Джилл все равно немного боялась открыть утром глаза и обнаружить, что очередной город мертв. Снова будут лежать трупы на улицах, готовые встать в любой момент и полакомиться свежей плотью.
Снова придется держать оружие наготове и искать патроны в раздолбанных магазинах, прислушиваться к каждому шороху. Оглядываться — не идет ли за ней огромный монстр? Джилл боялась его до усрачки, но заставляла себя собраться, чтобы ему противостоять и при этом не дать задеть. И все равно какое-то время провалялась с заражением.
Раккун-сити забыть не так просто. Города, в котором выросла Джилл, больше нет.
© Jill Valentine
Мысли о Викки травили внутри него что-то, гнойным нарывом пульсировали внутри. Проще всего было назвать это ненавистью (ведь, по сути, это она и была), но выжечь её не получалось. Стоило только отдалиться, как с непреодолимой силой тянуло обратно, лишало сил и желания отстраняться. А Люцифер ненавидел быть слабым, ненавидел быть не лучшим, поэтому он был жестоким. Когда Викки готова была открыться ему, пришлось грубо отсечь её, потому что она сама не знала, чего хотела. Вплоть, наверное, до истории Ребекки и Адмирона, которая могла бы закончиться плачевно, если бы не изворотливость демона и всё случившееся дерьмо. В какой-то момент Люцифер решил, что просто трахнет её, возьмёт то, что она была готова дать, и уйдёт, чётко обозначив границы: между ними ничего не может быть, ему не до слезливых историй любви. Но он возвращался к ней снова и снова, хотя не раз пытался заменить другими.
© Lucifer
— Я почти каждый день вижу свой кошмар. Я привыкла, — девушка встревоженно подняла на Инеж глаза. После того, как она показала себя в Каньоне, Старкова и подумать не могла, что сулийке ведом страх. Заклинательница солнца переводит взгляд на всё ещё обсуждавших что-то мужчин, припоминая, как ослепила обоих, чтобы сбежать. Однако, они не совсем не походили на тех, кто являлся во снах и мог наполнить их ужасом. А вот те, на кого троица взялась работать... Насколько же они могущественны, если могут внушить страх тем, кто разделен с ними Истиноморем? И как бы они поступили с Инеж, узнай, что она отпустила столь ценную добычу…
«Не придумывай», — пытается прогнать наваждение Алина. «Не всё в этом мире вертится вокруг тебя. И ты не во всех грехах и несправедливостях мира виновата», по крайней мере пока. Пока Александр не найдёт её. А когда это случится, скольким городам предстоит разделить участь Новокрибирска? Скольким Инеж не повезёт уйти из Каньона в целости и сохранности?
© Alina Starkov
Почему ты идешь за ним, Скуало? Где же твоя хваленая гордость?
По мнению Дино он должен был, выписавшись из этой японской больницы, собрать свои пожитки и валить подальше из Варии. Начать свою «жизнь с чистого листа», как говорит большинство неудачников, которые не смогли справится с поставленными задачами. Какое убогое определение собственной никчемности — «чистый лист». Принимая удары жизни ты или заканчиваешь свою жизнь в акульем брюхе или же, подобрав сопли, двигаешься дальше. Все эти сопли с сахаром о «начать жизнь с чистого листа» просто бред! У Скуало была жизнь, которая его вполне устраивала. И он придерживался мнения, что удары судьбы только закаляют, даже если эта самая судьба приносить тебе дерьма на большой подносе.
© Superbia Squalo
Любое жаркое сицилийское солнце рано или поздно утонет в закате, угаснув где-то на горизонте в море. И на место жгучей шаре придет прохлада, остужающая разогретый под солнцем камень, пыл итальянцев и итальянок, самого Занзаса. Ночной средиземноморский бриз окутывал его, на террасе было пусто, темно – так как лампа над входом освещала всё вокруг на последнем издыхании, а сам Занзас, словно, совсем не замечая прохладного ветерка стоял и курил полураздетый. Ну как... брюки и ботинки на нем конечно были, но белоснежная рубашка, застегнутая на три нижние пуговицы, мало что прикрывала, скорее наоборот. Мужчина смолил уже вторую сигарету, почти до фильтра скурив её. К сигаретам притрагивался Занзас редко, далеко не каждый день и даже неделю, но зато, когда руки до них доходили, порой выдувал сразу две, а иногда и три за раз, дымя при этом как паровоз.
© XanXus
Сейчас Ишида чувствовал себя, как те парочки, которых застали «на месте преступления». Обычно во всяких романтических фильмах, что часто крутят вечерами по телевизору, они убегали с веселом смехом, скрываясь в подворотнях, где обнимались, целовались... Ишида замотал головой, понимая, что в голову ему лезет настоящий бред в то время, как его действительно тащили куда-то переулками, уводя от главных улиц.
— Да остановись же ты, Куросаки! — Ишида дернулся и в этот раз без пинка приложил максимум усилий, чтобы вырвать свою руку. Лицо раскраснелось то ли от бега, то ли от тупых мыслей, что то и дело лезли в голову. Ну не весна же на него так действует?
© Ishida Uryuu
Транси не предполагал, что руки будут трястись так сильно. Онемевшие пальцы с трудом удерживали даже молоток, оставалось лишь удивляться, как прежде ему получалось удерживать скальпель. Скорее всего помогала боль и злость. Боль была почти невыносимой, разбуженная единожды, она пробивалась через все, призванные им на помощь, наркотики. Алоиса это приводило в лисье иступленное бешенство. Мышцы обвисали лохмами там, где положено было быть ровным надрезам. В прочем, ему все равно приходилось делать перерывы.
Время казалось бесконечно растянутым и в то же время ничтожным, подобно чудесной шагреневой коже. Тем стремительнее оно сокращалось, чем полнее наливался кровью, выбитый долотом в дорогом паркете, круг призыва. Транси не пожалел бы и пол поместья, не то что выкупленного по случаю дома.
© Alois Trancy
Взятая с тумбочки антикварная ваза влетает в кухонный проем, чтобы разбиться о стену в поле зрения агента CEDEF и отвлечь внимание на себя. Широкий шаг, боевая стойка и несколько мгновений на оценку обстановки. Пламя пульсирующей силой отдается в сжатых кулаках и напряженных икрах. Направленный удар в челюсть для первого для выведения из реальности хотя бы на небольшой промежуток времени. Уклонение от замаха ножом, два удара руками, чтоб сбить с ритма и позволить пропустить резкий боковой удар ногой из-под бледно-голубого шифонового подола воздушного платья. В полете на пол второй нападавший ударяется затылком о стол, из рук вываливает нож, явно позаимствованный из кухонного набора четы Сибата.
Орегано смотрит сверху вниз на развалившихся на полу мужчин, не подающих признаков агрессии и стремления показать, кто тут главный.
© Oregano
▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ |
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
) 
— 
— Tao Ren & Lyserg Diethel
— Oregano
