— Из раза в раз он делает это специально! Дает такие поручения, которые невозможно выполнить, и ждет, когда я приползу к нему, признавая свое поражения и умоляя о помощи.
— А ты из раза в раз умудряешься со всем справляться, не упуская возможности этим похвалиться; хотя бы передо мной или пропойцами в баре Стаматина.
— Ты так говоришь, будто бы одобрение пропойц – единственное, чего я достоин.
— То есть мое мнение для тебя не так уж и важно?
— Не сомневался, что ты мастер вывернуть наизнанку любое мое слово, Мария.
— Только ли слово, Влад. Только ли слово.
После того, как в городе была объявлена эпидемия, совет из трех влиятельнейших семей четко распределил зоны ответственности каждого, кто мог бы быть полезен. Марии в тот момент в ратуше не было – она решила не уподобляться Катерине, которая, видимо, от морфия потеряла всякую способность думать и рассуждать, и каждой новой выходкой только больше и больше унижала себя в глазах всех окружающих. Если будет обсуждаться что-то важное, Мария и так узнает об этом – со слов старших родственников или, как подобает настоящей Сонной Хозяйке, во снах. Впрочем, о том, какого рода будут задачи Младшего Влада, она знала наперед и без пророческих сновидений – старший Ольгимский не упустил бы случая напомнить сыну, что тот ни на что толковое не способен. И неважно, что само поручение было абсурдным – никто из жителей не готов жертвовать последними крохами провизии во благо штаба докторов, понаехавших из Столицы каких-то там три дня назад.
Никто из жителей не озвучивал пока это вслух, но все понимали что с этого момента – каждый сам за себя. Каждый должен выживать как может. Это, вопреки всем ожиданиям, и оказалось одним из рычагов давления на отчаявшихся и страшащихся чумы людей.
— Скажи, как тебе удалось угадать?
— Угадать что?
— Что Данковский будет против подобной затеи и отправится отговаривать добровольцев от задания?
— Я не гадала, Влад. Я точно знала, что так оно и будет.
— Что ж, значит, мои худшие ожидания оправдались.
Неужели он действительно не понимал, на что способна Мария? Неужели он действительно был настолько слеп ко всем ее изъянам, ко всем червоточинам, вдоль и поперек испещривших ее душу? Неужели он действительно не чувствовал, что помыслы ее – такие же черные, удушающие и заразные, как и сгустки Песчаной Язвы, время от времени поджидающие на улицах зараженных кварталов?
— А что, если он в последний момент передумает? В конце концов, у нас не так много времени, и в этих испытаниях действительно есть смысл.
— В любой головоломке есть смысл, Влад. Но в этой гораздо увлекательнее наблюдать за процессом, чем за результатом.
— То есть для тебя жизнь и здоровье людей, неглупых, я спешу заметить, и важных для города людей – не больше, чем просто игра или театральное представление?
— Ты так ничего и не понял. Все происходящее сейчас – игра. И ее исход зависит от того, какими правилами ты будешь руководствоваться, совершая следующее действие.
— Если уж я и буду руководствоваться какими-то правилами, то точно не теми, что установила ты.
Дверь за Младшим Владом захлопнулась с такой силой, что могло показаться, будто бы все Горны разом пошатнулись, и непонятно каким чудом на ногах устояла пришедшая так не вовремя Ева Ян. Или же наоборот, в самый подходящий момент?
— А, Ева, – Мария, сидевшая напротив зеркала туалетного столика и обхватившая обеими руками свою голову, тут же выпрямила спину и даже развеяла тень злобы на своем лице, стараясь не напугать гостью с порога, — Я чувствовала, что ты придешь, – осталось ли в Городе-на-Горхоне хоть одно место, куда не простирался взор Алой Хозяйки? И что же будет тогда, когда вся ее сила, перешедшая по праву рождения от матери, проявит себя в полной мере?
Не исключено, что тогда Песчаную Язву будут поминать добрым словом да сущим пустяком.
— Даниил? Зачем же ты его ищешь? Если тебе нужна врачебная консультация, то боюсь, я не смогу в этом помочь, – усмехнулась Мария, подхватывая со своего туалетного столика декантер с красным вином, на вид таким густым и насыщенным, что казалось, будто бы Каина собирается разлить по бокалам кровь, —Но во всем остальном – милости прошу, – она подошла к Еве, замершей на месте около двери, и передала в ее руки напиток, жестом приглашая сесть на кушетку около окна, а сама вернулась на свое прежнее место. Мария не сводила глаз с гостьи, совершенно не задумываясь о том, что ее изучающий взгляд может приносить дискомфорт; не в привычках Каиной было заботиться о чьем-то комфорте, кроме своего собственного.
— У тебя сердце – как птица в клетке, – сказала девушка после непродолжительного молчания, за которое тишина, царящая в комнате, успела укутать с ног до головы, а потому голос Марии звучал как набат, эхо которого все еще пряталось по уголкам города, напоминая о том, что беда уже здесь, — Стучится о ребра, вырваться пытается и прокричать о чем-то хочет, да только ты тому все противишься, – Мария склонила голову на бок и ее отражение в висящем позади разбитом зеркале теперь смотрело точно в сторону Евы. Иногда казалось, что оно не менее живое, чем сама Хозяйка, а потому даже когда улыбки хищной на губах Каиной не возникало, в отражении ее рассмотреть можно было.
— Почему? – располагающий и мягкий тон на мгновение сменился грозным, дознавательным, будто бы не в гости заглянула Ева Ян, а на допрос угодила. Сверкнули в полумраке недобро темные глаза Марии, но она тут же рукой по волосам провела и поигралась пальцами с серьгой из драгоценных камней в своем ухе, а затем улыбнулась легко, почти что беззлобно, намекая на то, что готова выслушать девушку.
Она всегда так делала – перебирала пальцами в воздухе, маскируя под ничем не примечательной привычкой то, что на самом деле готовится длинные когти свои вонзить как можно глубже в душу человека, за советом к ней пришедшего, и вынуть изнутри все тепло без остатка. Растоптать, разбить, чтобы в итоге своей воле подчинить.