«Смертные грехи», «Семерка»  — объединение из семи человек в возрасте от 20 с припрятанными тузами в рукавах (± 2-3 миньона на подхвате); затянувшийся эксперимент в городских декорациях, броуновским беспорядком заполняющий пространство, очерченное рамками болот; клуб «по интересам», в котором интерес — встряхнуть вялотекущий быт горожан до основания (отомстить обидчикам, исповедовать грешников, выплеснуть злость, развеять тоску — опционально); тесно взаимосвязанный и взаимозависимый кондоминиум со своими порядками и принципами; не семья, но стая.

— в группе существует примитивная иерархия: есть тройка старших (инициаторы идеи — несут весомую часть ответственности за жизнеспособность группы, координируют при необходимости и по возможности коллективные действия, заметают следы; знакомы с детских лет - Чревоугодие-Алчность-Гордыня), есть четверка младших; в рукаве прячется пара-тройка сочувствующих (привлекаются периодически, владеют кусочной информацией, ведут знакомство лишь со старшими — и то, исключительно мутное — через них же помогают в определенных стадиях эксперимента). Ранги — старшие и младшие — несут полу формальный характер; да, финальное слово за старшими, но каждый имеет право голоса и может инициировать очередное «дело» (а по факту решит все равно Эдгар); помощники участвуют лишь на стадии осуществления.

- условный алгоритм для наглядности (конечно, не все так ровно и романтично) — одному из «Грехов» западает что-то в голову, ему кажется, что он отыскал подходящего «грешника» (степень греха варьируется от личной неприязни/мести — ух, эта тетушка слишком много сплетничает — до очевидных проступков, например, злоупотребление должностью), он говорит об этом группе, и каждое желание будет вынесено на дискуссию (в частных случаях достаточно одобрения одного из старших), потом разрабатывается и ставится «эксперимент». Простые хулиганства, вандализм и прочее ведутся по оговорке с «семьей» и практикуются нередко (всем надо пар спускать) — за простое индивидуальное вредительство группа ответственность на себя не берет, опознавательных знаков не оставляет (отдельные «развлечения», перешагнувшие и без того пластичные границы, если о том становится известно старшим, выносятся на общий суд, дальнейшие меры зависят от последствий, типа, намерений и результата поступка); периодически деятельность выходит за границы города, но не шибко уверенно.

—полную версию формирования легенды не знает ни один из младших, лишь общие детали: четыре года назад трое друзей, неудачливых и злых по своим причинам, решают развеять скуку (а может и наказать кого), провернув парочку простеньких розыгрышей-подстав с неприятными последствиями для выбранных «жертв». Затем, после некоторой паузы, на свет появляется сама идея группы — они подготавливают почву для более серьезных действий, увлекаются теориями заговора и подобными прелестями, читают книжицы, плавают в даркнете, посматривают фильмы, ментально и практически вызнают не вполне законные знания/навыки в неудачных компаниях, изучают поведения и привычки отдельно взятых жителей отдельного квартала, со скрупулезной старательностью коллекционируя факты, не брезгуя сплетнями, а потом уже приступают к выстраиванию первых «экспериментов» - а потом градус повышается и повышается.

— в нынешнем составе «Грехи» функционируют около года, меняются только привлекающиеся на время сочувствующие; каждый состайник имеет полезную особенность — кто-то работает в нужном месте, например, в полиции/газете/etc., кто-то на «ты» с техникой/отмычками и прочей атрибутикой, кто-то мастерски втирается в доверие к бабушкам на лавочке, у кого-то суперспособность — деньги; у каждого есть мотив и двойное дно. Внутри стая держится не только взаимной целью, возможностью найти выход из ситуации/отомстить/выплеснуть агрессию, но и своеобразной круговой порукой (у старших в закромах существует по паре шпилек - закопанный сообща труп, например -  чтобы обеспечить сохранность общей тайны, как минимум).

— у «Семерки» есть общее место сбора — квартира (с оплачиваемой арендой, благодаря Флинну) на отшибе города, снабженная всем необходимым для периодического проживания; у группы также имеется свой опознавательный знак — красная семерка — именно его распространяют в листовках и даркнете, его оставляют на месте «дел», им помечают дома «грешников».

- по факту, довольно пафосные хуепуталы, насмотревшиеся фильмов про необходимое зло и мессий, откусившие кусок шире собственного рта, но желающее еще больше. В силу мистических настроений, на самом деле имеют в характере определяющий грех, четко прослеживаемый в поступках и характере, а в реалиях болот Орлеана и вовсе периодически буквально распространяющийся, как зараза (а здесь будем думать и говорить вместе).

*размер, наличие заглавных по согласованию с партнером

♫ все начинается с прикосновения; как ева мнет пальцами кожуру яблока, ловит губами липкий сок, так каин прикасается ко лбу брата камнем, и подобно податливой фруктовой мякоти лопается плоть на черепе, хрустит кость, и вот уже нет легкой и быстрой смерти, лишь влажные всхлипы где-то в глубине охрипшего горла и кровь, вязкой кашицей подбирающаяся к голым ступням, россыпью пунцовых капель оседающая на руках - потом, сдавшись горячечному приступу любопытства каин попробует на вкус одну, разотрет языком по зубам и проглотит даже не вкус скорее, но осознание необратимости произошедшего, в глупой наивной вывернутой наизнанку жажде понять хотя бы таким страшным и пустым способом, найти ответ на вопрос, который будет преследовать его еще очень и очень долго, то набатом раскалывая предрассветную паутину, то жалобно поскуливая где-то на периферии сознания - почему Бог выбирает не его, и что с ним не так? - и, конечно, не находит ничего, кроме бесконечного проклятого молчания и столько же попыток его прервать. все начинается с прикосновения - и у них тоже; когда губы насильника складываются в удивленное «о», а тело с воткнутым в горло ножом грузно оседает на брусчатку, каин подает руку темноволосой девушке и неаккуратно смазывает кровавый развод на ее лице от виска к скуле, замечая как азартная радость в ее глазах сминается неправдоподобным страхом, как на лице начинают проявляться уместные положению эмоции, неловко, запоздало и неумело, замечает, но не придает этому никакого значения, потому что все это становится абсолютно неважным. и потом, уже будучи по уши влюбленным, и дальше, сначала - с разбитым сердцем, после - с гулким пульсирующим воспоминанием, он будет думать о причине этой своей слепоты, и, разумеется, в каждом из ответов будет чуть больше живого страха одиночества, чем того требует холодный разум, просто потому что Бог в свое время старается на славу - делает его проклятым, и оставляет его человеком. белль - тогда еще его белль - становится одной из попыток прервать это молчание и, наверное, самой удачной, раз до сих пор трогает.

это всегда кошки-мышки: она прячется - в новом времени, в новом городе, в новом теле, а он водит. в митингующей суфражистке; в отбитом юноше во вьетнаме с kill a commie for mommy на продырявленной каске; в менеджере модной инди-группы на вудстоке (никому не платят гонорар, а им платят); в телепроповеднице, раскручивающей овец на деньги; во многих до и после - разные нюансы, но что-то всегда знакомо - жест, слово, взгляд, и игра начинается с самого начала. в этот раз решают обойтись без экивоков, выдумок и подвывертов - словно их разговор закончился несколько часов, а не около двадцати лет назад - это вообще довольно сложно, когда связь длится много дольше человеческой жизни, когда  обезличивается канва конфликта, на место старого додумывается новое - каин успевает лишь потрепать пса по холке, когда тот исчезает в дверном проеме, прячет ладони в карманах брюк, щурясь на солнце:
- с животными мне всегда проще, ты знаешь, - чем с кем? с людьми? с демонами? - тем более, это было не сложно, скорее он меня вел сюда.

мальчишка скрывается из виду так же быстро, как мефистофель, только в обратном направлении - каин поддевает носком ботинка камушек, отправляя его в пляс по улице, неловкость растет по экспоненте, и так происходит всегда, потому что никто еще не написал правила поведения для бывших, когда один - проклятый первоубийца, а вторая - демон, вот и приходится продираться сквозь перипетии и комбинации возможных вопросов-ответов и претензий, как сквозь минное поле. но ничто не меняет главного: они - не чужие друг-другу. и как-нибудь справятся?

- конечно, кажется, в последний раз я ел где-то на границе, - перекидывает ремень сумки с одного онемевшего плеча на другое, останавливается в проеме, рядом с бельфегор, приобнимает за талию, осторожно целуя в щеку, растягивая мгновение на раз, два, три, - извини, я не поздоровался, - искренне улыбается после. - привет.

каин, на самом деле, скучает - перемежив обиду за неправду с уязвленным эго, он все-таки по ней скучает. по той, что заливисто смеется под тенью еловой аллеи в лондонском поместье, по той, что игнорирует женское седло и капризно надувает губки, выцеживая из старого графа золотые монеты, по той, что была с ним - в то время, безымянным нищим солдатом с прострелянной ногой - под аккомпанемент осуждения высшего света; по той, что внутри, он скучает тоже. но все это - память, что вечно с ним, а сейчас  - дела.

тишина затапливает в мотеле каждую трещинку, и даже глухой звук радио на стойке регистрации не разбавляет ватный тяжелый воздух; каин идет вслед за белль, по хрустящей циновке, по выцветшему ковру, через внутреннее патио, к строгой линейке номеров, сложно пропустить нужную дверь - мефистофель бьет хвостом при их приближении. по спине неожиданно пробегает неприятный холодок - окружающая обстановка кажется неестественно застывшей и словно вырванной из основного контекста, и одновременно с этим удивительно обжитой, выбивая почву подобным контрастом.

- здесь есть механик с эвакуатором? я оставил машину на въезде в город.