, и даже она не смогла родить мне ребенка. С чего ты взяла, что это получится у 35-летней наркоманки, которая с криками просыпается посреди ночи, потому что ей снилось одно из десятка лиц, к чьим похоронам она непосредственно приложила руку? И, Мне нужен наследник, а не жена-мученик, которая может в любой момент пасть либо смерть храбрых, либо смертью фанатиков; выбор маленький, зато диапазон впечатляет.
Он смотрит ей в глаза и безжалостно говорит, Я думал, что ты не выходила замуж, потому что поняла, что такие как ты не созданы для брака.

Он не следует за ней, когда она уходит.
Он никогда не следует за ней.)

>>>
[indent]
the humans aren't recyclable

1974-ый год, и на её безымянном пальце золотом переливается обручальное кольцо, а его постель становится местом паломничества для миловидных шатенок за тридцать, и это теперь их жизнь.
Хопкирк называет его мимолётные связи "таблетками для подавления аппетита", и не спрашивает что именно произошло между ним и Мартой, потому что всё итак ясно.

Нынче каждое утро начинается с послевкусия чужого рта на языке, и каждый день новая часть его тела рычит, чтобы не заскулить от тоски, и каждую ночь он целует внутреннюю сторону новых бёдер (любых, всех подряд, его губы - эталон неразборчивости и неприхотливости), и как собака, потрясённая тем, что хозяин оставил его одного, он рад видеть практически любого, кто не шмаляет в него её именем. Он постоянно находит имена и лица красивых и жалостливых незнакомок между своих зубов, но он постоянно голоден; голоден не телом, душой.
Он глотает свои таблетки для подавления аппетита не запивая.
Он измучен жаждой, но только по ней.

(И всё же, не смотря ни на что, у него есть только одно единственное направления движения, и это - к ней.
И неважно кто в его постели сегодня, кто в его квартире завтра, чьё имя у него на устах сейчас, потому что на уме у него только одно: "а после - ты."
Да, всё это сейчас, но после... После - только ты.)

>>>
[indent]
the stranger in you

В 1976-ом году, в ночь после рейда на квартиру Поттера, Александр впервые за три года окажается между её ног. Её глаза, залитые кровью, будут закрыты, а её рот приоткрыт, и из него не вырвется ни одного звук, как бы сильно он не старался. Он будет двигаться внутри неё в отчаянно-жалобном ритме, его лоб будет прижат к стене позади неё, и когда он кончит, он скажет, Я знал, что ты вернёшься.
Она посмотрит на него отсутствующим взглядом и ответит, А я надеялась, что не вернусь.

Позже он подумает, что как жаль, что она перестала пить. Он поцелует её, и на его языке остаётся чистый вкус Марты -  что-то мокрое, терпкое, мягкость её внутренней щеки и сухость губ. Это вкус исчезнет из его памяти почти мгновенно.
Да, в порыве своего эгоизма, Александр подумает, Она из тех людей, от которых должно пахнуть алкоголем, тобачным дымом, ошибками и отчаянием равным его собственному.

Он скажет, Я рад, что оказался снова прав, и не попросит её остаться на ночь.

Он знает, что она всё равно не осталась бы.

>>>
[indent]
the act of normalcy

Ему 38 лет и на языке, на котором нет слов "Я люблю тебя", он скажет ей, Косой Переулок кишит аврорами. Он скажет ей, Ты похудела, и, Ты замёрзнешь в этом, и еще, Ты мне снилась. Он скажет ей, Я нашёл твою помаду в ящике своего письменного стола, и, Ты снова поменяла духи. Он скажет ей, Я покупаю персики  каждое воскресенье и выбрасываю его каждую пятницу, всё в надежде, что на этой неделе ты обязательно придёшь. Он скажет ей, Я хочу видеть свою дочь.
Он никогда не скажет, Я хочу видеть тебя. Я хочу видеть тебя каждый день, каждую ночь, каждую неделю каждого месяца каждого года, но именно это будет подразумеваться под остальными словами, которыми он так тщательно заполнит воздух между ними.
Он скажет, Пожалуйста.
Он скажет, Пожалуйста.
Пожалуйста.