you're dangerous — i'm loving it
Эмма внимательно следит за каждым движением королевы; столько лет, проведённых в лесах и бегах, не проходят впустую — она может уловить каждую подвижку мышц. Как напрягаются плечи, едва заметно отъезжая назад, если человек готовится сорваться с места. Как поворачиваются ступни, — когда человек напуган или хочет сбежать. Как едва уловимо поворачивается корпус, когда человек хочет атаковать. И пока что королева не выглядит как та, кто собирается пуститься наутёк, — она выглядит скорее как испуганный раненый зверь, — так что Эмма позволяет себе немного расслабиться и скользит взглядом выше: к оголённой тонкой шее, на которой танцуют причудливые всполохи свечей, а затем на линию скулы и дальше к припухлым губам, слегка задерживаясь на них лишь затем, чтобы подумать: «она чертовски красива».
Не удивительно, что король Леопольд захотел взять её в жены. Реджина — само воплощение чистой красоты и величественности. Она словно рождена для того, чтобы сесть на трон и раздавить взглядом каждого, кто посмеет встать у неё на пути. Эта внутренняя сила вкупе с красотой, внутренней ранимостью и кошачьей грацией странно будоражат Эмму, — и ей хочется всковырнуть эту оболочку; надавить, чтобы узнать, насколько она сильна. Понять, может ли она быть ей р а в н о й.
— От вредности ещё никто не умирал, — отвечает она, наконец вновь поднимая взгляд на её глаза. Сейчас, в свете тусклых свечей, они выглядят ещё глубже и завораживают лишь сильнее; отчего-то татуировка льва на предплечье начинает колоть, и Эмма потирает её через плотную ткань плаща. — Что до побегов, то бежать здесь некуда, — добавляет тише, но всё ещё спокойно. И, хоть это вовсе не звучит как угроза, довольно скалится, не раскрывая лишних подробностей. — Боюсь, поесть вам всё же придётся. Вы же не хотите, чтобы мы заставляли вас насильно? Будьте снисходительнее, ваше величество. Чай не во дворце.
Эмма глупо улыбается: эти словесные перепалки с королевой отчего-то доставляют ей удовольствие и поднимают внутри что-то вроде бури, — давно забытой, но такой приятной. Словно разряд, пущенный по телу, от которого в глубине потухших глаз загораются озорные огоньки. Будь на месте королевы кто-то другой, — и Эмма давно бы оглушила его. Или, как минимум, связала и воткнула в рот кляп — до лучших времён. Но вместо того, чтобы облегчить себе жизни и сделать всё так, как планировалось изначально, она продолжает стоять на месте, изучая её заинтересованным взглядом и улыбаясь всё шире.
Несмотря на прямую осанку, гордо поднятый подбородок и тяжёлый взгляд; несмотря на правильный выговор, манеру речи и королевский подбор слов, — в королеве всё ещё есть что-то неуловимо дикое и свободное. Стало быть, кое-какие слухи всё же оказались верны, и она не родилась в королевской семье. Или, как сама Эмма, никогда к этому не стремилась.
you're toxic i'm slipping under with a taste of poison paradise
— Вы, должно быть, смотрели слишком много драматичных театральных постановок, где главный злодей настолько жалок и туп, что раскрывает свой коварный план до того, как воплотит его в жизнь? — вскидывает брови и ухмыляется. — А вот говорить имя королевского стражника было глупо. Хотя, признаю, эффектно. Никогда не подумывали податься в актрисы?
От вопроса о партнёре взгляд Эммы на мгновение бледнеет и как будто бы ускользает из этого мира. Она вспоминает, как в тринадцать бежала из замка, — подальше от гнёта тирана-отца. Как блуждала по лесам в поисках пропитания. Как скрывалась от королевской стражи ровно до тех пор, пока не столкнулась с Робином. Тот был на три года её старше: такой же потерянный мальчишка, который привёл её в лагерь к разбойникам — парням-сорванцам, что не нашли своего места в этом мире и были готовы на всё, чтобы добыть хотя бы кусок хлеба. Эмма отлично помнит, как держалась в стороне от них первые месяцы и ровно до того момента, пока в королевстве её не признали мёртвой. А потом внутри неё что-то щёлкнуло, — словно открылась клетка, в которую она посадила себя самолично, — и она наконец признала мальчишек своей семьёй. Она помнила, как они сидели вокруг костра все вместе: распевали песни, рассказывали глупые страшные истории, делились планами на будущее, которым не суждено было сбыться. Помнила, как оказалась очарована этой романтикой простоты и свободы, когда не нужно следить ни за своими манерами, ни за языком. Разбойничий лагерь, который когда-то начинался как простое сборище детей-потеряшек, в конечном итоге стал настоящей головной болью всего королевства. Вот только с тех пор в нём не осталось никого, кроме Робина, из тех, с кем они начинали. Их всех убили.
Эмма вновь поднимает взгляд, но оставляет вопрос королевы без ответа. Ей не хочется давать женщине лишней пищи для размышлений, — и она может думать об Эмме что угодно. Может быть, даже лучше, если она не будет знать, что Эмма и есть предводитель этого сброда. Какая ирония.
— Знали бы вы, сколько раз я слышала фразу «я вам не по зубам», — нарочито цокает языком вместо ответа и даже не пытается улыбнуться. Она бросает короткий взгляд на окно и добавляет: — Ужин уже готов. Что вы решили? Будете есть сами или мне вас с руки покормить?