Елисей в замешательстве стоял перед конфетно-розовой витриной господина Фортескью и, несмотря на стылый февральский ветер, никак не решался зайти внутрь. Стекло напоминало ему тонкую гладь кристальной карамели, за которой на изящных точенных стендах красовались серебристые и хрустальные креманки с шариками мороженного, выставленными как произведения искусства. Вензеля на аккуратных карточках обещали совершенно невозможные вещи, сбивающие с толку не хуже, чем вычурно девичий тон заведения.
Он никогда не отмечал День Всех Влюбленных - в Союзе такого праздника, как и в целом традиции публично выражать свои чувства, не существовало. Не сказать, что это сильно расстраивало волшебника. В вымеренной дистанции и холодном этикете было что-то безопасное, ограждающее его от косых взглядов и стирающее границы личного одиночества, равняя с одиночеством общества. Но Лондон жил по другим правилам, быть может, как и весь остальной мир.
Косую Аллею охватил цветочный ажиотаж с привкусом сливочной тянучки и сладких духов, обернутый в подарочные ленты. Это чувство, как неумолимая близость весны, приятно щекотало ноздри и невольно приподнимало уголки губ. Елисей обернулся, выставляя воротник пальто оборонительной стойкой, и улыбнулся прохожей ведьме, прижимавшей к груди букет ирисов - незнакомка ответила улыбкой и поправила выбившийся локон. Ей шла эта улыбка, как шли и алая мантия и туфельки-лодочки, совершенно не пригодные для брусчатки аллеи и вечерних заморозков, и шляпка с кокетливой вуалью.
- Нервничаете? - журчащий ручеёк английской речи струился весенней капелью. Волшебник несколько раз моргнул, а затем спрятал ладони поглубже в карманы пальто.
- Простите? - за последние два месяца его произношение значительно улучшилось, однако Елисей все еще смущался, когда приходилось говорить с носителями языка и на молочных вах щеках проступал клубничный румянец. Девушка рассмеялась, кивнув за плечо волшебника и, проследив за движением взглядом, Соколов сам не смог сдержать смеха. Четырнадцатое февраля, потерянный молодой человек у витрины кафе-мороженного, битый час топчущийся на пороге и заглядывающий внутрь сквозь стекло, в то время как там внутри разве что яблоку не было где упасть - так много девушек ждали своих единственных и неповторимых.
- В такой день крайне неприлично опаздывать на свидание, - с мягкостью произнесла незнакомка, - тем более, если вы без цветов. Вот, держите.
И не успел он и слова произнести, как волшебница вынула волшебную палочку и приманила из своего букета три ириса, протягивая их юноше. В её смеющимся взгляде отражалась вся атмосфера вечера - пленительные черничные сумерки, сдобренные россыпью маслянистых огней и влагой прошедшего недавно дождя.
- Нет, вы ошиблись, - попытался было оправдаться мужчина, но красавицы уже и след простыл. В память о ней остались цветы и эхо дверного колокольчика. Елисей обернулся и увидел, как девушка садится за столик к галантному джентельмену в серой мантии. Что-то дрогнуло в груди. Не то, чтобы он рассчитывал на знакомство или вовсе хотел оказаться на месте этого мужчины, нет. Но эта неловкая сцена коснулась его мыслей с нежностью, как беличья кисть. И он сказал в сумрак улицы. Тихо, едва ли на одном дыхании.
- Я просто думал взять мороженное для сестры.
Но правда заключалась в том, что Соколов не знал, как Саша к этому отнесётся. С тех пор, как её помолвка была расторгнута в одностороннем порядке и жизнь значительно усложнилась превратностями лунных фаз, предсказать её настроения стало задачей не из легких. Все годы, что они провели бок о бок, теперь как свежая картина маслом после небрежного взмаха руки - общий мотив остался, но детали смазаны, краски смешаны и все не на своих местах. Что раньше приносило радость, сейчас же могло довести до слёз. Прежние улыбки оборачивались оскалом, шутки уже не казались смешными. А потом все вновь возвращалось на круги.
С женщинами, по наблюдению Елисея, всегда было не просто. С Сашей же непросто было вдвойне.
Куда безопаснее и разумнее было посмотреть в пасть голодного дракона, нежели чем противостояь её характеру.
Мороженное могло бы сестру порадовать, особенно в такой день. Вот, например - волшебник приблизился к витрине и опустил взгляд на креманку с лимонными шариками - "роса первых крокусов". Соколов не понимал, что это за вкус, но интуитивно чувствовал, что он мог бы понравиться. Напомнил бы о доме и той весне, когда они вместе с Алексеем отправились на вершину Ключевской ловить звёзды. Воспоминание родило теплую улыбку, отбрасывая глубоко назад, в те дни, когда жизнь была проще и небо казалось ясней. Он даже не сразу заметил, что кто-то энергично дергает его за рукав, требуя обратить на себя внимание.
- О, - лицо в веснушках, как в крошке шоколадной, и непослушные вихры медных волос, точно еще один призрак прошлого. Елисей нахмурился, пытаясь подцепить на крючок имя, но память отказывалась в сотрудничестве - вместо этого в голове были крокусы и искристая пудра снега на горных пиках, - простите?
Он даже не сразу понял, что девушка обращается к нему на русском. Только когда в отблеске фонаря сверкнул камень на перстне, калейдоскоп сложился в привычный узор. Лицо волшебника вытянулось и что-то внутри резко оборвалось, затвердев гранитным камнем. Судорога прошлась по мышцам, будто трансфигурируя их в заведенные пружины.
Соколов был далеко не в том положении, чтобы радоваться соотечественнику. Он уже давно отвык верить в счастливые случайности.
- Татьяна, подождите. Вы можете говорить медленней? Я за вами не успеваю, откуда...