Энни одержима газетами с детства. Их читает отец, развалившись в глубоком кресле; хмыкает периодически, зацепившись взглядом за особенно интересную заметку. У нее свой небольшой мир - в их квартире, в их доме, на их улице. В детстве кажется - больше ничего другого и нет. Но газеты доказывают обратное - за стенами их вселенной тоже существует что-то. Судя по отцу - что-то крайне интересное.

Это забывается, когда приходит письмо из Хогвартса: еще бы не забылось. Отвлекает своей яркостью, неожиданностью: Энни - волшебница, что точно в рамки и границы привычного мира не входит. Все вдруг кажется немного чужим, даже родители, которые любят ее безусловно и сильно. Все вдруг кажется немного чужим - таким же представляется и замок, но это - другое: неизведанное, загадочное. Столько нового, что предстоит узнать - неудивительно, что она на Рейвенкло попадает, вечно исследовать, вечно разгадывать. Она не переживает из-за своего "статуса". В школе ей кажется, что это и вовсе смысла не имеет - дураки, которые разделяют предрассудки, привитые их идиотами-родителями - не считаются. Это не важно: в мире слишком много интересного, того, что к ним не имеет никакого отношения. И заклинания, и зелья - при упоминании последнего в первое время особенно сложно удержаться от мыслей о стереотипной ведьме в специфичной шляпе. Энни воодушевлена, Энни заинтересована. У Энни комплекс отличницы: она должна быть лучше во всем и всегда. Наверное, поэтому таким неожиданным оказывается откровение последних курсов: из всех профессий, которые есть в магическом мире, ей интереснее всего те, что мир этот делит с маггловским.

Делит, но не совсем, как и в школе. Выпустившись из Хогвартса, Эдисон понимает вдруг: предрассудки существуют не только в стенах Хогвартса. Это забавно: большинство людей, с которыми она контактирует, заявляют четко: они против магглорожденных не имеют ничего, они разницы не видят. Но разница эта все равно существует: неощутимая, неосязаемая для тех, кто не сталкивается с ней каждый день. Для нее разница ясна, очевидна как день - в каждом небрежно опущенном комментарии редактора. И вдруг, в этом "взрослом" мире, эта самая разница становится совершенно невыносимой. Все просто: предрассудки, существовавшие в школе, легко было отмести как временное препятствие, мелочь, с которой потом не придется иметь дело. Но теперь, на реальных улицах магического Лондона, становилось ясно - эти взгляды берутся откуда-то, наследуются у старших поколений, которые их транслируют, распространяют старательно и прицельно.

И, Мерлин, это не может не раздражать.

Заметьте: Энни - спокойный человек. Первому магу, который пытается доказать ей факт превосходства чистокровных магов над магглорожденными, она отвечает. Рассудительно, основательно - расписывает отличия, доказывает отсутствие непреодолимого барьера. Справляется с первым десятком, и со вторым. Но со временем - все это начинает казаться настолько очевидным, настолько естественным, что все вопросы и комментарии лишь раздражают. Эдисон устает объяснять, потому что это элементарно, потому что это должен понимать каждый.

И она начинает злиться: не показывает это всякому прохожему, скрывает за слоями наигранной вежливости, но и в пространные тирады о равноправии больше не пускается, усвоив, наконец, это беспощадное "бесполезно". Остается только учиться у старших - учиться злиться на того, на кого нужно. "Власть имущие" в их кружке становится почти ругательством, почти молитвой. Только на них и остается надежда - на тех, кто может привнести реальные изменения, на тех, в кого действительно можно верить. Увы - играют издержки профессии, и к восьмидесятому году Энни не верит ни в кого.

Знает, что нужно: реальные изменения достигаются только через тех, кто к законам имеет прямой допуск, кто может их менять (или, хотя бы, предлагать этим самые изменения). Знает, но все же даже эту толику доверия предоставить существующим кандидатам не может: кто-то слишком, кто-то недостаточно. Энни следит с задних рядов, не лезет в разгоревшуюся шумиху, не доверяет никому, кто свои имена в бюллетень вписывает. Как можно: у каждого из них - свои провалы, каждый успел высказаться и высказать что-то, что с Энни не резонирует совершенно. И все же.

И все же у ее радио акция, а Эдисон не может не поучаствовать, потому что такие возможности встречаются редко. Потому что министерство их по большей части игнорирует, на выступления ссылаясь исключительно дискредитации ради. Единственное утешение - начальник во взглядах ничуть не уступает самой Энни, а потому ему можно (в разумных границах) доверять, что само по себе забавное слово. Доверять - в границах разумного, в смысле "он бы предупредил" - максимум на который в сложившихся обстоятельствах можно рассчитывать. Этого тоже недостаточно, но она пытается закрывать глаза - особенно когда начальник говорит о коллаборации с Пророком, что само по себе является Большим Делом.

Пророк - болото; это Энни понимает еще тогда, когда абсолютно бессмысленную практику у них проходит. Уже тогда, в первые недели, понимает: газета существует лишь для того, чтобы давать людям успокоение. Она не похожа на маггловкие эквиваленты, в ней нет внешнего мира. Есть только то, что свойственно всем, что происходит на каждой улице. Мягкость, привычка, иллюзия - вот и все, что остается в ассоциативном мышлении после трех недель сотрудничества. Это неважно, это - мелочи, особенно тогда, когда Энни знает (верит), что все может быть лучше: прогрессивнее, прямее. Радиовещанию интервью добыть сложнее, но разговоры получаются более искренними, более настоящими - она это ценит (больше, чем должна, со своей независимой башни). И все идет хорошо, абсолютно прекрасно, когда (неожиданно) в редакцию поступают новости.

Она "за", всеми руками и ногами: предложение абсолютно неожиданное (полезное; то, что их выведет наконец на общую карту). Наверное, не стоит быть такой удивленной: радиовещание всегда пытается привлечь на свою сторону кого-то, кто будет представлять другую точку зрения. Наверное, не стоит это все того шока: когда Энни узнает, что сама она будет вести Эту Самую передачу - Эдисон была одним из двух основных корреспондентов радиовещания, наиболее (иронично) традиционным. Так что, в общем-то, она не должна быть настолько удивлена, когда редактор призывает ее в кабинет и озвучивает свое предложение.

Предсказуемость этих событий совершенно не облегчает диалог, особенно когда начальник кажется абсолютно расслабленным. Может быть из-за этого все и случается. Может его вопрос о том, что мог бы стать из оппонентом, был совершенно ожидаемым. И возможно ее собственный ответ оказался настолько же предсказуемым.

Не то, чтобы она когда-то собиралась озвучивать собственное резкое "нет". Второй-по-значимости политический корреспондент радио, она, разумеется, была готова к этому, но все же. но все же: когда редактор объявил о предстоящей акции, Энни оказалась неготова - слишком, слишком, слишком. Слишком сильно настаивающая на том, что магглорожденных в их обществе должны были принимать давно и беспристрастно, например. Да и вообще - множество всяких чересчур, которые скорее всего затормозили бы ее карьеру где-то еще. Но, слава Мерлину, ее редактор был человеком далеким (крайне и беспрецедентно) от предрассудков, а потому и на сам обзор выдвинул именно ее. И к этому Энни была готова - более-менее, под коучингом со стороны старших коллег.  Шоком стало другое, а именно - необходимость выбора собственного соведущего.

Ладно, у нее было множество кандидатов. Ежедневный пророк в принципе на них скуп не был, особенно теперь, когда темы, которые поднимало радиовещание, с народом резонировали особенно. У нее был выбор - широкий, хотя, конечно, не каждый из них рвался освещать выбранную тематику в компании радио-коллег. И все же - выбор был: Пророк постарался, видимо, желая отвести от себя подозрения в какой бы то ни было предвзятости. У Энни был выбор. Выбор был простым.

Как только она увидела его имя - дело было сделано. Энни чуть краснеет, отводит взгляд, потому что дело совершенно не в этом. И все же: не мстительное, но неприятное чувство просыпается внутри. Джеффа Энни не видела несколько месяцев (во всяком случае - не напрямую). Джефф Энни не нравится - не это ли идеальное соответствие двух ведущих, говорит она себе, проверяя его микрофон. Раньше-был-чистокровен: идеальная позиция для критики того же Лестрейнджа. И она именно об этом думает, когда он оказывается в студии:

- ...Эдисон, и, совершенно неожиданно для нас самих, мистер Джефф Вингер, - и, да, его имя произносит больший фурор, нежели ее собственное, но Энни не собирается фокусироваться над этим, предпочитая обратить все внимание на гостя, игнорируя все остальные эмоции, существующие, возможно, в реальном мире, но точно не в этой студии, - Джефф, расскажи, каковы твои впечатления от прошедших дебатов, - она сама его выбрала, настоятельно и прицельно, сама направила ему темы сегодняшних дебатов, но почему-то видеть Вингера в студии - также непривычно, как было бы застать саму Эдисон за печатными станками.

[indent]  [indent] Эсме, когда глаза закрывает, сосредоточиться ни на чем не может, потому что Мэл щекой к ее плечу прижимается, и она лишь за его дыханием следит. Вдох / / Кэссиди большим пальцем по его лбу проводит ; выдох / / она пальцем обратно ведет, его сон оберегая и со своим договориться не успевая. У него, порой, брови хмуриться начинают, а она улыбается, потому что за окном уже давно за три ночи переваливает, и овечки заканчиваются — Эсме досчитывает до сто тридцать девятой, сбиваясь на следующей.
Она в его квартиру приходит из раза в раз, потому что в свою комнату возвращаться не хочет, потому что они уже, кажется, вместе живут. Разве что вслух не произносят, словно негласное обещание нарушить боятся / / Кэссиди так точно; у нее ведь другие планы были, она ведь совсем не за этим к нему в баре подсаживалась.

[indent]  [indent] Сквозь шторы, плотные, но не до конца завешенные, первые лучи солнца пробираются, когда Эсме на бок переворачивается, чтобы уткнуться ему в спину и замершую ногу подсунуть под Малкольма. Он обязательно вздрогнет, что-то в подушку проворчит и снова уснет, а она следом за ним — не в спокойные фантазии, а в очередные кошмары, из раза в раз повторяющиеся. Сегодня МакГонагалл обо всем узнает и палочку отбирает, чтобы в Визенгамот привести и посреди огромного зала в одиночестве оставить.
Он полное право на это имеет — она заслужила, она сама напросилась и на наказание, и на подобное отношение. Только Кэссиди понятия не имеет, как все исправить, потому что объясняться         у ж е         поздно, а пытаться убедить — бессмысленно. МакГонагалл к карьере относится, может, на первый взгляд не слишком заинтересовано, но у него каждое решение принимается после тщательного обдумывания. Эсме бы этому у него поучиться, но все, что она из их         о т н о ш е н и й         извлекает — это привычку в нем рядом.
В его пальцах на ее спине по утрам, в его недовольством стоне, когда она одеяло на себя перетягивает, в его постоянно переслащенном кофе / / Кэссиди бы этого испугаться, ей бы дверь за собой закрыть и никогда больше к ней не возвращаться, только впервые в жизни она себя чувствует на своем месте, и это ощущение терять не соглашается. Не после того, как МакГонагалл ей выпить предлагает, как выслушивает и о себе рассказывает; он ее постоянно сначала в плечо толкает, чтобы проверить — ударит в ответ или подвинется, чтобы сел рядом. Все чаще она сдвигается, от себя его не прогоняя, и тем самым все больше путается. Кэссиди верить людям не хочет, она от этих эмоций бежит, потому что считает, что обещать, значит, сразу подвергнуть сомнениям все, что было до этого сделано.
Если Мэл попросит правду сказать, она не сможет ему до конца открыться.
Если Мэл пообещает рядом всегда быть, она не сможет ему тем же ответить.

[float=right][/float] [indent]  [indent] Эсме секреты хранит, которые ему никогда не узнать, и именно эти тайны ее заставляют не отпускать его с постели, за руки цепляясь и мешая вставать.
— еще чуть-чуть, — хриплым голосом просит, ногами обхватывая и за плечо кусая, когда Мэл что-то сказать против пытается. За окном, кажется, уже снег идет, потому что минусовая температура пробирается и в комнату. Кэссиди недовольно ежится, в одеяле заворачиваясь, и так и встает, на кухню волочась по стене. Она просыпаться не любит, у нее не один час уходит на то, чтобы с мыслями собраться. И так всегда, и так каждый раз, когда она кофе варит, сливает первую попытку в раковину и за вторую принимается, ладонью некультурный зевок прикрывая.

[indent]  [indent] У них сегодня у обоих выходной: МакГонагалл говорит, что его родители ждут их к семи вечера, и Кэссиди на часы поглядывает с волнением. Они встречаются уже больше полутора лет, но еще ни разу не переступают эту неловкую черту. Она с чужими родителями никогда не знакомилась, оттого понятия не имеет, как себя вести. С волшебниками еле слова успевает в предложения сложить до того, как ее обрекают на звание недалекой, а что будет с отцом и матерью Малкольма? Эсме знает, что отец его — священник, поэтому шутит, что будет с ним библию обсуждать и стихи наизусть читать. В этом она по крайней мере разбирается и сможет разговор поддержать; а вот если Изабель про магию начнет вспоминать — возникнет проблема.
— может сделаем вид, что уехали спасать румынских детей? — Рождество — праздник семейный, но Кэссиди его избегает уже не первый год. С детства приученная к большим застольям она в них особое волшебство находит; точнее она о нем помнит, потому что во взрослой жизни повторить воспоминания не получается. Уайатт отказывается домой возвращаться, а отец, один взгляд на которого панику вызывает, с ним разговаривать отказывается. Эсме успевает привыкнуть, что ее Рождество теперь — это поздниу ужин и ранний автобус к себе домой. Но Мэл врывается с предложением, для него, кажется, это важным, и она до сих пор понять не может, зачем так все усложнять. Не то чтобы знакомство привнесет сложности, но определенно новые ожидания вызовет.

[indent]  [indent] Она подарок его отцу заворачивает в упаковочную бумагу, скотч на пальцы наклеивая, чтобы успеть все углы удержать. Кэссиди освещенные масла покупает несколько недель назад, когда мама упоминает, что к ним итальянский епископ приезжает со службой. Они в коробке красивой стоят в квартире и пыль на себе собирают, и Эсме даже неловко становится, что так относится к вещам, в которые и ее, и родители Мэла верят. Для матери его она выбирает последнее издание справочника по фантастическим тварям: достать автограф Скамандера не получается, и Кэссиди дополняет книгу билетом на ближайшее выступление зоолога.
У нее все уже сложенным в коридоре лежит, когда стук в дверь раздается. Она каждый раз боится, что сюда кто-то из знакомых придет и начнет о деле — том самом — с МакГонагаллом разговаривать. Кэссиди первее в коридор выбегает, ему дорогу преграждая / / в шутку все оборачивая, но просто пытаясь, если что, предотвратить грядущее.
[float=left][/float]Они когда только встречаться начинают, Эсме никогда первой не засыпает и спиной к нему не поворачивается. Она свою комнату держит под запретом, никогда Мэла к себе не приглашая. У них, словно отношения на стороне, потому что подпустить его близко, значит, еще больше себя риску подвергнуть. Кэссиди когда решается с МакГонагаллом сблизиться, чтобы со следа сбить, у нее план полностью выстроен. Правда потом они напиваются первый раз, второй, третий — она уже в его футболке, а его ремень лежит, забытый у нее на кресле.
— я быстрее, — в глазок смотрит и хмурится тут же, потому что глазами своим не верит, — мама? — дверь открывает, не давая родителям зайти вперед. Правда их это не останавливает, и они слишком громко для незваных гостей кричат: «сюрприз!». Эсме растеряно в объятия отца заключает, все еще на пороге стоя.

[indent]  [indent] Малкольм не должен с ними встречаться — слишком велик шанс, что так его дело сдвинется с мертвой точки. Именно поэтому она врет, что ее родители на Рождество уезжают в Уэльс, что у них другие планы, и они никак их поменять не могут. Она чересчур сильно отца сжимает, на площадку его заставляя отойти.
— что вы здесь делаете? — у нее нервно голос надламывается, потому что Эсме улыбнуться пытается, но вместо этого неловко стоит босыми ногами на половике.
— ты же говорила, что встречаешься с родителями парня, мы решили присоединиться, — отвечает мама, ее с места отодвигая и протискиваясь в квартиру. Кэссиди успевает только отца за локоть остановить: «погоди, вам нельзя». Правда на немой вопрос во взгляде она ответить блять тоже не может.

[indent]  [indent] Почему?
Потому что ты — доказательство.
[indent]  [indent] Потому что твоя дочь Статут секретности нарушила ради тебя.
[indent]  [indent] Потому что ее никто не просил, а она всех опасности подвергла.

[indent]  [indent] Эсме лицо в ладонях прячет, пытаясь до трех досчитать. У нее неприятный холод позвоночника касается, когда она слышит, что мать уже Мэла обнимает: «она не говорила? эсме!». Она оборачивается, взгляд МакГонагалла избегая.
— почему ты ему не рассказала, как нас зовут? вы же сколько уже вместе?
— мам.
— меня зовут урсула, — она руку Мэлу протягивает.
— мам, — повторяет Кэссиди, когда она уже МакГонагалла своих объятиях сжимает. Все-таки посмотреть на его удивленное лицо приходится. Правда лучше бы Эсме этого взгляда не видела и не знала. Она неосознанно отца за собой прячет, но удержать не может — он уже шаг в сторону Малкольма делает, чтобы руку для рукопожатия протянуть.

[indent]  [indent] — я не знала, что они приедут, — извиняется, плечами пожимая. Возможно, если о магии говорить не будут, то МакГонагалл ничего не заметит. Кэссиди палочку откладывает на кухонный стол, чтобы лишних вопросов не провоцировать. Отец, когда ее замечает, в лице сразу изменяется: «слышал, вы из семьи священника». Откуда ему это известно Эсме не знает, оттого удивленно сначала на него, а потом и на мать смотрит. Лишь потом замечает, что у них несколько пакетов еды и еще один с подарками.
Она понятия не имела, что родители могут быть         т а к и м и,         когда узнают, что у нее все-таки отношения — отношения ведь? — есть.
— надеемся, мы не сильно вам планы нарушили, — у матери хватает такта об этом упомянуть, — но мы подумали, что будет здорово познакомиться и с малкольмом, и с его родителями, раз уж для них ты покупала масла, — Эсме медленно выдыхает, сдаваясь. Полтора года, полтора чертовых года, прожить со страхом, что Мэл ее раскроет, чтобы на Рождество со своим отцом познакомить. Она пытается себя в руки взять, его в сторону отводит, в глаза заглядывая: — может, все-таки скажем, что у нас смена?

// I'M A SURVIVOR
i'm not gon' give up i'm not gon' stop
I'M GON' WORK H A R D E R

Глупый тот, кто считай, что видит собеседника насквозь; до конца никогда нельзя угадать, что движет человеком, куда приведут его тайны, как сильно сломают желания. Юджиния, может, дала бы фору легилиментам, но искусных в магической Британии не так много, а у людей со временем мысли упрощаются. Она судит по себе, потому что десять лет назад мечтала об империи и замках, титулах и равноправии, а теперь с желаниями осторожничает, боится попросить о большем. Если бы кто-то попытался в ее сознание вторгнуться, то нашел бы переживания о делах общества, о том, как справиться с очередными проблемами, в которых оказалось несколько филиалов, но совсем не то, что хотелось бы увидеть в мыслях бывшего министра магии.

Дженкинс берет бокал шампанского с подноса, который плывет по воздуху, потому что нанимать прислугу - это трата денег, которую общество себе позволить не может. Она делает глоток, отмечает итальянский привкус, делает второй и наконец пытается расслабиться. Последнюю неделю Юджиния чувствует себя, как на иголках, потому что организация бала занимает слишком много, как ей кажется, пустого времени. Она могла бы доехать до Йорка, чтобы встретиться с Клариссой, у которой под крылом находится около двадцати девушек. Достать для них еду становится все сложнее: разгорающаяся война мешает снабжению, а при отправке запасов с совами или же с эльфами приходится каждый раз санкционировать использование каминов или же порталов из-за крупных размеров сырья. Дженкинс перехватывает еще и канапе, отходит с середины зала, осматривается вокруг, чтобы уж точно удостовериться, что все находится на своих местах.

Девочки снуют по углам, поправляют заколдованные инструменты, наставляют друг друга, проверяют списки и готовятся снять запрет на аппарацию. Юджиния надеется, что большинство гостей придут традиционным способом - через камин, но подозревает, что не все будут так рассудительны, поэтому отправляет нескольких ответственных к главным дверям. Отель The Crown принадлежит Палмерам, и Дженкинс это ничуть не смущает: она не чувствует себя здесь хозяйкой, как и не испытывает никакого стыда, когда приходит к матери Хьюберта и договаривается о проведении вечера для Общества.
Делает еще глоток, последний, и оставляет стакан на столе, а сама подходит к камину.

Гости собираются к указанному времени, и Юджиния не успевает начать волноваться, потому что вечер начинается так, как и планировался - размеренно и согласно расписанию. Музыка заполняет собой зал, а Дженкинс растворяется в атмосфере, такой знакомой и на время несправедливо забытой. Светские разговоры ни о чем, многозначительные взгляды и короткие кивки в ответ на комплимент или обещание переговорить на следующий день - всего этого в жизни Юджинии больше нет, потому что когда власть переходит в другие руки, то и внимание общественности кочует следом за ней. Она улыбается мистеру Флинту, предлагает ему пройти к закускам, а сама готовится к началу представления: бал - это танцы, выступления приглашенных гостей и немного магии, которой пропитан весь зал.

Она сидит в первом ряду, держит ладони на коленях, смотрит за тем, как шотландская певица поет свою партию. Мыслями Юджиния находится в кабинете, помечает, кого увидела на сегодняшнем вечере и пытается сопоставить, сколько денег им удастся собрать на улучшение шелтеров.
Она понимает, что за ней наблюдают, когда вновь сталкивается взглядом с Беллатрикс Лестрейндж, сидящей напротив нее. Юджиния с ней знакома шапочно: что-то слышала, что-то видела, о чем-то догадывается, но не заметить кольцо на ее безымянном пальце, как и горделивую осанку, очень сложно. Она улыбается ее сосредоточенному взгляду и возвращает внимание на сцену, на которой теперь стоит группа из Ирландии.

Дженкинс сталкивается с Лестрейндж у стола с закусками, откуда берет уже, кажется, шестой бокал шампанского, которое странным образом до сих пор не сказывается на ее состоянии.
— Как вечер? — она знает, что у Беллы есть планы на это общество, потому что слышит и видит, а не пользуется способностями легилименции или шпионажа. Хотя последнее больше бы подходило сложившейся ситуации, так как у Лестрейндж, кажется, вполне валидные желания. Каждая девушка хочет состояться в жизни, просто не у всех хватает смелости это осознать и попытаться осуществить. Если у Юджинии изначальное преимущество возникло из-за полукровности, то у Беллатрикс с этим очевидно были проблемы, ибо чистокровных волшебниц воспитывают совсем иначе, и среди них найти ту, кто сама дошла до осознанности - чудо не больше и не меньше. Конечно, учитывая настроения Темного Лорда (какое же отвратительное все-таки прозвище) любой чистокровный волшебник хмыкнул бы на подобные мысли Дженкинс, но ей уже давно безразлично мнение остальных: никто никогда не будет рад, потому что в каждой бочке меда найдется ложка дегтя.
— Мне сказали, что идея с музыкальным сопровождением - твоя, — иерархия в обществе бедствующих волшебниц не такая уж выраженная, но все-таки имеется. Есть тот, кто организует мероприятия, есть тот, кто подает идеи. Юджиния занимает место срединное, потому что в работу общества вложила не один десяток лет, поэтому ее слово, можно сказать, является последним, если вдруг необходимо разрешить конфликт или принять тяжелое решение. Сама организация достаточно самостоятельна: поделена на несколько городов, каждый филиал ответственен за свою территорию, ни перед кем не отчитывается (официально), но все-таки держит Дженкинс в курсе расходов, количестве заявок на помощь и прочих важных деталей.
Юджиния не знает, зачем Беллатрикс понадобилось названное главенство, ведь с ним приходит лишь нервотрепка, но в лоб спрашивать о планах волшебницы она не решается. Лишь бросает быстрый взгляд в сторону Элизы, которую, как оказалось, Белла подослала к Юджинии в конце весны.

— Ты так и будешь прожигать меня взглядами или все-таки наконец скажешь, что тебя так беспокоит? Если ты о прическе, то ее делала миссис Буве, если о платье - последняя коллекция Феретти, если тебя беспокоят туфли или сумка, то это все от Норы Блэквуд, — Дженкинс допивает бокал, ставит его на летящий мимо поднос.
— Колье - подарок мистера Флинта, нет оно не зачаровано и не представляет из себя никакого ценности в качестве артефакта. Не очень понимаю, почему ты целый вечер не спускаешь с меня взгляда, но если что-то срочное, то предлагаю обсудить сейчас, — мелодия начинает ускоряться, и многие гости пускаются в пляс в середине зала, оставляя Юджинию и Беллатрикс в одиночестве у стола с закусками.
— Если это снова об Офелии, то, пожалуйста, даже не стоит начинать. Я не вмешиваюсь ни в чью личную жизнь и тебе советую делать то же самое, — она не договаривает, что лучше обратить внимание на свою собственную, потому что это звучит грубо, а у нее достаточно хорошее настроение для обмена любезностями вместо приветствия.

дайтон: к нам едут драконоборцы, тяните жребий
пайпс: /агрессия/
ригби: у меня тут столько дел, мне пора, уже опаздываю
уинстон: /похмелье/ я ем, отвяжитесь
тео: /вытягивает короткую/
эндрю: гыгык

now we both got our battle scars
n o w   w e   b o t h   g o t   o u r   n e w   p o i n t   o f   v i e w s
( sorry, i'm not sorry ) [indent]  [indent] Чёрная водолазка дотягивается до горла, огибает его — плотная ткань не пускает наружу страхи, расходится по плечам, окутывает их, зализывает раны, по локтям скользит и до самых запястьей доходит; она прячет под собой слабости, которых Пайпер себе позволить не может. Она всё время тянется рукава закатать, но лишь сильнее их вниз одёргивает — п р я ч е т с я — ничего не должно ей напоминать // ничто не должно убеждать её в том, что страхи в душе её ещё живы. Вместо этого она надевает высокие перчатки из драконьей кожи, как будто собирается прикоснуться к огню // она не собирается, но об этом никто не должен знать. Пайпер ведь храбрая ( т а к ?), Пайпер ведь сильная, смелая, бесстрашная, Пайпер ведь всё нипочём ( т а к ? ) — с готовностью кивает и рвётся вперёд, даже когда спрятаться хочется. На месте ожогов где-то кожа светлее, а где-то едва ли не пунцовая; сколько мазей не используй, столько не прикладывай трав, сколько ни пей зелий от колдомедиков — кожа восстанавливаться отказывается; Пайпер ожоги не от других скрывает — ей не стыдно, драконологи все ранами разукрашены ( братья шутливо взлохмачивают волосы младшей сестрицы, лежащей уже которую неделю на больничной койке, смеются, что теперь она настоящая МакФасти ), Пайпер скрывает их от себя. Они — напоминание лишнее о том, что она не неуязвима; её кожа тонкая, на ней не наложена древняя магия, защищающая от всего на свете, у неё нет клыков, нет крыльев и даже хвоста, лона не всесильна — всю жизнь уверенная в обратном.

[indent]  [indent] Пайпер набрасывает на плечи кожаную куртку, неловко в узкие рукава просовывает руки и вооружается палочкой — её единственной защитой; как глупо — раньше она об этом не думала; раньше она не боялась. Это — вся её жизнь, драконы, этот заповедник, эта семья, она себя без этого не представляет — она  ч а с т ь чего-то большего, чего-то целого, она не может быть самой слабой частью, она не может быть уязвимой. Она с малых лет себе в голову втравливает мысль — бороться, она себя с детства учит тому, что нельзя сдаваться, что нужно л у ч ш е й быть едва ли не во всём. Она не слабость, она не кисейная барышня, она с детства с огнём сражалась и на драконах верхом, как в сказке — она  н и ч е г о  не боялась, а теперь, кажется, саму себя.
[indent]  [indent] Самоуверенность излишняя всюду МакФасти сопровождала; она за ней следовала по коридорам Хогвартса, когда маленькая девочка с двумя жидкими светлыми косичками ураганом по ним неслась, чтобы на урок успеть и по дороге неповоротливому старшему братцу подзатыльник отвесить / она за ней следовала на каждом занятии, когда без поднятой руки говорить начинала, потому что ей разрешение не нужно ( минус пять очков Гриффиндору, мисс МакФасти ), на что она фыркнет: ответ ведь был правильный / она за ней следовала всю стажировку в заповеднике, когда наставник учил, как самку от самца отличать, а Пайпс в ответ дерзила — я знаю, знаю, з н а ю. Самоуверенность барьером непреодолимым, ехидной ухмылочкой и пронзительным взглядом, самоуверенность — бронёй, которую она сейчас надевает и снимать ни за что не собирается // она иначе развалится.

[indent]  [indent] Выходя из небольшого дома, она все сомнения и страхи там оставляет; ей нельзя бояться, когда рядом драконы, ей нельзя бояться, когда рядом семья — они её сразу раскусят ( и те, и другие ), они её сразу поймут: одни — отстранят, на реабилитацию снова положат, а она без работы больше н е  м о ж е т, другие — просто не будут слушаться. Пайпер широким шагом направляется к административному зданию заповедника и у неё есть по крайней мере минут двадцать, пока она воюет с ветром и лёгкие воздухом наполняет, чтобы вновь сталь обрести и не дать слабости проявиться. В помещение она влетает — как всегда; она вечно носится, ходит быстро, едва ли не бегает, за ней снуёт ветер, путается в волосах, поднимает косу и высвобождает короткие пряди у лица, — за собой принося пресловутую самоуверенность, благодаря которой ей удаётся осанку прямой сохранить, а во взгляд привычное бесстрашие поселить. По коридорам к кабинету следует, без стука влетает к одному из братьев, разваливается на кресле напротив и морщится: «фу, Эндрю, опять здесь всё провоняло кофе!» — запаха она этого не выносит, кофе ни в каком виде не приемлет, в любой непонятной ситуации предпочитая чай: чёрный, очень крепкий, с тремя ложками сахара, кружка такого ( самая огромная ) всегда у неё в руке ( иногда — часто — внутри ещё и бурбон ).
— Когда там должен приехать этот придурок из министерства? — громко глотает горячий чай / сколько её не ругай — не перестанет ( ну ничерта от леди ). Драконоборцев она иначе, как придурками не зовёт — переняла от отца и с гордостью продолжает, не унимаясь лет так с пяти.
— Завтра, Пайпс, завтра. Сегодня новенькая из румынского. — напоминает Эндрю, что в бумаги зарылся и носа из них не показывает.
— Ясно. Много заказов? — бросает любопытный взгляд на бумаги, чуть приподнимаясь с места. Брат беззвучно, одними губами произносит бранное слово и головой качает устало. Пайпер из его рук нагло вырывает один из свитков, податливая бумага едва ли не рвётся, изучает, пробегаясь глазами и возвращает обратно: «скукотища». Она остаётся в кресле сидеть, развалившись, покачивая ногой и хлюпая чаем. Она брату продолжит действовать нервы, а потом в этом кресле и останется работать, кабинета собственного отрицая существование — она же не одна из этих помоечных министерских крыс, она не станет весь день за запертой дверью сидеть и пылью дышать от старых свитков и книг. Пайпер заканчивает аккурат к приезду новенькой, разгребает несколько писем, надиктовывает прыткому перу сколько нужно чешуи для очередных — очень важных! — нужд прохиндеев из министерства; она эту часть своей работы не слишком-то жалует ( как жаль, что она — большая ), куда сильнее ей нравится драконов усмирять, новых принимать и с детёнышами возиться; ей о времени подошедшем напоминает Эндрю, который из-за стола наконец-то встаёт, последние несколько часов в одном положении проведя, и ведёт за собой за собой. Пайпер ему ехидно в спину шепчет: «вау, ты оказывается умеешь ходить, я думала так и застынешь крючком».

[indent]  [indent] Они к кабинету Тэда следует, который и должен был девушку новенькую встретить; Пайпер украдкой заглядывает в папку, что уверенно держит в руках Эндрю — Сара Рэндалл, хмыкает: ну, посмотрим, кто ты такая, Сара Рэндалл. Чужаков в заповеднике МакФасти не жаловали, прямо скажем, а Пайпер была в числе первых, кто не давал спуску любому, кто в число поголовья её семьи не входил; доверяться не привыкшая, с острова редко вылезающая, для неё все — чужаки, кто с ней десятки лет бок о бок не провели. Она обязательно новенькую проверкам подвергнет, обязательно проверит, из какого та теста, сможет ли девчонка с гебридским чёрным поладить; она почему-то думала, что это понять ей труда не составит. Сара Рэндалл / Сара Рэндалл / Сара Рэндалл, она имя это в руках крутит, примеряет, пока, наконец, с этой знаменитой Сарой Рэндалл глазами не сталкивается — смешок срывается с губ, старший брат её одёргивает, думая, что та снова издёвку задумала. Только Пайпер эту Сару Рэндалл лучше других знала — от Сары и от Рэндалл, собственно, там ничерта и не было, — она училась с ней на одном потоке, она прекрасно осведомлена о том, как та жизнь свою выстроила; д ж о р д ж и а  с л а г х о р н — виднеется в улыбке / в глазах / в сложенных на груди руках Пайпер // неужели ты думала, что я тебя не узнаю, д ж о р д ж и а?
[indent]  [indent] Пайпер молчит, ей это нечеловеческих усилий стоит, она привыкла всю правду вываливать с порога, ни на что не оглядываясь, но здесь, здесь ей были интересы тайны Джорджии: что её привело в Шотландию? что вырвало из уютного семейного гнёздышка? МакФасти смотрит с издёвкой, с вызовом, нагло и прямо — с а м о у в е р е н н о с т ь, — но молчит, решая, что для выяснения всего возможность ещё предоставится, а пока она может вдоволь цирком насладиться и наблюдать, как девушка назад пятится и слово вставить пытается, пока деятельный Тэд её со всех сторон информацией обкладывает. МакФасти делает глоток из своей огромной кружки и улыбается — пусть остаётся; здесь, на своей территории, она её точно обставит.

[indent]  [indent] Остаток дня всё также в кабинете Эндрю проводит, но только больше не работой занята, а мыслями, которые поведение Джорджии разгадать пытались. Пайпер из мыслей её прогнать не может, загадку раскусить хочет, раскрыть и обличить перед всеми — она чует подвох, чует тайну, словно зверь, где-то нутром ощущая опасность, которая от Слагхорн исходит. Из мыслей её достаёт неразборчивые слова брата.
— А? — смотрит с непониманием.
— Выпить, говорю, пойдёшь? Чего задумалась-то? — по-простецки Эндрю над ней виснет, почёсывая затылок.
— А, да, конечно пойду, — вскакивает с места, вытягивается, как струна, — ничего я не задумалась, отстань. — фыркает и вперёд брата несётся. Неподалёку местечко небольшое, почти семейное. В нём отдыхают местные драконологи, их семьи и забежавшие на остров гости, коих немного, по пальцам за год пересчитать; каждый раз они для хозяйки паба — событие, она вьётся вокруг них, расспрашивает и угощает не меренным количеством пива. Местные говорят, что через этот обряд должен каждый пройти, кто к ним прибывает. Значит, он неминуем и для Джорджии; Пайпер этой мысли улыбается, нос в стакан пива опускает, скрывая от остальных свои мысли.
[indent]  [indent] Новенькой везёт, её первой МакФасти замечает, ловит в дверях, следует глазами за ней к стойке, читает слова по губам, будто рядом стоит, и буравит, надеясь, наверное, дыру в той прожечь. В Пайпер недовольство рождается: почему она ещё не убежала, поджав хвост, почему не убралась вон с чужих земель, почему ведёт себя так свободно, [float=right][/float]почему не боится, почему продолжает на Сару отзываться. Пайпер во взгляд злость подмешивает. Слагхорн первой заговаривает, также нагло, также самоуверенно, также развязно, словно им по пятнадцать и они вновь что-то в коридоре Хогвартса не поделили. Пайпер делает глоток из бутылки и глаза закатывает / Изольда. Та смотрит с вызовом, смелость себе свою вернув и легко ею теперь жонглируя; н а д о л г о — цепляет это слово и растягивает его // фальшивое насквозь. Как и вся Слагхорн. — Тэд, — внимание брата привлекает, глоток прикончив, — сюда идёт Элспет, — толкает его в бок локтём и кивает на владелицу бара, что их издалека заприметила, — она сейчас нашей новенькой присядет на уши часа на три, отвлеки её, давай. — в спину его беспощадно толкает и смешок давит в кулаке. Удостоверившись, что два одиночества Элспет и Тэд состыковались на достаточном от девушек расстоянии, МакФасти на знакомую поворачивается вновь.
— Ну,  С а р а  Р э н д а л л, — смеётся, деля буквы на равные части, —[float=left][/float] с фантазией у тебя всегда были проблемы, хоть бы Изольдой и назвалась, честное слово. — глоток пива, — От кого бежишь, С а р а, насолила румынам? Обчистила Гринготтс? — щурится, приближаясь, — Аааа — протягивает восторженно на вдохе, — неужели убила кого-нибудь? Муженька своего прибила, да? — улыбается, головой качает в выдуманном сочувствии, — Зря ты так с ним, святой человек должно быть, раз тебя, горгулью, столько терпел.
— Здесь-то ты чего забыла, Сарочка? — с презрением отточенным за годы взаимной ненависти, — Не лучшее место для того, чтобы спрятаться. Здесь тебя быстро раскусят. — глоток пива, взгляд наглый, с а м о д о в о л ь н ы й.

> hyperion slughorn (1930) & geraldine slughorn-jones (1930)
   > jack slughorn (1948) // СТАРШИЙ БРАТ
   > daniel slughorn (1948) // СТАРШИЙ СВОДНЫЙ БРАТ
   > gennyfer slughorn (1951) // СТАРШАЯ СЕСТРА
   > daisy slughorn (1960) // МЛАДШАЯ СВОДНАЯ СЕСТРА

> horace slughorn (1890) // ДЯДЯ
> dakota jones (1923) // ТЕТЯ

. [indent] . [indent] . [indent] . [indent] . [indent] . [indent] .
i become one with my demon
M Y     D A R K     S I D E     K E E P S     M E     A L I V E

. [indent] . [indent] . [indent] . [indent] . [indent] . [indent] .

[indent]  [indent] д ж о р д ж и а / она пальцами по своему предплечью проводит, подушечками очерчивая края черной метки, что едва заметно колыхается. д ж о р д ж и а / она заворожено следит за тем, как искры из палочки вылетают, до цели добираясь в считанные мгновения. д ж о р д ж и а / тени шепчут ее имя, когда его ботинок в живот упирается, а с губ кровь сплюнуть не получается. Она бежит не сразу. Далеко не сразу вещи собирает и несколько лет живет с убеждением, что когда-нибудь он перестанет. Аттикус каждый раз, правда, удивляет и с новым ударом все больнее проходится по старым ранам. Джорджиа когда-то считалась красавицей: у нее волосы всегда были в аккуратную прическу собраны, под ногтями не скапливалась грязь, а туфли обязательно с каблуком да повыше. Она всегда была чересчур леди, когда проходила по коридорам Хогвартса, книги держала одной рукой, а второй обязательно кого-то обнимала и рядом с собой удерживала, потому что нашептывать так проще было и легче. Ее когда замуж отдают за Гойла, Слагхорн радуется. Она с ним общий язык быстро находит еще в школе, когда седлает в очередной раз метлу и на несколько часов от привычного облика леди избавляется. У нее ветер в волосах путается, Джо их каждый раз в тугой хвост завязывает, чтобы не мешались. Но однажды Пайпер за него ухватывается и не только ей бедро ломает резким толчком, но и здоровый клок выдирает. С тех самых пор Джорджиа волосы бережет и при ссорах с Аттикусом сразу же за ворот прячет — чтобы ухватить не успел.

[indent]  [indent] д ж о р д ж и а / она по лесу бежит и слышит, как он позади ее имя кричит. Аттикус с ума сходит, у него демоны в глазах пляшут, а причины поступкам последние пару месяцев и вовсе сложно найти. Джо во всем винит наказания Темного Лорда: несколько круцио подряд, да еще и принуждение к самобичеванию — он пытается на ней отыграться и боль свою заглушить. д ж о р д ж и а / у нее в ушах сердце ухает, и она за куст ныряет, впопыхах пытаясь нащупать порт-ключ, который обманом оформляет на чужое имя. Портсигар щелкает, и Слагхорн после себя оставляет только вихрь листьев, которые поднимаются от аппарации. д ж о р д ж и а / кричит Аттикус в лесу неподалеку от поместья, а она уже по улицам Бухареста идет, заколдованную сумку к себе прижимая и пытаясь найти тот самый магический переулок.
Она обменивает галлеоны, покупает карту и все необходимые принадлежности, спрашивает дорогу до заповедника и спустя пару дней у ворот его останавливается - д ж о р д ж и а выжила.

[indent]  [indent] Она проводит в Румынии несколько лет. У нее волосы теперь всегда распущены, на затылке только хвост небольшой виднеется, когда кто-то хочет найти ее сквозь кустистые заросли. Гойл меняет имя — теперь ее зовут Сара Рэндалл, и откликается она исключительно только на него. Привычка вырабатывается быстро, и она этому рада — чем дальше от себя прежней бежит, тем больше себя настоящей чувствует. Джо этого объяснить не может и перчатки снимает только к вечеру, когда справляется с осмотром пары самок и остается на несколько часов и с утепленными яйцами. Она на свои ногти обязательно смотрит — под корень практически обрезанные, — а потом шепот слышит отдаленный, который слишком на ее бывшего мужа походит.

[indent]  [indent] Джорджиа никогда не отличалась терпением: она добивалась того, чего хотела с самого Хогвартса. Слизерин ее встретил распростертыми объятиями, а Слагхорн успела занять лучшую постель прямо у окна, за которым ничего, кроме темноты Черного Озера, видно не было. Гриффиндор она ненавидела так же сильно, как и желала смерти Пайпер МакФасти, которая умудрялась ей дорогу переходить в каждом сдвоенном предмете. Слагхорн, порой, в школьные будни вернуться пытается, переосмыслить что-то, задуматься, но всегда на одно и то же воспоминание натыкается: у нее переломана практически вся левая сторона тела, есть не получается, а на соседней койке лежит Пайпс, которую туда положил директор, считающий, что только так они смогут найти общий язык. Джо этот момент почему-то кажется донельзя глупым, она из раза в раз рассказывает его новым знакомым, но никто на шутку не реагирует — возможно, просто язык не до конца выучила и передать всю иронию не смогла.
Она заявку подает в заповедник МакФасти, когда пьяная и в очередной раз пытающаяся вытеснить страхи, вспоминает, что когда-то Пайпер сказала, что ей дорога туда заказана — братья ноги переломают, а родители обязательно добавят. В чем-то, наверное, она была права: Джо была отвратительным человеком и таковым и осталась. У нее в одной ладони бутылка зажата, из которой она глоток за глотком делает, а в другой перо между пальцами перекатывает, когда весь свой опыт расписывает и умудряется даже не приврать.

[indent]  [indent] Возвращение в Англию — плохое решение.
Джорджиа в этом уверяется, когда вновь влажный воздух вдыхает, благодаря попутчика и оказываясь посреди Гебридских островов. Но Темный Лорд ее вызывает на задания, и дальняя трансгрессия лишает сил. Да и из заповедника МакФасти приходит приглашение и хорошее предложение — отказываться от него грешно, ведь она последние пару лет живет исключительно на заработанные самостоятельно деньги. Гойл отслеживает все ее счета, и она не готова настолько рисковать безопасностью, которую успела выстроить.

[indent]  [indent] Стоит ей пройтись по вязкой земле, которая из-за постоянной мороси и близости к океану, мало чем напоминает поле, как Джорджиа себя вновь ощущает под невидимым гнетом. Она бежит от этих мыслей, от шорохов, от боли, которую не заслужила и которой противостоять больше не может, чтобы спустя три года оказаться с рюкзаком за спиной перед огромным заповедником. Слагхорн голову задирает и ладонью глаза от света прикрывает, чтобы в небе разглядеть хотя бы одного дракона, которыми так заповедник гордится, но ничего ее взгляду не попадается. д ж о р д ж и а / лишь в ушах вновь слышится, когда с влажным чавканьем по траве перешагивает, жалея, что не послушалась рекомендаций и не надела резиновые сапоги вместо кроссовок.
Джо добирается до горы, останавливаясь у ее подножия, чтобы дыхание перевести. Трансгрессией воспользоваться не получится — заповедник окружен антиаппарационным полем, специально построенным для того, чтобы избежать браконьерства и не приглашенных гостей. Только эта мысль ее успокаивает, когда страх вновь к желудку подступает стоит ей осознать, куда Слагхорн возвращается и на кой черт. Она тем самым конвертом, в котором и договор, и приглашения хранятся, себе в лицо машет, чтобы отдышаться и дальше наконец двинуться, когда впереди замечает недовольного гебридского дракона. Он плюется огнем в небо, а не на землю, и Джорджиа шагу прибавляет. Она повадки драконов изучить успевает до мельчайших подробностей, но каждый вид особенен по-своему: хочется предположить, что этот готовится к врачеванию, а не агрессирует на тех, кто пытается ему с земли помочь. Слагхорн у ворот оказывается спустя пару минут, которые дракон парит над заповедником и скрывается по другую сторону горы.

[indent]  [indent] — С а р а, — по буквам проговаривает, когда один из работников заповедника просит повторить ее имя и в журнале своем сверяется, приглашена ли она на территорию. Джо подобная отчужденность невероятно устраивает: Аттикус ее никогда найти не сможет, даже если узнает, что она именно здесь прячется. Ворота перед ней наконец открываются, и она на территорию заходит, лямки рюкзака крепче сжимая. Кажется, заповедник намного больше того, в котором Слагхорн до этого работала. Она успевает насчитать несколько кормушек и шесть пастбищ, которые проходит по дороге до главного здания, где ее ждут. Она по ступенькам взбирается — чересчур массивным на ее вкус, — и у двери останавливается, разглядывая колдографии почетных драконологов. Попасть в Заповедник Шотландии достаточно сложно: во-первых, он скорее семейный, чем открытый для всех желающих, во-вторых, работа с гебридскими драконами требует опыта и вовлеченности в процесс — они считаются самыми опасными после азиатских. Джорджиа уверена, что Пайпер здесь не встретит, оттого даже немного расстроиться успевает / вот видишь, Пайпс, еще и твоим родителям понравлюсь. Она на колдографиях замечает несколько удивительно похожих парней, предполагая, что это и есть те самые братья, которые должны были ей рот с мылом промыть.
— Нет, думаю, что там хворосторог, — слышится мужской голос по другую сторону холла. Несколько человек стоят у панорамного окна, с которого открывается вид на еще несколько островов с горами на них. Как правило, драконы именно там устраивают свои пристанища.
— Валлийский зеленый, — настаивает девушка, — не станет Мрак с хворосторогом уживаться, — Джо подходит к ним, выглядывая в окно и пытаясь понять, из-за чего происходит разговор. Черный дракон кружит вокруг горы и, судя по всему, сбрасывает еду кому-то снизу.
— Шведский, — вставляет она в разговор, обращая внимание присутствующих на себя, — во-первых, больший шанс, что именно он сюда залетит, потому что климат подходит для его родных мест. Во-вторых, только шведские скрываются в горных местностях, как правило, отдаленных от зелени, — Слагхорн ладонью в воздухе проводит в знак приветствия, — я — Сара, Сара Рэндалл, — ее никто из присутствующих не знает, и она себя уверенно чувствует в компании незнакомых людей. Метка надежно спрятана под несколькими защитными заклинаниями, а на губах красуется улыбка, которую нельзя принять за недружелюбность или хвастливость. Джо протягивает конверт с приглашением парню, который тут же ее за собой в кабинет какой-то ведет.

[indent]  [indent] д ж о р д ж и а / она на полпути останавливается, замечая наконец среди присутствующих п а й п е р. У нее прическа изменилась и сама она выше успела стать. д ж о р д ж и а / нервно руки прячет за спиной, взгляд тут же опуская и устремляясь за парнем как можно быстрее: — извините, произошла какая-то ошиб…
— Сара, мы тебя так ждали. У нас тут затесалось два длиннорогих, но никто с ними не работал, а румыны пока не могут согласовать дату принятия двух особей, — прерывает ее, а потом взгляд отрывает от документа, — извини, я Тэд, — руку тянет для рукопожатия, и Джо неловко улыбается, тут же в кабинет его забегая и ладонь пожимая. д ж о р д ж и а / сердце слишком часто бьется, она пытается придумать, как из ловушки сбежать. Чем, блять, думала? Ее же фамилия в названии заповедника. Да и куда ее еще возьмут работать? Блять. д ж о р д ж и а / ей уже тяжело с собой совладать, она на месте топчется, ногти кусая: — Тэд, слушай…
— Они обитают на Айлее, мы обычно туда через камины попадаем, — парню совсем не интересно, почему новенькая сказать ему что-то пытается. Но Джо уже получает ключ от дома, в котором расположится, и все необходимые документы. Она из его кабинета сбегает тут же, осторожно пробираясь по коридорам и выбегая из главного здания.

д ж о р д ж и а / д ж о р д ж и а / д ж о р д ж и а

[indent]  [indent] Как бы она ни пыталась от себя сбежать, как бы она ни старалась прошлое позади оставить, Джо все равно сидит в ванной и пальцами по метке, колыхающейся, проводит. Она себя успокоить пытается, что все в порядке будет, что Пайпер ее не узнала и проблем не создаст: крыша над головой есть, хороший оклад, несколько видов драконов. Слагхорн потерять этого не может, ей за работу нужно держаться — она сюда возвращается по причине, а не из-за каприза.
Джорджиа к вечеру выбирается в небольшой паб, который на территории заповедника для местных жителей открыт. Их тут немного и все друг друга знают, но внутри душно и шумно — то, что надо.
[float=left][/float]— Пиво, пожалуйста, — бармену кивает, по сторонам стараясь не разглядывать, но МакФасти тут же замечает. Она один стакан допивает и второй заказывает, когда наконец в ее сторону поворачивается: — почему ты на меня так смотришь? Призрака увидела? — у нее от хмеля глаза блестеть начинают, и Слагхорн ничего умнее придумать не может, как решает в дурочку сыграть. — Или познакомиться хочешь? — ногу на ногу закидывает.
— Я — Сара, а тебя как зовут? Изольда? — кажется, тон ее голоса не совсем дружелюбный, и          д ж о р д ж и а отворачивается, чтобы еще глоток сделать и в руки себя взять.
— Сара, как тебе наши края? — Тэд подсаживается с другой стороны, и она ему кивает с улыбкой на губах: — пока не успела разобраться, но планирую остаться здесь надолго, — предложение договаривает и на последнем слове взгляд на Пайпер переводит / ясно тебе?