[indent] Крохотный дом, принадлежащий Алтеи Риветт, после появления нежданной гостьи, дышит ей вслед затхлой сыростью, дразня чуткое обоняние ароматами крови и мускатных трав, ведьмовских компонентов не завершенного зелья. Он встречает опустением, не приветливо скрипя под ногами иссохшими половицами, внушая легкий трепет, и страшит темными очертаниями дверных проемов, в которых чудятся очередные образы, навеянные не ее памятью. Здесь сложно не чувствовать себя одинокой и Терри ощущает, как это самое одиночество точит свои острые когти об ее кожу, пробирается внутрь, настежь распахивая грудную клетку, принося за собой не только сумбур и смятение, но и колючий холод.
[indent] Аромат ванильных свечей истончился и почти померк, камин, покрытый золой, захватила вездесущая паутина, а учебник по философии и семейный гримуар, лежащие на чайном столике, поросли пылью. Образы, что не принадлежат Тьеррин, снова и снова ударяют в висок, кружатся вокруг, наперебой шепча какие-то незнакомые слова своими жестокими голосами. Они гонят ее прочь, неизменно в облике Алтеи, словно скопировав внешность молодой ведьмы, девушка ненароком залезла в ее самую суть. Многоликая знает, что ей не пристало здесь находиться. Очередной лабиринт, в котором Терри пытается отыскать ключ от следующей двери, передышка в бесконечной гонке, вторжение в обитель той, что отныне красуется в ее отражении.
[indent] Но нет лабиринтов без входа и выхода… День за днем она повторяет это как мантру, со скрупулезной аккуратностью сжимая в руках невидимую нить Ариадны, пытаясь выбраться из дебрей кошмаров, что жестоким Минотавром неизменно приходят за ней во снах и наяву, не давая ей отделить правду от вымысла. Упираясь в тупик собственного сознания, Терри дрожит под гнетом старых, не затянувшихся сердечных ран, как осенний листок на ветру и желает лишь одного – теплого покоя, способного согреть ее одинокую душу. Но снова и снова, в этом тягучем тоскливом одиночестве, ей чудятся черно-белые сны. Они полны густой, оглушительной пустоты, в которой отражаются разные воспоминания, мешанина из чужих образов и страхов, приправленных собственным сожалением и горечью от неспособности повлиять на ход событий. Они обступают со всех сторон, пронзая тело сотнями крохотных игл, превращая ее в безмолвного зрителя, испытывающего стокгольмский синдром по садистским пыткам, отключая реальность от происходящего. Она знает, что ждет ее там, впереди, но крики ужаса и боли утопают во мгле,  из которой, в тот же миг, тусклыми вспышками начинают приходить разные воспоминания – пустые глаза Анны, в которых затаилась бездна, истеричные крики матери, тело Генри валяющегося в луже собственной крови, мерцающие лампочки операционной. Сопротивляться бесполезно. И она почти не пытается.
[indent] Зеркало, попадающееся на пути, продолжает прятать истину, играя с Тьеррин в прятки. Не ее глаза внимательно смотрят из-под густых волнистых волос, спадающих на лицо. Не ее абрис губ складывается в тонкую линию, вызванную презрением к самой себе и не способностью принять родную личину. Не ее ноздри трепещут, вдыхая здешние запахи. Не ее кожа  блестит от капелек пота, выступивших испариной на гладком смуглом лбу.
[indent] Сколько проходит времени прежде, чем Тьеррин расслабляется –   десять часов или пару дней, она точно не помнит. Но дом начинается обретать краски. Тусклые, выцветшие и полинявшие, наполненные в разное время светом зари, яркого солнца и изобретением Эдисона. Старый камин вновь служит источником тепла. А безобразные тени отступают, позволяя ей на краткие мгновения почувствовать себя в безопасности.
[indent] Тьеррин любовно касается подушечками пальцев шершавой поверхности, чувствуя сквозь тонкий слой эпителия жесткую деревянную структуру оконной рамы, распахивая ее настежь и провожая рассеянным взглядом янтарно-алый закат, поднимающий с глубин смутную тревогу и предчувствие неминуемой беды. Словно чутье подсказывает, что ее передышка сегодня закончится.  Боль в вывихнутом запястье усиливается, при каждом малейшем движении, поэтому девушка на долгие минуты, истлевающие на часах гулкими ударами секундных стрелок, застывает подле окна, подобно древнегреческой статуи, сделанной, впрочем, вовсе не из мрамора, а из хрупкого стекла. Только тронь – упадет к ногам, рассыпится на тысячи мелких осколков, не соберешь, не склеишь обратно.
[indent] Сегодня Тьеррин зажигает свет во всем доме, ведь тьма караулит за каждым углом, смотрит на набранную до краев  фаянсовую ванну и невольно ведет плечами, ежась под пристальным взором демонов прошлого. Столько времени прошло, а она только привыкает к тому, что может свободно делать то, что ей вздумается. Вода смывает усталость, привносит желанное спокойствие. Омывает чужое тело, все еще принадлежащее не ей самой, а в измятой глади на нее снова и снова смотрят чужие глаза. Но к этому привыкаешь.
[indent] Она спускается обратно вниз, призраком проникая в гостиную, где полыхает жаркий огонь, с ног до головы окутанная иллюзией покоя, практически неосязаемой и невесомой, механически перебирая озябшими пальцами край белоснежного полотенца. До разомлевшего слуха не сразу долетают звуки, доносимые с прихожей. Терри не слышит, как в замочной скважине поворачивается ключ, как тяжелая массивная ручка падает вниз и дверь поддается натиску человеческих рук. Она ощущает чужое присутствие, когда осенний воздух касается ее обнаженных щиколоток, поворачиваясь в сторону сквозняка и натыкаясь на пристальный взгляд мужских глаз.
[indent] То, что начинает гудеть в груди, не имеет ничего общего с ее собственными эмоциями и чувствами. Узнавание, трепет, картинки совместного прошлого. Не ее с этим незнакомцем, а Алтеи. Разрозненные, никак не складывающиеся в единую картинку. Его смех, ее ладони на его груди. Тьеррин становится жутко, и девушка закрывает глаза, чтобы не перепутать ненароком то, что реально и что хранит лишь её память.
[indent] - Виктор, - имя срывается с губ раньше, чем она успевает подумать, решить для себя, как действовать дальше. Бежать. Ей надо бежать прочь. Но вместо этого она изучает его лицо, чувствуя, как сердце внутри заходится в бешеном ритме. Так бывает всякий раз, когда кто-то подбирается слишком близко, давит на раны и заживающие швы снова расползаются, изливаясь алой жидкостью наружу. Или предательский орган реагирует на те воспоминания, которые связывали некогда ведьму и этого мужчину.
[indent] Его лицо с грубоватыми линиями, небрежной щетиной на волевом подбородке и тёмными глазами, проникающими под кожу, что Терри кажется, что он уже увидел всю ее самую суть, девушка находит привлекательным. Не Тьеррин, конечно же, а Алтея. Или обе. Уже не разберешь. Деволл покачивает и трясет, внутри или снаружи, сложно разобрать, но когда незнакомец, нет, Виктор, делает шаг в ее сторону, девушка невольно отступает назад, ударяясь запястьем о столешницу. И именно боль выводит из оцепенения, возвращая трезвость рассудка.
[indent] Он видит перед собой Алтею Риветт. Так тому и быть.
[indent] - Зачем ты здесь, Виктор? – спрашивает Терри, придавая своему голосу как можно более небрежное звучание. Стараясь не морщиться, она огибает диван, поплотнее кутаясь в полотенце, - как видишь, я не ждала тебя..

Dark Nights - Dorothy

Итак, она разглядела. Её второй маньяк ещё и в костюме. Серьёзно. Абсолютно серьёзно. Он расхаживает по тёмным переулкам в проклятом костюме, как какой-нибудь Джеймс Бонд! Или он только что вышел со светского вечера и по случаю решил пойти задавить какого-нибудь таксиста, спасти какую-нибудь девицу и сожрать её. Так же поступают настоящие маньяки, правда? Ей бы сбежать. Спрятаться и сбежать. Но она просто не в силах. Господи, как тут вообще убегать? Может, просто приготовиться и в следующий раз завизжать. Громко-громко...
Но ладно, может, он не маньяк... или не по блондинистым девицам? Она, правда, уже несколько стара для девицы... но не будет же она называть себя бабой даже в своей голове. А слово "женщина" в общую канву размышлений исключительно не ложилось.
Так вот, может, он просто обиделся, что таксист залез на его территорию? Что она там думала про повадки психопатов-убийц?
Она слишком много думает для женщины, оказавшейся в подобной ситуации. И она наблюдает. Этот мужчина в костюме действует как профессионал. То есть он не просто сумасшедший, так ещё и физически подкованный сумасшедший? Вот от такого не сбежать, но... его голос кажется куда более... осознанным, когда она слышит его. Осознанным и жутким в чём-то... они относительно далеко, он говорит совсем негромко, но она отчётливо слышит каждое слово. Или ей только кажется? Но это всё пробирает до костей и будоражит. И она не уверена, что помнит слова. Или она их не слышала и ей только показалось?
Впрочем, какое значения имеют слова, когда таксист замирает в чужих руках, уставившись в чужие глаза. Когда что-то жуткое и невероятно происходит там... когда чужая сила, применённая на кого-то другого, как будто проходит через твоё собственное тело. А чужое тело бьётся в агонии, словно получает разряд в две тысячи вольт. Это жутко. Это... впечатляет.
И Марго не отрывает взгляда от того, что происходит. Она... сейчас столкнулась с двумя колдунами? Эта мысль приходит внезапно, когда мозг в удивительной ясности собирает кусочки паззла, так словно ему больше нечем заняться (а мог бы паниковать и вопить о необходимости орать, бежать и умолять не убивать). Она не так много знает про это. Но... она видит это сейчас. Она испытывала магию на себе. Она... не может не поверить и не может понять, хочет ли не верить. Или наоборот.
Вот только человек, который только что расправился каким-то совершенно жутким образом с другим человеком (не было никаких сомнений, что таксист мёртв), оборачивается к ней и идёт. И она не пытается отползти от него, как-то вернуть расстояние. Её сознание кричит и проклинает подсознательный интерес. И тот факт, что она не боится. Да, она... в ужасе, но не боится. Странное чувство. Такого сочетания не должно существовать, наверное. Но оно есть. Вот оно.
Она не отрывает взгляда от его лица, когда он подходит. И в её глазах, которые на несколько мгновений распахиваются шире, когда она слышит собственное имя из его уст, ужас проявляется куда более ярко. А вдруг это тот самый её убица, который пытался сделать это... впрочем, нет. Тот не стал бы её спасать. Однако откуда, черт возьми? Откуда он знает её имя? Она никогда раньше его не видела? Она не ощитал никакого вмешательства в свой разум. Она даже не подумала о нём. Она попыталась вспомнить его в своём окружении. Но нет... она вглядывается в его лицо. Нет... такое лицо она точно запомнила бы. Красивое... с выразительным взглядом. О чём она думает вообще?!
Он точно маньяк. Кто ещё в таких обстоятельствах будет столь обходительным? Но...
Он протягивает ей руку, и она колеблется, потому что принимать помощь от человека, который только что кого-то убил без зазрения совести - это уже выше её сил. Должно быть. Но... несколько секунд сомнений, и она принимает его помощь. Она поднимается, почти не отводя взгляда от его лица, словно испытывая необходимость следить за его действиями и его взглядом. Это зря. Она забывает, что сейчас на ней всего одна ярко-зелёная туфля, а не две. Она оступается в попытке встать, едва не подворачивая ногу, крепче вцепляясь в чужую ладонь, и жмурится от внезапной боли в лодыжке. Боль мгновенная, она отвлекается и, не отпуская его руки, чтобы не упасть, всё же наклоняется и снимает туфлю. Со шпильками такой высоты стоять только на одной слишком неудобно. Хотя асфальт холодноват уже...
Он представляется, и это даже круче, чем Джеймс Бонд. Амадео... Амадео, чтоб его! Красивое имя. Красивое лицо. Красивый облик. Опасный и страшный колдун. Это вообще как? Это напоминает какой-то фильм скорее. И как она оказалась посреди всего этого Маргарет было исключительно непонятно.
Ей хочется спросить в панике, кто он такой. Сознание подсказывает целую толпу идиотских вопросов и просьб, которые должны появиться у испуганной женщины, но подсознание блокирует все попытки вести себя, как истеричка, и Кроули неожиданно даже для самой себя отвечает на заданный вопрос:
- Сжечь? - что она говорит, боже?! Это точно та самая хрупкая блондинка, какой она должна быть? Она не должна отвечать на подобные вопросы! Она должна в панике пытаться решить, что делать, и тихонько попискивать с просьбой отпустить её или не причинять вреда. Но она продолжает говорить не об этом. Если этот маньяк не интересуется блондинками, то, может, даже оставит её в живых? Ох, да ладно... если он маньяк, не оставит... о чём она опять думает?
- У полиции появятся вопросы, как он умер, - добавляет она, ощущая, словно не контролирует, что говорит. Или контролирует как-то... слишком круто? - он из элитной компании. Они в курсе, что я последняя садилась в его машину...
Да, она последняя. И если его опознают (но если он сгорит до костей, то хотя бы не будет явно, как именно он умер... о чём же она всё-таки думает, ну?), вне зависимости от того, что с ним с итоге будет, за ней придут. Его GPS будет указывать точку, где он остановился. Или подождите... он наверняка должен был вообще не включать GPS. Это было бы логично, если он хотел её убить. Он должен был обозначить, что он где-то её высадил, что она отказалась, например... чтобы этот след после её убийства к нему не привёл. А если так, то это обоюдно в обе стороны. Она защищена его действиями так же, как и он. И она умеет врать прямо в глаза, если к ней внезапно придут. Да, конечно. Она может...
Если её не убьёт её спаситель...

Echosmith - Over My Head

Он говорит это женское имя так, словно хочет пропеть песню, которой сирены зазывали моряков в свои смертельные объятия. Его мастер, его создательница (кажется, это называется так) вызвала в считанные секунды какие-то смешанные чувства у вампира. Сильвана понимает, как много не знала о тех, кто находится с ней на одном сверхъестественном векторе. Благодаря семье оборотней, приютившей ее еще по молодости, она узнала многое о жизни в стаях и в одиночестве. Уже мертвая наставница открыла перед ней дверцу в удивительный и опасный мир магии и научила некоторым заклинаниям, помогла Сильване раскрыть ее способности и развивать их, прислушиваясь к природе, чувствовать каждый живой организм.
На Джеймса ведьма сейчас смотрела со смесью симпатии и удивления, потому что он и его сущность интересовали ее не только как объект, который хочется изучить от корки до корки, вампир был ей интересен и с точки зрения человеческого фактора. Когда он специально понижает голос и склоняется к ее шее, Грейвс дергает плечом, инстинктивно отклоняясь назад, и строит натянутую улыбку. Все же быть обедом у тех, кому хочешь помочь - сомнительная, а не желанная перспектива. Даже если он шутит, даже если просто подначивает ее и наблюдает за реакцией.
- Я все понимаю, ты мужчина всегда молодой, а я такая сижу рядом - целый мешок с костями и кровью, но давай без вот этих шуток.
Сильвана его совсем не знает, поэтому все еще старается осторожничать, чтобы не вызвать какую-то негативную реакцию у вампира. Он будоражил ее сознание, как тот самый плохой парень из женских романтических сериалов. Мрачный древний красавчик с тяжелым прошлым, закрытый, потому что многое пережил, холодный, но от этого не менее сексуальный. Сильви не стеснялась своих мыслей, но все равно отогнала их, прикусив кончик ручки, делая на некоторых документах пометки. Кое-где на листах сквозил магических сленг, который может быть не понятен Джеймсу. Пока он перебирает уже показанные листочки, ведьма разбирается с оставшимися.

Это только начало подготовки, она уверена, что могла бы собирать еще больше информации, если бы подождала, но тогда бы они могли сильнее укрепиться и устроить какую-то особенную засаду, поэтому надо было спешить так сильно, как она могла. Помочь им действительно хотелось, потому что какого черта они собрались нападать исподтишка, как крысы. Пусть радикалы слабее в физическом плане, у них может быть численное преимущество и какие-то техничные штуки, которые они вместе с ведьмами создают.
Между ними повисает молчание, во время которого Маккензи буквально сверлит ее взглядом, пробираясь под кожу и кости, будто пытается понять, стоит ли доверять ей. И правильно, времена нынче неспокойные, доверять каждому встречному незнакомцу - просто глупо.
- Понимаешь, тут такое дело. Все очень сложно. У меня довольно открытая неприязнь к охотникам после того, как меня хотели убить. А эти радикально настроенные личности знают обо мне пару фактов, из-за которых их вышестоящий орган может расценить меня как потенциально опасную ведьму, и они меня шантажируют уже несколько месяцев. Не люблю тех мужчин, которые считают себя великими манипуляторами. Ну, знаешь, тестостерон из всех отверстий, лезвие у шеи и противный голос. Если они умрут в схватке, я не буду грустить, - она задумывается на несколько секунд, чтобы правильно сформулировать мысль, которая правильно бы выразила ее мотивацию помочь, ее желание ехать через всю страну. - Я уверена, что когда они наиграются в шантажистов и жертву или я больше не буду полезной, они меня уберут, и на этом все закончится. Так что я сижу здесь с тобой и рискую своей шкурой, которая итак под дамокловым мечом, я уже кончик лезвия макушкой чувствую. Я буду рада, если сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь устранить их. Информация - меньшее, что могу дать, - замечает резкое изменение настроения Джеймса, поднимает на него взгляд и едва напрягается. - Что-то не так? Что там?
Сильви поднимается чуть с дивана, но резкий выпад вампира не дает ей пошевелиться. Он видит, что брюнетка напугана, поднимает ее глаза на себя и будто разгадку тайны мироздания в ее зрачках ищет, рукой крепко плечо сжимает до болезненного скрипа. Сильви пугается такой его перемене настроения и вжимается в спинку дивана, боясь пошевелиться, пока хватка на плече не ослабляется.
- Ауч, нельзя же так, - потирает разболевшееся плечо и становится рядом с ним, заглядывает, куда он смотрит. Она подумала о том же, о чем и Джеймс, когда увидела, как с двух разных сторон выходы из дома окружили мужчины в темных одеждах. Сильвана не одобряла насилие - совсем нет, как такое вообще можно было о ней подумать, но почему-то в этот момент захотелось насадить одного из них на сук.

Ведьма чувствует, как у стены дома вьется плющ, каждую клетку растения ощущает. Подходит к окну, чувствуя, как тяга с плющу увеличивается, и магия, что жила в Сильване, высвобождается наружу. Она рукой ведет, рисуя в воздухе спиральную линию и кулак сжимает крепко, и плющ повинуется, ползет к двум подозрительным типам, ноги им оплетает крепко, не давая сдвинуться с места, намертво стопы соединят своими стеблями.
- Да, нужно уходить, уводи меня отсюда, я не знаю дорогу, - едва она успевает договорить фразу, стекло в окне гостиной с грохотом разлетается из-за того, что с трех сторон в него влетают пули. Перед глазами все темнеет, и девушка на ощупь пытается найти точку опоры, но тщетно. Сильвана оказывается на полу быстрее, чем успела подумать, что это какая-то божья кара. Джеймс вдавливает ее в доски паркета своим телом и осматривается по сторонам. Чувствуя себя максимально неловко, она поднимает на вампира взгляд.
Одна пуля разбивает вазу, стоящую на полке. Вторая прошивает диван, застревая в обивке. Третья оставляет некрасивый след в стене. Это все выше ее понимания, хотя Сильвана еще с малых лет привыкла с оружию и свистящим пулям совсем рядом с домом. Жизнь дочери человека, служащего мафиози, не бывает простой, судьба будто с колыбели обещает таким, как она, что светлое будущее у них будет обагрено кровью, как ни крути. Наверное, вся наша жизнь похожа на венецианское стекло. Узоры на узорах, истории на историях. Оно всегда красиво издалека, но, возможно, если вы присмотритесь, то в красивом узоре разглядите что-то, что заставит вас плакать, смеяться, а может и ужаснуться. Но в конечном итоге все сливается в одно, в одну большую историю, который каждый из нас сможет рассказать в конце. Ее мозг буквально бурлит от лихорадочных мыслей, и она невольно морщится, пытаясь отделить дурацкие идеи от вполне сносных, если такие вообще были для подобных ситуаций.
- Шпионские игры прямо, боевик, - она высвобождается из-под натиска вампира, но слишком высоко не встает, чтобы не получить пулю в лоб. - Есть план? Я могу натравить на них птиц, а мы тем временем убежим, пока они будут выклевывать им глаза.
Да, с этой женщиной лучше не связываться и не обижать ее. Так, на всякий случай. Чтобы глаза остались целы.

На «любовь — не любовь» я гадала по ивовым прутьям
В абрикосовом небе сгорал свежевыжатый иней.
Только нежное сердце сползало рубиновой ртутью
И послушно ложилось под ноги курносой богини.
Супостатом с распятьем я пела «Высокую мессу»
На безбашенной тусе, заправившись ангельской пылью.
Я сбегала от дьявола к Богу, от ангела — к бесу,
Атеисткой осталась и, вскоре, меня позабыли.
Я все думала — кто меня держит за хрупкую шею?
Я хотела того, что другие уже получили.
Умираете вы, ну, а я день за днем хорошею,
А взамен — убиваю всех тех, кого вы приручили.

     Когда затеваешь игру с Богом, в тайне надеешься, что он выставит против тебя своего лучшего бойца, в противном случае в назревающем противостоянии не будет ничего интересного. Маркус Шеппард, судя по тому, что Неферет успела о нем узнать, был отнюдь не наивным, сельским простачком, слепо верящим в Писания и пропагандирующим прощение Господа и милость его. Сам факт того, что Марк являлся магом, весьма заинтересовал ведьму, нашедшую подобное стечение обстоятельств забавным и едва ли не несущим некий тайный, сакраментальный смысл. С той самой поры, как они впервые узнали о существовании друг друга, Шеппард вел явное наблюдение за Неферет, даже став свидетелем таинства обряда причищения одного из новичков к ценностям Культа Шуб-Ниггурат, узрев колдунью, являющуюся его верховной жрицей, во всем ее первозданном великолепии. Он не сделал ровным счетом ничего, лишь стоял и наблюдал за тем, как послушные слуги Неферет приносят в жертву богине черного козла, но по жадно обращенным глазам священнослужителя Оруэлл сделала простой вывод, каких усилий Маркусу стоило остаться в стороне от разворачивающихся на его глазах событий. И теперь пришла очередь жрицы сделать свой ход, сыграв на территории пастыря, в его маленькой хорошенькой церквушке с лоснящимися от задниц прихожан скамейками, цветными витражами и выбеленными стенами, скрывающими в коморке за алтарем запасы вина для причастия и брошюры с анонсами воскресной проповеди, ждать которую для своего визита Неферет не сочла необходимым. Для ее целей сгодилась и рядовая среда, с гораздо меньшим количеством заблудших душ и лишних ушек, которым было незачем становиться свидетелями диалога взрослых дяди и тети, стоящих на пороге религиозной войны. Неферет забавлял сам предмет их конфликта, но еще больше веселило бездействие мага, по всей видимости избравшего путь терпимости и веры. Надеялся ли он и в самом деле вызвать чувство раскаяния в колдунье и желание покаяться в своих грехах? Неферет предпочла бы услышать какие грязные мыслишки прячет он сам, скрываясь от реального мира за крестом и святой водой, и она была близка к этому, переступая церковный порог.
     Поразительно узкая кремовая юбка, сапоги на высоком каблуке и пальто, накинутое на острые плечи в тон. Полупрозрачная изумрудная блузка демонстрирует намеренное отсутствие нижнего белья, а мягкие пшеничные локоны венчает светлая шляпа с широкими полями. Алая помада безупречно лежит на дерзких губах, с которых практически не сходит снисходительная улыбка. Неферет вальяжной походкой проходит вдоль деревянных скамей, звук ее шагов гулким эхом разносится под сводами Церкви, заставляя немногочисленных прихожан поочередно оглядываться и провожать ее к первым рядам любопытным взглядом. Наконец ведьма ловит устремленные на себя глаза Шеппарда, ведущего тихую беседу с парнишкой лет двадцати. Жрица не отвлекает, как ни в чем не бывало, присаживаясь на вторую по счету скамью и закидывая ногу на ногу. Пока священник занят своими прямыми обязанностями, Оруэлл получает возможность осмотреться, ведь не каждый день ей выпадает шанс побывать в гостях в Доме Божьем. Где-то она слышала, что нечестивцев вроде нее, на святой земле убивает молния. Что ж, колдунья внутри уже больше минуты, и тучи над головой не сгустились, не говоря уже о том, что она была практически стопроцентно уверена, что и на погоде снаружи здания ее появление здесь никак не отразилось. Очередной вымысел или все дело в том, что и пастырь местный с червоточиной? Усмехнувшись собственным мыслям, Неферет достает из сумочки серебряный портсигар и, выуживая из него тонкую сигарету, закуривает, удобнее устраиваясь на твердой скамье и забрасывая на спинку свободную руку. Сигаретный дым действует на священника быстрее, чем само появление ведьмы, и он оказывается рядом всего через несколько секунд после второй затяжки. Игриво поглядывая на мужчину изучающим взглядом, ведьма демонстративно затягивается и третий раз, со смешком заявляя:
     - Святой отец, я грешна. И не обучена писаниям... скажи мне, падре, зачем Господь создал табак, если он запрещает курить своим детям, в своем Доме? Не находишь ли ты это странным? Или, может, у тебя и на этот вопрос есть ответ?- добившись нужного результата, блондинка тушит сигарету о спинку скамьи, отщелкивая окурок со следами помады двумя пальцами, затем аккуратно вынимает иглу, фиксирующую шляпу в прическе, после чего кладет рядом с собой и поправляет волосы.
     - Говорят, что Бог разговаривает со своими верными последователями и дает им наставления. Ты слышишь голос своего Бога, святой отец? Всегда ли ты знаешь, что верно, а что нет? Насколько четкой является для тебя грань между белым и черным, светом и тьмой?
     Пожимая плечами, ведьма перекидывает ногу на ногу, создавая на лице видимость глубокой задумчивости. Словно демон, поднявшийся к Маркусу из Преисподней, Неферет испытывает терпение мага, истязая его религиозную сторону и испытывая веру. Они оба знают, свидетелем чего он являлся, и Шеппард читает между строк прозрачные намеки на собственное отношение к тому, что не остановил и от чего не оторвал взгляда. Так ли уверен он был в том, что не жаждет увидеть это еще раз или, быть может, даже присоединиться?
     - Шутки в сторону. Я хочу исповедоваться, падре. Во множестве смертных грехов, что терзают плоть мою и бессмертную душу. Примешь ли ты потерянное дитя и наставишь ли на путь истинный?
     Чарующая и дерзкая, улыбка так и не покидает лица Неферет, когда она произносит эти слова, смотря прямо на Шеппарда и, даже не скрывая, что затевает с ним игру, ставки в которой будут намного выше, чем они оба в состоянии себе представить. Игру, правила которой не писаны в текстах ни одной религии мира, но которую священнослужитель не может позволить себе не принять, и которая может легко стать для жрицы последней, если она вдруг сделает необдуманный ход, разбудив не только прошлое Маркуса, но и получив наглядные ответы на свои вопросы о том, что заставляет людей, подобных ему, искать истину в Боге, которого им не суждено когда-нибудь увидеть? И не более ли правдива ее собственная богиня, которую можно увидеть собственными глазами, как и дары ее?

- Что, Эстер Уэйнс? Плачет? Да ты сам понимаешь, о чем говоришь? Если эта девочка, так похожая на куклу Барби, плачет, значит ей это зачем-то нужно! Ну, или она как минимум быстро оправится от своего потрясения и пойдет себе дальше, может даже по трупам. И не смотри на меня такими глазами. Когда ее собаку у нее на глазах сбила машина, она плакала ровно пять минут, клянусь тебе, я засекала! А потом она поднялась с земли, принесла из гаража лопату и стала копать могилу прямо на заднем дворе их дома. Так что… Ты не переоценивай ее страдания, Эдди, - Кара, длинноволосая шатенка с карими глазами, смотрит на парня почти уничижительно. Она знает Уэйнс достаточно давно, чтобы сомневаться в любом законе вселенной, но только не в том, что Эстер, при всей своей ангельской внешности, вообще не умеет и не способна ломаться. Позже она расскажет эту историю об испуганном Эдди своей подруге и они вместе над ним посмеются. И вера Кары в силу характера блондинки не разрушится.

А собственная вера Эстер в саму себя разрушится, когда из душного клуба девушка вывалится в проулок, где черный ход злополучного места будет зиять словно узкая, безупречно прямоугольная дыра на кроваво-красном кирпиче здания, а между ног будет ощущение, будто там раз за разом проводили острым лезвием, а затем посыпали перцем? Ее вера разрушится, когда она обхватит голову руками, пытаясь заглушить мерзкий шепот клыкастых тварей, что стучится по черепной коробке от стенки до стенки обрывками фраз: “наконец-то мы нашли тебя, девочка”, “пусть ему будет так же больно, как было нам”? От нее хоть что-нибудь, хоть _что-нибудь_ останется, когда в глотку попадет холодный воздух, а она сорвется на крик в ответ на собственное имя, произнесенное тихим, таким знакомым голосом? Голосом, чей обладатель, видимо, спас ее от смерти, кто смог защитить ее и оказаться в нужное время в нужном месте.

Она смотрит на Аарона, будто ничего не соображая - и когда ее рука ударяется о его грудную клетку, она словно действует сама по себе. И лицо ее ничего не выражает, когда он произносит успокаивающие слова - что-то про психов и стыд. Слезы расчертили ее лицо в мятые дорожки, кое-где размазалась до того искренне водостойкая тушь. И в голове у нее от его слов вдруг становится так пусто, так… благословенно тихо; Эстер кутается в рубашку, послушно застегивает ее до самой последней пуговицы, словно эта тонкая белая ткань - ее амуниция, последний оплот надежды, крайняя попытка психологически защититься от того, что произошло и сделать вид, что нет под ней разорванного платья и царапин нет, и на шее не запеклась кровь вокруг зверских укусов, которые, казалось, куски плоти из нее выдирают будто чертовы дети-каннибалы. Прострация… Отсутствие. У Эстер как будто бы не осталось воли, чтобы действовать самостоятельно. Но по мере того, как Аарон продолжает говорить, потухшие глаза словно разгораются подобием ярости; Уэйнс так и стоит на месте, комкает рубашку на груди, собирая ткань в кулаки, а слезы так и засыхают на ее щеках, но где-то глубоко внутри вдруг просыпается демон. Демон, который никогда не простит.

- Замолчи, - блондинка, до того глядящая куда-то вдаль, за черный горизонт проулка, за мусорные баки, что отдают блевотиной и тухлым яйцом, выдает размеренно и тихо, но внятно. И голос ее звучит как застоявшееся железные жернова, что после перерыва начинают перемалывать зерно в муку. Эстер сглатывает, дергает головой, а затем переводит взгляд на своего спасителя.

“Она плакала ровно пять минут, я засекала”.

Уэйнс смотрит на парня совсем другими глазами. Голоса, что мерзким колокольным звоном атаковали ее сознание, стихли. Она задушила их в утробе. Не сейчас… Сейчас она больше не может об этом думать, отставляя все на задний план. Все, кроме Аарона, который ранен и выглядит так, будто еще немного - и они поменяются местами в ролевой игре “кто кого спасает”. Эстер выуживает мобильный из кармана его джинс, потому что ее собственный разбился под тяжелыми каблуками нападавших еще в туалете, заказывает такси на указанные им адрес и подныривает под его руку, поддерживая.

“...а потом взяла лопату и стала копать…”

- Нужно выйти на улицу, машина будет через две минуты. Но тебе нужно в больницу, Мёрфи.

Она проговаривает это тихо-тихо. Эстер уверена, что он будет сопротивляться и не уверена, что правильным решением при преследовании было бы появляться где-то, где тебе придется регистрировать персональные данные. Поэтому она слушается его, доверяет ему. Не потому что он спас, а потому что… потому что понимает, что всегда ему доверяла. Все время с момента знакомства, пусть он и мухлевал, и подначивал, и дразнил. Она ему доверяла.

Они едут в такси недолгие десять минут. У Эстер руки на груди, пальцы то и дело неосознанно тянутся проверить, застегнуты ли пуговицы, а в окнах проносятся огни ночного города, ослепляющие неоновыми вывесками и тусклыми фонарями. Такой многообещающий пейзаж… столько надежд молодых людей рождается и разбивается о суровые реалии этих джунглей, что скрывают за собой столько опасностей. Опасностей, о которых Уэйнс мало задумывалась до этого дня. Она прикусывает губу, проводит ладонью по невидимой дорожке слез, пытаясь ее стереть, и отворачивается от окна. Прощупывает взглядом Аарона, оценивая его состояние, а затем роняет совсем тихое, обращенное в его сторону:
- Спасибо. Ты сам… как?

Она знает, что если бы не он, она навсегда осталась бы в этом клубе, на грязном полу, растерзанная, разорванная… как кукла. С обычными куклами так часто бывает.
Но только не с Барби. Она обязательно выяснит, что это были за подонки. Выяснит и вырвет им глаза с корнем.

“...копать могилу прямо на заднем дворе их дома”.