Отпусти меня из омута глаз твоих,
Мир слишком тесен для нас двоих,
Я не могу так: ненавидеть и любить,
То морозы лютые, то жар в груди...

рабастан помнит свою ненависть к беллатрикс и рудольфусу, он кажется даже на свадьбе умудрился устроить маленький скандал, но дальше пределов одной комнаты это никуда не ушло. если ему не изменяет память, в тот день он попытался подкатить к мадам блэк, будущей тещеньке рудольфуса. проказник какой. но женщины постарше ему всегда нравились. взять хоть макгонагалл, чудо, а не женщина. и если бы не была из гриффиндора, то рабастан бы на ней женился. ему в принципе всегда нравились кошки.
с их свадьбы прошло года три? он, конечно, же помнит. помнит всё. и свои обещания, и не поддаваться на попытки поговорить с ним.
брюнет устроил для них холодную войну. он не разговаривает с ними, постоянно где-то пропадает, иногда может уехать на месяц и никто не ведает, чем он занят. от преследований всегда избавляется, и один раз не рассчитав своей силы бьет до потери сознания, а может и умерщвления, но рабастан никогда не проверяет пульс. ему плевать. он просто заметает следы и перемещается дальше по своим делам.

он бродит по испании, знакомится с молодыми школьницами, кажется выпускницами. отличный способ позабавиться, утешить свое эго и удовлетворить базовую потребность. теперь для него женщины не больше, чем расходный материал в больнице мунго.
после выпуска он держит себя в узде, чтобы не бросить тень на род лестрейнджей, поэтому ищет способы заглушить свою дыру в груди в других странах, больше всего ему понравилась франция, родная земля, и испания. где девчонки настоящие оторвы. вот за их темперамент он уважает мадрид. видимо в шармбатоне учиться ему было бы гораздо интереснее, чем в хогвартсе. где все такие чопорные, блюдят свою честь.
а южане более раскованы. да, и замок в пиренеях..может ему пойти преподавать в французскую школу? всегда молоденькие студенточки, учителя постарше. он мог бы им пригодиться во всех аспектах.

месяц подходит к концу, а жаль. значит, пора возвращаться домой. а где его дом теперь? а теперь дом там, где рабастан.

второй голос в голове рабастану удалось запрятать подальше. не слушать его, не слышать. и его попытки игнорировать брата и его жену бывали успешными. очень сложно в течение трех лет отвечать односложно. они должны уже привыкнуть к причудам рабастана.

он, как старый пёс, всегда возвращается в свою конуру. видимо это его обязанность или проверка своего сердца на прочность. есть ли еще что-то к беллатрикс? конечно. и выжечь ничем не удастся ее из памяти.
он даже на обливейт не осмелился. побоялся, что больше никогда не сможет увидеть ее, ведь забыв, он бы просто исчез из лондона навсегда, отправляясь в кругосветное путешествие по миру, прозябая в знакомствах с другими волшебниками.
может быть для всех было бы лучше, если бы рабастан исчез. но ведь он поклялся, что не будет им мирного житья. а свои клятвы нужно выполнять. быть мразью, так до конца.

на рассвете лестрейндж использует порт-ключ, чтобы вернуться в сырое поместье. снова видеть эти лица уже не так омерзительно. все-таки с годами, становится проще.

он всегда старается возвращаться очень рано, пока дом находится в тишине, все жители мирно спят в своих кроватках, а он может спокойно разобрать вещи, выпить утренний кофе в одиночестве и снова исчезнуть, хотя бы в лютный переулок.
после выпуска, он так и не решил чем бы хотел заниматься, ему нравится странствовать, не задерживаться надолго где-либо, но рано или поздно придется заняться какой-то работой, чтобы не находиться в стенах мрачного замка лестрейнджей.
но увы и ах, ему не удается вернуться инкогнито. его уже подстерегают. и почему-то его интуиция подсказывает, что разговор будет не из приятных.
- миссис лестрейндж,- намеренно выделяет официально ее, не зовет по имени свою звезду, правда..теперь она больше не его, но к чему эти чертовы условности..-доброе утро,- сухо приветствует хозяйку поместья и направляется в свою комнату, не желая смотреть в эти темные глаза, потому что страшно снова утонуть в омуте.
не по себе от случайных встреч и взгляд этот — мой медленный яд, я как пленник света. ты моя истерика! и мне других не надо, когда забыть хочу, и достаточно лишь слова, но я молчу... что устал от любви и отчаяния...

– Я закрою сама, Альбус, иди, ты опоздаешь, – произношу негромко, проводив взглядом одного из последних студентов. Приложив ладонь к моему локтю и сжав его в ободряюще-благодарственном жесте, Дамблдор, кинув взгляд в камин, удаляется из моих покоев, оставляя меня наедине с размышлениями: что же могло случиться с последним студентом, напротив имени которого в моем пергаменте все еще не стоит ревизионная галочка... Секундная стрелка на настенных часах размеренно двигается от девяти к двенадцати. Взмахом ладони закрывая за директором дверь, я двигаюсь к камину и замираю, когда за десять секунд до последнего рубежа вспышка зеленого пламени выносит неотмеченного студента.
– Успели, мистер Перкинс, – опустив взгляд к пергаменту, ставлю отметку напротив имени гриффиндорца, кивая в сторону выхода. Теперь можно с полнейшим спокойствием приступить, наконец, к своим делам. Встреча студентов дело необременительное, но чрезвычайно выматывающее. Уложив поименный список на стол рядом с креслом, без двух секунд совершаю еще одно движение ладонью, оканчивающееся ровно в пять щелчком затвора – каминная сеть закрыта. И откроется лишь по отдельному согласованию с директором уже в следующий раз. Необъяснимое вибрационное колебание в воздухе заставляет меня повернуться в сторону студента ровно в тот момент, когда его волей закрывается дверь, вызывая вопросы. Выпрямившись и окинув юношу изучающим взглядом, не могу понять, откуда в нем взялась эта странная и настораживающая перемена.
– У вас все в порядке, мистер Перкинс? – интересуюсь твердым голосом. Мои студенты знают, что обычно за этими интонациями ничего хорошего не следует. Поэтому не стоит забываться. А Грегори в данный момент нарушает незыблемость правил, выдавая издевательские ноты в своем откровении. Что происходит? Продолжая стоять на месте и всматриваться в наглые глаза студента, я отмечаю несвойственную ему дерзость, с которой он смеет так важно вышагивать мне навстречу, демонстрируя неуместное преимущество. Вскинув бровь в немом вопросе, ожидаю в полнейшем терпении, когда же юноша изложит суть, однако, вместо того, чтобы заговорить, он прикасается к блеснувшему в магическом свете кольцу на собственном пальце, поворачивая его то ли из новоприобретенной привычки, то ли в минуту робкой слабости...
Постепенно комнату заполняет холод могильной сырости, заставляя меня отшатнуться назад. Так непривычно ощущать этот подступивший к горлу ком безнадежности, поднимаемый волнами магии, исходящей от гриффиндорца и совершенно несвойственной ему хотя бы потому, что мощью подобного толка на моей памяти обладают лишь двое...
Отступая от подбирающейся к носкам туфель тьмы, резко поднимаю взгляд к лицу Грегори, подверженному оборотным метафорфозам. Через считанные секунды они раскрывают совершенно иное лицо – неожиданное и непривычно демоническое. Кажется, секунда молчания, взятая мной в этой повисшей тишине и попытках совладать с собственными эмоциями, длится в десятки раз дольше. Два невербальных Патронуса срываются с конца палочки, бесформенными узелками собираясь в сферы и моментально просачиваясь в стены.
– Где мальчик? – единственный интересующий меня вопрос, спустя неизвестно сколько лет суровой, но осмысленной разлуки. Когда-то ты был для меня всем, Риддл. Но это "когда-то" – уже не "теперь". Я отказалась от тебя осознанно, не желая участвовать в фальшивых играх под твою же дудку. Одну из них я успешно сломала еще тогда, в наши школьные годы, помнишь? Упуская самое важное: ломать следовало все. И сразу. Ты всегда был эгоистом. Всю нашу молодость ты предпочитал заниматься только собой, вспоминая обо мне, дай Бог, раз в год и не давая возможности отыскать тебя по собственной прихоти. В конечном итоге, во всем этом фарсе я выбрала себя. В очередной раз, как уже делала это однажды на летних каникулах в родительском доме.
Этот рычащий тембр... Он моментально приводит в чувства, остужая пыл от неожиданной встречи. Мне сложно смотреть в темному этих диких глаз, но я принимаю брошенный вызов стойко, делая мгновенный шаг назад, как только Риддл смеет сократить расстояние. Кончик волшебной палочки упирается в мужскую грудь, я совершаю глубокий вдох, чувствуя нехватку воздуха, а выдыхаю уже в оказавшиеся непозволительно близко губы, насмешливо и ревниво – совсем как раньше – предлагающие проверку на прочность через отсутствующее упоминание Его – Альбуса – имени. Ты так и не исцелился, Риддл? Не переварил фантомные обиды? И какого же дьявола ты здесь забыл? Неужто явился мстить по заслугам?
В голове роятся сотни мыслей и воспоминаний, касающихся нашего общего прошлого и тех зверских событий, что освещает общественность в последние шесть лет. Прав был Альбус, когда перед самым началом войны просил меня быть осторожной. А все его догадки, опасения и подозрения оправдались в полной мере всего год спустя. Насколько нужно быть слепой и глупой, чтобы позволить чувствам восторжествовать над грубой правдой? Над правдой, на которую я столько времени доверчиво закрывала глаза. Одно хорошо – опомнилась время, решив собственноручно разорвать нездоровые привязанности и освободив себя таким образом от участи быть поглощенной твоим, Риддл, чертовым монстром. Тобой.
– Что ты сделал с мальчиком? – произношу негромко, игнорируя брошенные мне колкости. – Где он?.. – вопрос обрывается от вспыхнувшей боли, стоит Риддлу схватить меня за руку. Упираясь спиной в высокую колонну камина, я подавляю рвущееся наружу шипение и прикрываю глаза, делая еще один сложный вдох. – Прекрати... – раздается протест шепотом. Дрожь отчетливой волной пробегает вверх по телу, когда мужская рука обжигающим жаром прилегает к моей талии. – Тебе не нужно было сюда приходить, – облизав губы, произношу быстрым шепотом ему на ухо. – О чем ты думал...
Осязаемая всеми органами чувств ярость, исходящая от Риддла, — то, что вынуждает меня действовать осторожнее. Выход из этой комнаты лишь один — через дверь, на которую я решаюсь взглянуть из-за мужского плеча. Туман перед глазами замыливает обзор, делая его нечетким, и я беспомощно прикрываю глаза, стараясь вдыхать как можно глубже и чаще. Это невыносимое присутствие лишает меня почвы под ногами, и, словно во спасение, — кожа ощущает тот самый могильный холод, который и встал во главе нашей встречи.
Я не позволю.
Повернув голову в сторону, встречаю искривленные в удерживаемой ярости губы. На что способен этот человек мне вполне известно. И пусть он будет способен на это лучше со мной, чем с беззащитными детьми по ту сторону стен. Поднятая ладонь проводит кончиками пальцев по гладко выбритой щеке, царапая ее ногтями, – ласково, почти неощутимо. Тело страдальчески ноет от силы хватки мужских рук, но я не сдаюсь. Такой соблазн – наплевать на все и просто сбросить контроль. Такой соблазн выпить до дна вожделенный поцелуй… Губы медленно размыкаются навстречу жесткому рту, ладонь опускается с мужской щеки на грудь… Резко – вспышка магии – Риддл отшатывается, продолжая удерживать меня за руку и талию, отчего тянет за собой, но я дергаюсь в сторону, срывая его руку со своей талии, и тут же притягиваюсь обратно – за свою вывернутую – теперь уже врезаясь в Риддла спиной. Бедра к бедрам.
Увесистый том срывается с книжной полки, со всего размаха целясь незваному гостю в голову, но не достигает свой остановки, опадая от магической преграды. Следом за ним, преобразовываясь на ходу в колюще-режущие, летят пергаменты, перья, справочники, статуэтки, подставки, оживает напольная вешалка... Скорее бы явился Альбус, потому что еще немного и от моей комнаты, а потом и от замка, не останется ровным счетом ничего.
Ну уж нет. Последнего я точно не допущу.
Не осознавая, что входная дверь и так закрыта, я прикладываю ее дополнительной защитой, намереваясь удержать мужчину любой ценой, лишь бы не выпускать в замок...
– Что ты сделал с мальчишкой? – гневно рычу, кажется, невредимому Риддлу. – Черт… – выходит со стоном – невольно. – Ты мне руку сломаешь! – как жаль, что в этой комнате негде разгуляться, как жаль, что мне жаль нарушать школьный покой. Дьявольская тьма полностью закрывает собой пол, доходя клубящимися завитками почти до колен. – Остановись, – произношу тише, нагибаясь вперед и упираясь ягодицами в мужские бедра. С конца палочки срываются огненные искры.
Мерлин, дай мне сил и терпения. И не дай Риддлу потревожить покой замка...