- Томас - сын немецких иммигрантов, скорее всего, один ребенок в семье, рос в относительной бедности, как и Трисс, с которой жили по-соседству; Марк, старший брат Трисс, был лучшим другом Томаса, а сама Трисс по-началу была скорее преследующим взрослых хвостиком, чем полноценным участником группы, но постепенно им приходится с ней смирится (а как нет). В силу определенных обстоятельств и схожих характеров дружба вырастает в привязанность, а с привязанностью не сразу, но приходит влюбленность (Триша сначала рисует над его именем сердечки, а потом идет спрашивать в лоб);
- Марк погибает во время урагана Катрина, это становится первой трещинкой между ними, с которой они худо-бедно справляются; не справляются они с секретами. В какой-то момент с ними начинает твориться что-то странное**: Триша начинает застывать, физически и морально, а Томас не справляется со своими кошмарами, которые сам и создает на бумаге. Побег из города кажется вполне логичным решением, но Триша остается;
- вне границ Орлеана хтонь малость попускает, но периодически напоминает о себе во снах, тем не менее Томасу удается отодвинуть прошлое в прошлое, он пишет несколько удачных сценариев для Голливуда и выстреливает бестселлером о жутком человеке в черном (привет, птср). Потом слова заканчиваются, а обязательства перед редакцией остаются;
- возвращается в Орлеан, чтобы хоть что-нибудь исправить (но это не точно).
*имя, внешность, детали биографии мобильны, настаиваю лишь на наличии места для себя в вашей истории
**помним про атмосферу мистической хтони на форуме, вам предлагаю такое - у Триши догонялки с деперсонализацией и анальгезией, а написанное Томасом в определенных условиях может стать живым (и сожрать вас), но это лишь вектор, который можно и нужно обсуждать

Заявка на сомнительные поиски себя, нас, проебанных шансов, улаживание обидок и создание новых, в пару или нет - решим по ходу пьесы, потому что обоим сторонам сейчас не до нормальных понятных чувств (одна превращается в метафорическое полено, у второго - выдуманные друзья), но это точно история про привязанность, ностальгию, попытки в спасение (кого чего), про то, к чему придем в совместных поисках. Пишите, пожалуйста, хорошо, говорите ртом, мы сдружимся. Пример поста в лс будет гарантом комфортной игры. Пишу от 3 до 4-5к (лучше меньше), без птицы-тройки, лапслок по согласию с соигроком (в принципе, все варьируется по настроению и партнеру), не способна обеспечить круглосуточное общение (не путать с безразличием), провисаю с ответом, но стараюсь быть честной. Очень жду, у нас тут хорошо!

*размер, наличие заглавных по согласованию с партнером

- майло-майло-майло, - подкидывает слова на выдохе, словно развешивает в воздухе хрупкие цветастые пузырьки. - улыбнись, - просит почти плаксиво, пальчиками тянет уголки губ вверх, а глаза - серьезные. - почему ты не улыбаешься?
ей холодно и мутно, плечи по-птичьи прыгают вверх-вниз под тонкой футболкой с зигги стардастом, темные волосы по спине, в волосах - забытая с недавнего представления желтая лента; ее вытаскивают из теплой постели, не говорят ни слова, но она все равно слушается и старается, верит, потому что вера ее очень похожа на ту, которую хранят под ребрами особо рьяные сектанты, по просьбе духовного лидера выстаивающиеся в длинные-длинные очереди за порцией flavor aid с цианидом, а потом укладываются стройными рядками на протоптанных дорожках джонстауна - таких отправляют на передовую с именем своего бога на губах, такие сжигают целые деревни за, во имя и именем Его, идут слепо, как новорожденные котята, не зная, что будет в конце - ласковая рука или ведро, полное воды, они держатся за свою веру намертво, отодвигая вглубь инстинкт самосохранения, логику и здравый смысл, потому что больно бьются зашоренные глазницы - всегда острыми краями внутрь. терезу хранит незнание - знает только, что другие могут предать, а стая - нет; и еще хранит любовь.

в какой-то момент кажется очень важным засыпать с ним в общей постели, на одном матрасе, на одной подушке, в переплетении горелого запаха и дыхания, клубочком прижавшись к животу, даже если вокруг многорукое туловище стаи, всегда - чуть больше вдвоем, организм внутри организма, с общей ниточкой стона и беспокойного сна; чуть больше алисы, чем терезы, потому что это правильно и единственно верно - оставаться частью представления и никогда не взрослеть, плотно срастаясь нутром с маской - без крови не разделишь, да и зачем? вот и сейчас - мягкая ото сна, податливая, словно воск, тереза ли рихтер идет за шляпником, потому что куда ей еще идти, если не за своим богом - майло помогает натянуть футболку, протягивает джинсы, родным влюбленным жестом убирает волосы с лица, они выпутываются из спящего стайного клубка под аккомпанемент серых сумерек, самого глубокого сна - лишь соня интуитивно тянется к опустевшему месту на брошенном в углу снятой комнаты матрасе и беспокойно ворочается - тереза мягко закрывает дверь, несколько лестничных пролетов мотеля на отшибе очередного безымянного города вниз и вот они уже стоят возле потрепанного дорогой пикапа, который был с ними - с алисой, шляпником и чеширом, когда-то первыми отправившимися в это бесконечное путешествие первыми - с самого начала. алиса мутным глазом следит за деловитыми движениями шляпника, его напряженной спиной и сухой дробью шагов от ступенек к багажнику - темная пузатая сумка падает на дно, что-то перекатывает внутри нее, и алиса морщит лоб, перебирая память, что-то очень знакомое, ну же - сдавшись, забирается на капот, стряхивая последние остатки сна.

- ну же, говори! - цепляет майло за край рубашки, тянет, обхватывает ногами, оказывается очень близко - так близко, что слышит запах бурбона и травки, а еще видит, как сквозь грустного серьезного шляпника проступает знакомое расслабленное озорство, хамоватая радость (ей бы придать больше значения этому навешиванию эмоций, постановке картонной ширмы, словно внутри настоящее страшное, алиса, проснись!), и тереза расслабляется тоже - ей так хочется просунуть язык ему в рот и достать каждую мысль, узнать все до последней крохи, чтобы стать еще ближе, забрать все волнения и ночные кошмары, уберечь его от самого себя и этого мира, никогда к ним не бывшего милосердным. но пока ей остается лишь заглядывать ему в глаза и протягивать себя на открытой ладони, обнаженной в своей вере и совершенно безоружной.
- там будет весело? - спрашивает она, а сама думает это были бутылки с горючей смесью, в той сумке, точно.
от улыбки шляпника вдруг становится страшно.