[indent] «Глупость», — в очередной раз заключила она, рассматривая себя в зеркале и примеряя увесистую сережку. Хоромы, в которых её поселила чета Чаухан, были залиты солнечным светом. Миллион разноцветных подушек было разбросано по всему полу, а на огромной двуспальной кровати лежало несколько традиционных индийских нарядов.

[indent] Амала поражалась тому, сколько у Приянки было совершенно новых, ни разу не надетых сари, которые удивительно точно были подогнаны по размеру гостьи из Великобритании. Чемодан с одеждой, которую Амала привезла с собой из дома, так и не был разобран: девушка лишь пару раз достала оттуда несколько европейских строгих нарядов. Во всем остальном же, её ежедневную потребность в красивой одежде обеспечивала хозяйка дома, в котором Амалу поселили по распоряжению высших чинов посольства.

[indent] «Или, если быть точнее, их заставили поселить её вместе с традиционной индийской семьей», — поправила себя мысленно Амала, ощущая, как в груди снова расцветает красными цветами праведный гнев. Думая о Дубеях, ей всегда становилось слишком сложно контролировать собственные эмоции. В голове никак не могла уложиться мысль о том, насколько жестоким и несправедливым оказался её дом, родная Калькутта.

[indent] «Глупость», — мысленно повторила Кхан уже более раздраженно, отбрасывая сережку в сторону и опираясь ладонями о туалетный столик, сплошь весь заваленный разными украшениями и бижутерией всех мастей. Отчаяние скручивало тело в районе солнечного сплетения, отчего каждый вдох давался с большим трудом. С отражения в зеркале на неё злобно уставилась девушка, что прятала собственную слабость и растерянность за взрывным, буйным характером. Как будто бы это могло что-то исправить.

[indent] Амала не могла поверить в то, что позволила уговорить себя остаться: собственноручно захлопнув ловушку, в которую её загоняли с самого момента её прибытия в Индию. Раньше её удерживало расследование пропажи британского дипломата, но теперь… её ничего не должно было удерживать здесь, в Калькутте. Мысли о безопасности брата, забота о болезненной бабушке, содержание семейного магазина: всё это должно было тянуть её обратно, в Лондон. И всё же зов крови, мрачные тайны и жажда ощутить себя особенной сыграли с ней злую шутку, полностью задушив голос разума. Пока Амала тонула в работе, не давая себе лишний раз передохнуть, пауки плели свою паутину аккурат над её головой.

[indent] Амала попалась.

[indent] Запах древних манускриптов, духота и шум переполненных людьми улиц; священный храм Кали, яркий и таинственный; манящий голос младшего Дубея, что обволакивал её густой негой, заставляя задуматься вещах, которые ещё пару месяцев назад казались ей ужасными, кощунственными.

[indent] — Глупость, — повторила она в третий раз, но уже вслух. Последняя попытка убедить себя в нецелесообразности этой затеи обернулась полным крахом, и Амала с огромным разочарованием была вынуждена признать, что проиграла эту нелепую схватку. Самой себе. И вот уже каждое своё действие она могла оценивать по шкале от 1 до 100, где у отметки «1» значилось слово «неоправданно рискованно», а у «100» — «умереть хочешь, дура?», и чем более тесным становилось её общение с культурой Индии и Калькутты в частности, чем отчаяннее она пыталась узнать что-то об истории своей семьи, тем ближе она подбиралась к критической отметке, всё гадая, настигнет её божественная кара или благословение.

[indent] Любопытство сгубило кошку, [но, удовлетворив его, она воскресла].

[indent] Желание остаться на время празднования Дурги-пуджи и Кали-пуджи не было сиюминутным порывом, но возможностью узнать ещё чуточку больше. Если верить древним легендам и манускриптам (в реальности которых Амала успела убедиться уже не единожды на собственной шкуре), именно в этот период наиболее сильна связь человеческого мира с миром божественным, а всё потустороннее готово в любую секунду прорвать истончившуюся завесу миров под громкую музыку и безудержные пляски яркого празднества. Культ, возглавляемый или всячески поощряемый Дубеями, сделает новый ход, и Амале нужно было быть к этому готовой.

[indent] И единственная её надежда на это была спрятана за потайным ходом в Библиотеке Калькутты, что вёл в помещение, где хранилась семейная книжная коллекция Дубеев. В последний раз, застав Амалу там, Амрит настрого запретил ей приходить туда снова без его ведома. Но младший Дубей скрывал от неё слишком многое, манипулировал, использовал её незнание и её уязвимость под его взглядом в собственных целях. Быть марионеткой в его руках было унизительно, но, помимо этого, ещё и опасно — одним богам было известно, как долго она будет ему ещё полезна. Избавиться от помехи своим излюбленным способом — за ним не заржавеет, а Амала была твердо намерена выжить. Да не окропит её кровь жертвенный алтарь фанатиков; слишком бесславный конец для такой долгой игры.

[indent] Амрит сам признавался, что бывает в семейной библиотеке очень редко, поэтому, Амала решила, что риск снова столкнуться с ним был крайне мал. После гибели Ману, нового смотрителя отдела так и не наняли, поэтому, препятствий к выполнению её маленькой миссии практически не было. Дело оставалось за малым — крохотной щепоткой удачи.

[indent] Соврав брату, что она направляется в Посольство для запланированной встречи с начальством («И для кого ты так нарядилась?» — забавно возмутился Киран, настойчиво щупая плотную ткань золотистого сари), Амала выскользнула из дома Чауханов, после чего поймала такси. В воздухе пахло специями с ближайшего базара и надвигающейся грозой, которая здесь в октябре не была редким явлением. Впрочем, реальной бури пока что ничего не предвещало. Пока.

[indent] Библиотека её встретила затхлой тишиной и приглушенным светом. В отличие от улицы, тут царила прохлада, а влага не могла пробраться к ценнейшим фолиантам. Амала огляделась, скрестив пальцы на удачу: ей пригодилась бы любая информация, которая могла позволить ей узнать о грядущем празднике больше, чем известно простому обывателю. Обряды, ритуалы, брахманские таинства. То, чем жил Амрит и все его предки; то, что он не ставил под сомнение и считал своей святой обязанностью, даже если древняя традиция призывала его окроплять свои руки кровью. Амала никак не могла взять в толк, почему её так тянуло к этому человеку.

[indent] Человек, за задумчивой улыбкой которого скрывалась угроза.

[indent] Человек, что, не раздумывая, забрал бы чужую жизнь, если бы того потребовал путь левой руки.

[indent] Человек, что смотрит на всех свысока, словно все они — пыль под его ногами.

[indent] Человек ли?..

[indent] Она ощущает его присутствие раньше, чем слышит его шаги за спиной. Липкий страх хочет заставить её замереть на месте, но упрямство позволяет ей лишь гордо вскинуть подбородок, будто бы это не она пришла в его библиотеку, словно вор. Его приближение сопровождается приятным теплом по всему телу, будто бы вся сущность Амалы всё не не погрузилась в небытийное ничто лишь потому, что ей суждено быть с ним рядом. Прекрасное, пугающее чувство, ещё более пугающая мысль — Амала себе не принадлежит.

[indent] — Было бы странно, не приди ты сегодня сюда, верно?