от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь;
ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь.
 — Быт. 2:16-17

Когда Ева вкусила от яблока с древа познания, она не рухнула замертво и небеса не разверзлись над ней. В нечестивом писании говорилось, будто так Темный Владыка дал ей знание и свободу, тогда как Бог хотел удержать ее в невежестве.

Так смертные узнали, что есть зло и что есть добро, но в том, что касалось законов самого бытия, они тысячелетиями оставались слепы — и тяга к неизведанному в них была неистребимой. Недостаток знаний лишь замедлял их, но остановить — остановить их не могло ничто: ни смерти предшественников, ни безжалостные пустыни, ни бездны морские, ни молчаливые, безразличные льды, ни леса, кишащие диким зверьем.

Беда была лишь в том, что эдемское дерево было не единственным, плодов которого смертным касаться не стоило. Из века в век они демонстрировали свою глупость, неспособность по-настоящему понять или оценить то, что не вмещалось в их тесный мирок: так было и в эпоху костров, и позже — всюду находились свой Шонгау или Салем, готовые погрязть в ненависти и охоте на ведьм.

— Мы спасаем смертных от самих себя, Зи, — так говорил Эдвард, когда предложил Зельде место в группе, которая должна была исследовать источник неясной магической силы. Зельда только фыркнула в ответ да закатила глаза: спасать было нужно вовсе не людей, а эту реальность и другие — от них.

* * *

«10:15 вечера. Важное открытие. Орендорф в предгорье обнаружил обвал, приоткрывший дорогу в пещеры. Внутри нас ждала протяженная система тоннелей. Для некоторых из них характерна неестественная правильность очертаний, словно природные ходы были выправлены чьей-то рукой. Еще большее удивление мы испытали, когда в одном из залов нашли монолиты, вся их поверхность высечена вязью неизвестного нам языка.
Перед нами будто бы распахнулись двери в тайны земных недр и былых эпох.
Поле для исследований открывается невероятное».

Невероятное поле, по мнению Зельды, открывалось лишь для того, чтобы нарушить хрупкий баланс мироздания. Смертные и близко понятия не имели, во что вмешивались. В непознанных краях Антарктики таились силы, которые грозили бедой не только им самим, но и всем привычным законам природы.

Покуда Зельда листала дневники, она не переставала удивляться: ни страх перед этим местом, ни благоговейный ужас не умеряли решимости норвежской экспедиции. Они продолжали исследовать пещеры, изучать находки: не только круги камней, но и озеро, и врата, как они их называли. Стоило ли говорить, что именно они привлекали моряков больше всего? В них им чудилась одновременно ошеломляющая тайна и мрачная бездна, скрывавшая в себе путь в иные времена и измерения.

И в этом они, на свою беду, не ошиблись. Обнаруженный артефакт и впрямь способен был открыть проход между мирами — но сказать о нем больше не могли даже ведьмы и колдуны. Ничего подобного Академии Незримых Искусств не встречалось прежде, и Зельда могла сказать, что письменность, которой пользовались здешние создатели, приблизительно походила на демотическую, однако имела иное происхождение и была гораздо древнее.

Мощный магический фон был еще одной вещью, которая требовала тщательного изучения. Чем ближе к вратам, тем крепче становилось напряжение в воздухе, он едва не искрил от энергии — и она была чужеродной, не похожей ни на одну из сил, известных на Земле прежде.

Тонкое, сложное колдовство, в котором чудилось нечто зловещее, — чтобы случайно не нарушить равновесие этого места, для работ в пещерах ведьмы использовали моряков. Держать под контролем десяток смертных не составляло труда — Люцифер явно одобрял труды своей паствы.

— Как скоро они смогут все расчистить? — вынырнув из каменной утробы, Зельда остановилась рядом с ведьмой, которая следила за ходом разгрузки. Она понимала, впрочем, что вряд ли смертные управятся быстро — половину дня они потратили только на то, чтобы перевезти из лагеря в предгорье необходимые инструменты. Обвала в одном из тоннелей никто не ожидал: такими надежными казались их своды.

Она на время задержалась, наблюдая за работой норвежцев, негромко переговариваясь с женщиной, вслушиваясь в то, как вой злого, пытающегося пронять до самых костей ветра, расщепляется на множество жутких мелодий, и как все они сливаются в единую симфонию с белым, охваченным вечным сном миром, с мрачными тенями одетых снегом горных цепей в сумеречном тусклом свете — край, который не рад ни одной живой душе.

Когда смертные, наконец, заканчивают, часть из них ведьмы отправляют внутрь пещер, других — обратно в лагерь вместе в образцами пород. Зельда возвращается к вратам — несколько символов повторялись из надписи в надпись, могли стать ключом в дальнейшей расшифровке, тревожили какое-то смутное понимание, но ухватить его толком ведьма никак не могла.