В кузнице царил ад. Тягучий жар патокой окутывал мои плечи, сдавливал, удушал до свистящей хрипоты, толчками выходившей из пересохшего горла. Я так вымотался, что поднятая ко лбу рука, смахнувшая пот, ручьями струившийся по скулам и застилающий глаза, казалась тяжелее стального гномьего молота. Последним я пользовался только дважды. Но и тех попыток мне хватило, чтобы плюнуть на страхи и организовать экспедицию в бездну гор, основываясь лишь на слухах о царящих там несметных богатствах. В первую очередь меня интересовала редкая и почти легендарная руда – мифрил.
В подобную затею мало кто верил, в особенности, когда большинство расчетов сводились к моему беспечному: «на месте разберемся!». Таких, как я, беззаботных дурней, надо еще поискать. А когда шансы стремительно приближаются к одному на миллион, вмешивается закон мироздания: дуракам, новичкам, и прочим нелепым стечениям обстоятельств непременно повезет. Но не сразу, а сперва изрядно погоняв по лабиринтам пещер толпами гоблинов, плотоядных многоножек, ядовитых паучих, вылакавших их моих запасов зелья невидимости и прочих малоприятных экспонатов этого подземного сафари. Клянусь Бездной, я чудом избежал встречи со своей доисторической родней, принявшей радушное предложение гостеприимства у какого-то демонолога-отшельника. Благо эволюция не стала отыгрываться на своем потомке и наградила меня достаточной величины мозгом, чтобы не бросаться выяснять основную повестку этого собрания, плавно перетекшего в званый ужин.
Предмет моих вожделений оказался крупной жилой, пролегающей в тесной близости от заброшенных угольных штольней. Землетрясение, сход лавины и заселившийся вендиго существенно сократили количество желающих продолжить дальнейшую разработку руд. Но когда это меня останавливало? Тифлинги людоедам не по зубам!
Спустя сломанный рог и выдранный кусок предплечья, моя экспедиция обнаружила … алмазы! В этих чертовых недоработанных штольнях были залежи алмазов! И пока мои спутники набивали свои сумки, я хохотал и плакал как безумный, с потерянным видом ковыряясь в пухлых материнских жилах. Мои товарищи должно быть решили, что я окончательно спятил. Они были близки к истине. Потому право собственности и выработки обнаруженных богатств оформлял не я, а какие-то подозрительные типы. Впрочем, в накладе я не остался: присутствие злобного, недовольного итогами экспедиции полудемона, положительно сказывается на добросовестности юристов.
Мифриловую руду я получил много позже, наладив отношения с торговыми конторами. К тому времени обустройство моей кузницы подходило к концу, и начиналась занимательная часть экспериментов со сплавами.
Не собираюсь утомлять подробностями моего невеселого прошлого, проведенного подле гномьей наковальни и ее угрюмого хозяина. Но именно оттуда я подчерпнул знания о горном деле, и, если бы меня не турнули из приграничного замка, клянусь молотом Тюра, я бы рассылал прошения во все известные гномьи общины с просьбой принять меня в свои ряды. Был бы рогатый такой, сгорбленный глубинный гном. В нашем мире всякое бывает.
В общем овчинка стоила выделки и в алом свете пламени моей кузни переливаются грани молота мифрилового сплава с алмазным напылением – моя гордость, плод моей смекалки, таланта, пота, крови и прочих алхимических и естественных нелицеприятных составляющих. Чары закаливания тоже присутствуют, но, к сожалению, не моей работы. Как вспомню сколько еще должен магу, так сразу прошибает холодный пот – самое надежное средство от теплового удара в этом адском горниле. И я им без зазрения совести пользуюсь, прикусывая надтреснутую губу, и смачиваю ее проступившей кровяной каплей. Это помогает мне сосредоточится, когда последние звонкие удары молота сглаживают неровности парадного щита. С утра мучаюсь с этой вмятиной, ставшей следствием моих заблуждений.
Признаюсь, я не мог бы и подумать, что эльфы настолько твердолобые. В буквальном смысле. На вид те еще хлюпики – дунешь, впадут в осадок. Конкретный же остроухий обладал не только талантами к длительному полету через обеденный зал, но и завидной меткости таранить лбом мои изделия, развешанные в целях рекламы на стенах постоялого двора.
Имя этому шебутному заведению - «Болотный чёрт». Вывеску с неким рогатым субъектом, замотанным в кокон из водорослей видно на квартал вперед. Но упаси вас, боги, спросить откуда название взялось. Не отвечу! Даже за тонну мифрила и обсидиановый кирпич в придачу. Могу только намекнуть, что все действительно начиналось … с болота.
«Болотный черт» не самый дорогой в Сириусе постоялый двор и не самый презентабельный. Я активно распускаю мрачные слухи, тем самым отгораживаю этот приют замученных приключениями путников от излишнего внимания городских кутил, зевак и прочих любителей праздного безделья. Моя репутация создания с дьявольской внешностью только тому способствует.
Для остальных, друзей, двери всегда открыты. Трехэтажный крепкий особняк в торговом квартале, неподалеку от рыночной площади. На первом этаже трактир, стойло и дворовые пристройки, в одной из которых моя гордость – кузня, просторная и уютная, так не похожая на мрачную замковую конуру из моего детства. В отличии от городских кузнецов, я не работаю в кустарном производстве, где ковка однотипных мечей, кольчуг и щегольских шпаг поставлена на поток. Только штучные изделия и только на заказ. Постоянным клиентам, скрепя сердце, сделаю скидку.
Верхние этажи отданы под гостевые комнаты. В эту вотчину я не суюсь, разве что иногда помогаю с плотницкими работами: полку прибить, починить выкорчеванные дверные петли или залатать прожженную дыру в полу. Учитывая разнообразие гостей, здесь случается всякое. К примеру, брызги крови принципиально не смываю – для этого наняли на подработку какого-то чахлого типа с городского кладбища, сильно нервничающего в присутствии заезжающих жрецов. Признаться, я их тоже недолюбливаю, и не смотря на наличие собственных комнат, частенько ночую в кузнице. Привычка, что с нее взять?
В будущем году планируется открытие бани в одной из пустующих пристроек. Чертежи уже готовы и надежно спрятаны от любителей использовать тонкую заказную бумагу для хранения вяленого мяса. Осталось разобраться с системой водопровода и добиться от властей решения проблемы с канализационными кошмарами, расплодившимися под городом после неконтролируемых выбросов алхимических реагентов. Однако, дураков копаться в акведуках, даже за приличную награду, пока не отыскалось. Поэтому, мы дружно наслаждаемся потусторонними завываниями, идущими в тихий ночной час из-под рыночной площади. Некоторые продвинутые барды находят в них вдохновение, мучая наш слух своими последующими изысканиями. Лично я, порядком оглушенный звоном молота, нахожу в их строках удовольствие, а более чувствительная на экспериментальные баллады Хозяйка продолжает тренировать свои и без того блестящие навыки метания камней из пращи.
И конечно же, какой постоялый двор без питейной? Даже для столь противоречивого, по слухам, заведения, вечерами от любителей хмельного отбоя нет. Особый рецепт – настойка из забродивших мандаринов, поставляющихся аж из самого Экрона. Открыл ее, как ни странно, самый непьющий, но и самый прожорливый участник наших походов, найдя более рациональное использование моей энциклопедии трав, чем разбивание чужих голов гранитной обложкой сего научного писания. Любопытный факт, но в целях повторения эксперимента с той же настойкой, наш маг обнаружил тайну добычи чёрной материи, и теперь скрывается от властей и шпионов соседних государств. А признанная ценным алхимическим дистиллятом настойка завоевала свою любовь не только в научных, но в кругах разборчивых ценителей экзотики.
Конечно же, среди разношерстных посетителей попадаются и неприятные гости, как тот эльф, имевший наглость сравнить наш постоялый двор с дешевой едальней. Я тогда слегка погорячился, бывает. Но все в результате чинно: врача оплатили (гробовщик взял бы меньше!). К тому же в бюджете постоялого двора заранее заложена статья расходов на мои чудачества. И в свете последних событий, я все чаще размышляю над идеей открытия вакансии лекаря, оборудовав для него небольшую пустующую пристройку.

Мечты и планы! Давно перевалило за пол день, о чем громогласно провозглашает мой желудок.
Вылив на себя бочку почти обжигающей воды, блаженно медитирую на пар, а затем сняв с себя кожаный фартук и плотные рукавицы, передвигаю конечности в трактирный зал, гордо выставив перед собой сверкающий щит. Вешаю его на стену, все еще хранившую следы знакомства с эльфийским лбом. В отполированной зеркальной глади нахально улыбается мое раскрасневшееся отражение. Рожа, конечно, та еще, – даже с демонической регенерацией жизнь меня сильно трепала. Про таких говорят, мол рога бошку давят, одно и вправду обломали. Ничего, пережил как-то, не страдаю, правда седеть уже начал: пепельные пряди стекают с висков по моим чернявым волосам, стянутым на затылке кожаным шнурком.
Оборачиваюсь к стойке, из-за которой едва торчат длинные, листовидные уши. Мебель здесь добротная, крупная, я бы сказал почти несокрушимая, но для этого миниатюрного создания, считающегося здесь хозяйкой всея есть стул. К тому же она не обязана присутствовать в зале постоянно. Разве что сегодня пополняли кладовые, и она инспектирует запасы … каждые, хм… пол часа.
Хлопаю по стойке, тут же прекращая довольное чавканье. В сверкнувших лавандовых глазах столько укора! Говорю, что закончил с помятым щитом, перегибаюсь через край столешницы и цепляю винную бутыль из припрятанного бара. Утреннюю работу я закончил – имею святое право на отдых. Тем более днем постоялый двор обычно пустует, не нуждаясь в услугах едва захмелевшего вышибалы. Раскусываю сургуч пробки зубами, и он, крошась нехотя поддается. Однако, напиться мне сегодня не дано.
Полуденный гость, соскакивает с вороного коня и тот серой дымкой исчезает у стойла. Наше темнейшество пожаловало – давненько его не было видно в этой дыре. Гость отодвигает стул и вольготно разваливается за стойкой, вытянув длинные ноги. С усмешкой протягиваю ему вскрытую бутыль, и тот осушает залпом почти половину, прежде чем оторвавшаяся от запасов Хозяйка успела найти приличный стакан. Брезгливо берет его двумя пальцами, покрывает изморозью и начинает скупой рассказ, не вдаваясь в совсем уж рискованные подробности. Все это я слышу из раза в раз: невольный участник террористического акта где-то на западе, разыскивается в очередных кругах аристократических шишек, не то с целью казни, не то женитьбы, не то исполнения еще каких-то обязательств перед якобы цивилизованным обществом.
Раздираемый внутренним дьявольским хохотом, пытаюсь придать своему лицу сочувствующий вид. Получается паршиво - скалозубая ухмылка упорно не желает стираться с лица. Заметив это, гость приканчивает бутылку вместе с рассказом. Затем плетется наверх в свою комнату и наказывает будить только с случае апокалипсиса, когда начнет пора линять в иное измерение.
Мысленно прикидываю сколько уличных соглядатаев успели опознать нашего гостя, и делаю пометку потолковать в ними по душам во время вечерней попойки. Поторопился я с щитом – лишний аргумент, призывающий держать язык за зубами, был бы как нельзя кстати.
Но на полуденном посетителе заботы не заканчиваются и мне на нос садится разъяренный шершень. Я тут же морщусь от оглушающего звона в ушах, к счастью ли или нет, ментального.
Хозяйка вопросительно косится на меня. Нашу фею украли – перевожу ей вопли. Опять! Мы синхронно трясем кулаками и ее «камень» точит мои «ножницы». Победно вскинув руку, маленькая ушастая женщина суетливо набивает сумки снедью. Судя по размерам припасов тащить все это придется мне!
Плетусь наверх и громко стучу в дверь, проворно отскакивая от бранного темного проклятья. Оно вихрем вырывается из комнаты обугливая противоположную стену - запишу ремонт на счет! Не все же мне у мага в должниках ходить. Трублю во всю свою дурную глотку о подъеме, выслушивая из ледяного склепа новые подробности об особенностях происхождения своей расы, и уже соскальзывая вниз по лестнице, уворачиваюсь от несущихся вдогонку сосулек, растрясая скопившийся на брюхе пивной жирок.
Моя радостная ухмылка никуда не делась - Мы все опять в сборе и опять идем спасать одну проблемную фею. Это наш юбилейный пятидесятый поход!

"Мне всегда нравились заводные механизмы. Пристрастие началось с подарка от папы: он отыскал какого-то великолепного мастера игрушечных дел, Оппенха, который из кучки жестяных полосок, десятка шестерёнок и нескольких тоненьких цепочек соорудил великолепную металлическую змею. Я помню, как, высунув язык, усердно крутила торчащий из узкой спины ключик; он поначалу был совсем тугой для моих детских рук. Когда дальше заводить было уже некуда, я опускала модель рептилии на землю и она оживала: тельце со скрипом изгибалось зигзагом то в одну сторону, то в другую. Она бодро двигалась вперёд (если поверхность была не слишком скользкой!), и через каждые полметра приподнимала чуть-чуть украшенную рубиновыми глазами голову и дерзко шипела. Ещё у меня был крошечный железный рыцарь на коне, но он мне нравился поменьше, потому как скакун двигался слишком медленно и неестественно, и не внушал ужаса и уважения, которые, по моему мнению, должны были внушать рыцари. Обе игрушки были страшно дорогие, ведь делались на заказ, но в ту пору я этого не осознавала, а потому без зазрения совести вытаскивала их играть во двор – даже после дождя. Справедливости ради, времени поиграть у меня было не так уж много, так что прожили папины подарки куда дольше, чем им с таким обращением полагалось.
В бесхитростном детском восторге я не особо задумывалась, что эти игрушки символизировали. Это уже потом, годам к четырнадцати, когда и змея, и рыцарь уже превратились в бесполезные груды металла, я о них задумалась всерьёз. Они демонстрировали, на что способны человеческие ум и изобретательность безо всякой магии. Они доказывали, что нам не нужны дешёвые еретические трюки, чтобы создавать поражающие воображение вещи. Я помню, как обсуждала это с Сау, и она со мной согласилась, пусть и относилась к механизмам куда более прохладно… Мне захотелось тогда разыскать того мастера, у которого отец заказал змею и рыцаря, но оказалось, что он теперь работал на Церковь в столице. Пришлось подождать.

Поступив в Инквизицию, я перебралась в Элликсазу, и желание встретиться вновь с талантливым ремесленником разгорелось с новой силой. Мне казалось странным, что за прошедшие десяток с хвостиком лет он так и не приобрёл знаменитости по всей стране. Да что он; цеха мастеров-часовщиков так и не возникло, заводные игрушки оставались редкостью. Разве не глупо? Чернь зачастую тянется к знахарям и колдунам потому, что те способны поразить их воображение. Выслеживать и наказывать виновных – дело благородное, но заниматься им было бы куда легче, если бы простолюдины не меньший трепет испытывали перед сложностью и размеренностью машин. Мне приходили в голову смелые идеи; почему бы не сделать театр заводных фигурок, повествующий о ключевых событиях древности?.. Механика, как наука и как явление, на удивление хорошо вписывалась в общий образ Церкви, и не только потому, что её так легко напрямую противопоставить магии. У механики и Багровой религии были схожие символы. Пламя, масло, пар, металл… Да сама Церковь зачастую напоминала идеально отлаженный механизм. Мне так и представлялась старая-добрая механическая змея, только в броне, с острыми клыками, и пламенным сердцем, которое заставляло ключ крутиться самостоятельно.
Оказалось, господину Оппенху Церковь и впрямь за последние годы поручила несколько поражающих воображение проектов. Только, конечно, не игрушки интересовали Багровых священников, а пыточные инструменты. Я не стану марать эти страницы подробным описанием ужасов. Тогда они казались мне по-своему прекрасными, ведь они служили ещё одним доказательством могущества Церкви, ещё одним напоминанием того, с каким рвением мои братья и сёстры готовы проповедовать истину Шестерых. Да, им недоставало элегантности и грации заводных игрушек, ведь для того, чтобы причинить человеку боль, изощряться особо не надо, да и механизмы нужны гораздо более жёсткие… Теперь, кажется, от одного воспоминания желудок мой сворачивается в тугой узел.
Я помню, как в первый и последний раз поговорила с Оппенхом. Я застала его за работой. У него были красивые, тонкие, умелые руки, на удивление нежные для человека, который каждый день собирал и пересобирал состоящие из кусков наточенной стали предметы. Только руки эти и оставались спокойными во время нашего разговора; всё остальное, от кожи до голоса, так и пронизывала сумасшедшая дрожь. Я решила тогда, что на него снизошло вдохновение от самой Каерлан, и он трепетал, чувствуя, что пустил свой талант Ей на пользу.
Простите мне эту прелюдию.

Мистерия. Я возненавидела это место, кажется, с самого первого же шага, что я тут совершила. Куда ни бросишь взгляд – он упадёт либо на мага, либо на химерика, либо на еретика. Жар Багровой Церкви до моего прибытия ни разу не смог этот мир опалить. Я долгое время гадала, что же Мистерия из себя такое представляет; моё ли это личное чистилище, в котором я обязана ответить за грехи моей сестры, или, может, чересчур далёкие и тёмные земли, которым требовался лучик света Церкви… Смешно то, что ответа я не знаю до сих пор. Мне кажется, пришельцы вроде меня сами для себя этот ответ находят и определяют. Мне удалось его отыскать в вере, что тебя наверняка не удивит. Как бы там ни было, это ведь именно Шестеро возжелали, чтобы я сюда прибыла. Пытались ли они меня наказать? Направить? Принести сюда порядок моими руками? Всё сразу. Вопрос на самом деле стоял не в том, что такое Мистерия, а в том, что я собиралась в ней делать.
Первое время я просто поступала в соответствии со своими принципами – с теми же, которые вели меня по моей одинокой дороге два года кряду со дня падения Дома Эскорца. Я бросала вызов тому, что считала злом. Вставала на защиту тех, кому она требовалась. Я не сдавалась и не опускалась до сотрудничества с местными инакомыслящими. В результате я за сутки лишилась меча и дееспособности ввиду перелома всех рёбер разом.
Я не могла позволить себе жить в моменте. Мне нужна была цель. Мне нужно было что-то, ради чего я, скрипя зубами, могла бы поступиться идеалами – хотя бы временно. Что-то, что в глазах Шестерых оправдало бы все мерзкие поступки, на которые мне предстояло ради достижения такой цели пойти. Если бы я тогда отказалась от поисков такой цели, если бы просто вздохнула и осталась просто безликой иномиркой в маске, то всё случилось бы совсем иначе. Но мне под руку попался Голодный Факел Каерлан, знак благоволения со стороны Шести Тронов. Свидетельство, помимо всего прочего, того, что я была не первой лавинианкой в этой чуждой реальности. Не первой попыткой моих богов согреть и осветить мрачную Мистерию.
Я поставила себе цель – построить в Мистерии Багровую Церковь. И она, само собой, оправдывала средства.
Я понятия не имела, с какой стороны к этому делу подступиться. Где раздобыть денег, как завербовать сторонников, где, в конце концов, базироваться, как проводить миссионерскую деятельность, как не оказаться стёртыми с лица земли случайным чихом со стороны золотого дракона. Да, спасибо матери, я обладала неплохими познаниями в области управления и счетоводства, но большая часть этой типично-землевладельческой грамоты давным-давно вылетела из моей молодой головы.
В Лавинии Багровая Церковь тесно связана со всеми сторонами жизни общества. Я не могла и надеяться в краткие сроки точно так же её интегрировать в жизнь мистерианских городов-государств. Пришлось подумать. И поработать. Ответ нашёлся в детских воспоминаниях.
Машина. Церковь когда-то представлялась мне хорошо отлаженным механизмом. В основе заводных змеи и рыцаря лежал практически один и тот же механизм, которому требовался ключик. Мне требовалось просто выделить основополагающий принцип работы Церкви, а всё остальное можно будет построить позже вокруг него. А в чём этот принцип заключался? Как его выделить так, чтобы собрать вокруг себя сторонников?..
Простите, я, право, теряюсь сейчас в мыслях, потому что не знаю, как мне следует об этом говорить. Я несколько десятков лет на всё это смотрела через сильно искажающую реальность линзу. Что я видела? Я видела, как искала тех, кому больше всего требовалась багровая правда. Тех, кто сильнее всего нуждался в истине Шестерых. Тех, кто не боялся за эту истину поднимать оружие и рядом со мной её ценой собственной жизни отстаивать. Мне нужны были храбрецы-праведники, люди с самого низа мистерианской иерархии, которым надоело, что ими помыкают то могущественные колдуны, то жрецы непонятных верований, то бандиты, притворяющиеся силами порядка.
А если уж быть честной, то нужны мне были самые отпетые мерзавцы и самые глупые и слабые духом дураки. Те, кому требовалась любая причина почувствовать себя лучше остальных. Любая возможность скинуть ярмо, которое зачастую было воображаемым. Те, кто рьяно тянулся к религии, обещавшей возможность начать священную войну без правил и обходиться с побежденными на правах сильного. Они стали первыми из мистерианских прихожан Багровой Церкви. Первыми из тех, кто встал на путь искупления для своего погрязшего во всех грехах мира, не собираясь при этом раскаиваться.
Быть может, озаботься нами тогда кто-то, ничего бы у меня и не вышло. Но никто не озаботился. Что толку обращать внимание на какую-то кучку безумцев в красном? А моя Багровая Церковь росла. Моя вера пожаром прошлась по Карлионису, перекинулась на Инь-Янь, пошла дальше. Моя машина росла, она набирала обороты, она всё чаще требовала её заводить. Багровая Церковь в Лавинии обладает неограниченным кредитом ужаса; никто и никогда не осмелится против неё выступить, кроме тех, кому делать больше просто нечего. В Мистерии всё иначе. У нас ещё не было репутации, а для того, чтобы развитие и рост продолжались, её необходимо было нарастить. Моих пламенных речей и подвигов уже не хватало на то, чтобы достаточно часто заводить этот ключик; ему требовалось что-то посерьёзнее.
Пламя и кровь.
Я сказала им: с вами Шестеро. Я воспроизвела по памяти большую часть Писаний и позволила своим сторонникам их распространять. Я говорила им: если вы в чём-то не уверены, совещайтесь со словами Шестерых. Я пошла на уступки и на такие решения, от которых даже священники моей родины могли бы прийти в ужас. Я ведь спала и видела багровые флаги над Мистерией. Я чётко осознавала, что в этом смысл моего в мире присутствия.
Машина росла. Мистерия горела, а машина знай себе обрастала всё новыми фанатиками, готовыми жизнь ради неё положить. Первоначальный костяк из отребья частично превратился в ревнителей веры (по большей части фальшивых), частично – закончил свои дни на тех же виселицах, на которых они сами когда-то вздёргивали тех, кто им не нравился, прикрываясь Багровым законом. Новая мистерианская церковь требовала больше – людей, огня, крови – и в какой-то момент я осознала, что мы зашли далековато. Я не помню, что у меня вызвало такое ощущение – может, полный пожаров и столбов дыма пейзаж, может, груда порубленных младенцев в Сириусе, может, ещё что-то – но я понимала, что пора притормозить. Моей Церкви следовало чуточку остепениться. Повзрослеть.
Но она не хотела.
Она не желала замедляться или останавливаться. Моё творение хотело и дальше расползаться кровавым пятном по мистерианским картам. И, что хуже всего, я не могла её остановить. Меня зарезали бы вместе с очередной партией пленных эльфов. Машина была запущена, и люди, которые собирались у её железных боков, с голодными взглядами требовали мяса.
Я могла упереться каблуками в пол и попытаться их приструнить… Это был бы правильный поступок. Наверное. Он соответствовал тому, во что я верила – не как прихожанка Церкви, а как человек. Только я ведь уже однажды поступилась личными идеалами во имя высшей благой цели. Во второй раз это сделать оказалось во много раз легче. Я так отчаянно надеялась, что моё молодое и вспыльчивое творение примет всё-таки знакомые по Лавинии очертания и превратится из орудия террора в так хорошо знакомый мне оплот культуры и процветания. Но время шло, а трансформации всё никак не происходило.
Как я была глупа! Как запоздало прозрела! Понимание того, что я больше не вижу границ между тем, чем моя Церковь была, и тем, что я хотела из неё сделать, приходило болезненно-медленно. Лавинианская и мистерианская Церкви были суть одно и то же, только оставленный в родном мире вариант не нуждался в том, чтобы о себе как следует заявить. Мои последователи трясли воспроизведённые мною Писания и разбирали их по строчкам, желая отыскать всё новые оправдания собственным зверствам. Я же… я же не богослов, и не располагала помощью таковых. Мне задавали вопросы о толкованиях учения Каерлан, а я не могла на них связно ответить, потому что я-то всегда руководствовалась собственным моральным компасом в не меньшей мере. В какой-то момент я обнаружила себя на втором плане. Костёр, что я разожгла, обратился в неостановимый лесной пожар. Религия, которую я сюда принесла, обратилась в безумноую железную мясорубку и сорвалась с рельс, ненасытная, жадная и бездушная. Я с детства искренне верила – ещё бы! – что Багровая Церковь существует для того, чтобы охранять царство праведников от всех тех, кто способен нанести ему вред. Что она сохраняет наши души чистыми и обеспечивает на земле единственно-верный порядок вещей. А оказалось, что всё наоборот: это не машина служит нам, а мы служим ей. Не система для людей, а люди для системы.
У нас был только один способ её остановить: встать, где стояли, образумиться, и громко сказать «хватит». Признать, что мы слишком долго пялились в бездну. Взять на себя вину за излишнее рвение, сбавить обороты, сдержать пожар. Но такое происходит только в сказках. Те из моих сторонников, что были наиболее сознательны, прятали стыдливо глаза, но продолжали работать. Продолжали обслуживать моё творение.
И я занималась тем же. Я возненавидела свою Церковь всеми фибрами души, я проклинала Шестерых, я боялась даже смотреть на священный Факел – но я продолжала работать. Я казалась себе белкой в раскрутившемся чересчур быстро колесе. Я не знала, как остановиться, но понимала, что если не бежать – переломаю себе ноги или сверну шею. Ведь как могла я просто оставить Багровую Церковь? Как могла предать то, с чем росла со дня своего рождения? Как могла отказаться от мечты, которую лелеяла со дня прибытия в Мистерию? Я занималась делом всей своей жизни – я красила мир в багровый и прославляла Шестерых, и каждая секунда моего существования вызывала у меня отвращение.
И вот мы здесь. Вот она, наша мистерианская идиллия, построенная на пепле и костях. Никто из вас не хочет думать о том, каков фундамент этого новенького храма Элликсены. Никто из вас не хочет оглянуться по сторонам и прислушаться к плачу этого мира. Вы боитесь смотреть по сторонам, как боитесь заглянуть внутрь себя; ваши глаза обращены только на слепящие церковные огни. Я смотрю на всё это, и какая-то часть меня до сих пор пытается понять, что же пошло не так и где же я ошиблась. Но суровая правда заключается в том, что я не допускала ошибок. Я выбрала свой путь и успешно прошла по нему до конца; я достигла всего, чего желала, и Шестеро наверняка мною довольны, как довольны вами. Мы свергли господ-колдунов и королей-драконов и установили в этом мире человеческую власть под единым стягом. Построенная мною Церковь попала точно в нужный оттенок, и то, что я сейчас тут стою, служит тому последним и финальным доказательством.
Однако же больше всего происшедшим насладился совсем другой бог. У него нет ни личности, ни звания, ни лица. Он – бог толпы. Бог-машина. Бог, которого наши действия породили и которого наши действия прославляли. Он жесток и холоден, но не потому, что он злой, а потому, что он пустой. Он неразлучен с Багровой Церковью и является первопричиной её успеха. Думайте что хотите, но это ему мы принесли бесчисленные жертвы в надежде на милость, которую он никогда не окажет. Всё, что ему нужно – служба, которая, какой бы прекрасной она ни была, в конечном итоге будет жесточайшим образом извращена. В него даже не нужно верить. Он просто есть, и он продолжит своё паразитическое существование, покуда, прикрываясь благими идеалами, прихожане Мистерианской Багровой Церкви продолжат своё пламенное шествие.
С меня хватит. Мне семьдесят девять и я устала. Я достигла цели всей своей жизни и познала лишь разочарование. Руби, мальчик, я закончила."

Вот уж никогда не думала, что я снова смогу зажить спокойной и мирной жизнью после того, как меня потрепало в этой забытой богами Мистерии. Хотя тут тоже очень спорный вопрос… Прошло две сотни лет, а кажется, что одно мгновение. Слишком много успело поменяться, перевернуться, а что-то даже вернулось на круги своя. Об этом сложно судить.
Я легко ступила на канат, растянутый под самым куполом цирка. Так и не научилась бояться. Пусть я и стала старше и мудрее, есть множество вещей, которым меня так и не смогла научить Мистерия,. Да и мне уже около сотни лет казалось, что она исчерпала весь свой потенциал. Слишком мала. Мне не нужно было много времени, чтобы изучить каждый ее уголок.
Несколько легких шагов под уже оглушающий рев публики. Да, цирк был самым лучшим моим достижением в этом мире. И самой лучшей моей затеей. Джедах точно гордился бы мной, если был бы жив. Восстановление цирка, который помогал бы всем, кого найдет. Ведь когда-то добрый вампир спас и меня саму. Так почему бы не сохранить еще несколько жизней?
А еще оказалось, что в мире, где миноритов мало, да их попросту нет, честно говоря, мой потенциал просто неограничен. Мало какой хозяин мог терпеть более опытного слугу. Здесь же у меня появился шанс на тысячи и миллионы лет жизни. И на то, чтобы найти отсюда путь обратно. В Междумирье. А оттуда и в другие миры. Раз в Мистерию есть вход, значит должен быть и выход. А так пользы бы было намного больше. Никогда не думала, что устану изучать целый мир. А ведь где я только не побывала за эти годы. И на дне морском, и в пустыне, и в развалинах храмов, и в жутких катакомбах. Была свидетельницей многих событий. А ведь эти события не всегда были приятными.
Джедах был единственным, кто смог стать мне другом. Настоящим другом. Несмотря на все его странности, он действительно заботился обо мне, часто даже больше, чем о себе. Но болезнь и годы все же взяли свое. Наверное, это единственный недостаток бессмертия. Ты живешь и видишь, как с каждым днем угасают близкие тебе существа. Это, конечно, не повод грустить. Наоборот, надо радоваться этим жалким огрызкам времени и брать от них абсолютно все.
Сейчас же от меня мало что осталось из прошлого. Похоже, я переросла большинство людей. И того, кто смог бы стать для меня лидером, было найти практически невозможно. Поэтому пришлось куда-то двигаться самой. Сейчас все изменилось. Даже хозяин стал скорее прицепом, а не кем-то уважаемым. Когда-то ходили легенды о том, что минорит мог привязать сам себя к мощному артефакту-накопителю. Как лич, который вкладывал свою душу в сосуд. Наверное, настало время это проверить. И если еще две сотни лет назад я, обретя свободу, просто бухнулась бы под ноги любому встречному, то сейчас я способна на большее. Куда большее. И достойна я большего.
Порхая под куполом цирка без всякой страховки, с красивыми фейерверками в руках, я вечно погружалась в свои какие-то мысли. Даже это уже успело надоесть. Пора было менять репертуар. Хотя с огнем я вряд ли когда-то буду готова расстаться. Пусть я и могу худо-бедно контролировать свою тягу к разрушениям, это все равно немного мешает. Но… Почему-то кажется, что это просто часть меня. И придется резать по живому, чтобы избавиться от пиромании. Может где-нибудь в будущем я и смогу… Но не сейчас. А может и не через сотню лет. Может через тысячу. Главное не сейчас, а где-нибудь в будущем.
Я еле заметила, что музыка кончилась. Поклонилась не очень многочисленной в этих краях публике. И живо полезла вниз, пытаясь одновременно сократить время спуска и не услышать хруст собственных костей. А то в прошлый раз просто спрыгнула, поломав ноги. Мне-то ничего не было, уже через несколько минут срослись, а вот зрители испугались. Дурная слава нам ни к чему, а смертность и травмы артистов хорошей репутации не способствуют.
И каждый день, в своей половине повозки я приходила к выводу, что мне скучно. Жить скучно. Начала мастерить всякие безделушки вроде детских игрушек. Два века хватит на то, чтобы стать профессионалом в любой сфере. Только вот в таком есть один единственный недостаток. То, что ты развил до предела, перестает приносить удовольствие. Руки уже сами создают механизмы и вдыхают в них магию. Металлические совы, котики, собачки, медвежата загорались голубым светом и начинали жить своей жизнью. Такое удивляло простаков и те раскошеливались. Но стоило пройти паре месяцев, и огоньки в глазах игрушек, в которых я создавала иллюзию жизни, тухли, люди расстраивались. Одни ругали дьявольский цирк, который впарил им эти механизмы, другие искали способы «оживить» чудесные создания.
Я сняла аляповатый лоскутный костюм, который носила во время выступлений, и надела платье. Внешне абсолютная копия того, что я носила двести лет назад. Только юбка теперь отстегивалась, позволяя нормально передвигаться.
– Ки-и-ибо! – в дверь колошматила девочка.
Я практически не вслушивалась в ее слова. Просто автоматически отвечала. Пальцы сами собой складывались в слова на языке жестов, который стал куда удобнее каких-то слишком картинных эмоций. Хотя подвижная физиономия никуда не делась. Почему-то эта девочка мне запомнилась куда больше остальных. Возможно, потому что она была слишком похожа на меня. Бегала в плаще и зачарованной маске, боясь попасть под лучи солнца, что были губительны для каждого вампира. Выглядит на десять, мыслит на двадцать, чувствует тоже лет на десять. Маленькая собака всегда щенок. Точно так же и такие молодые вампиры.
И да. Мое имя теперь Кибо. Раз и навсегда. Больше никто и никогда не отберет у меня его. Не позволю, не расскажу. Слишком уж дороги воспоминания о тех годах, когда я только училась познавать мир и контролировать себя. И теперь, когда я это умею, мне уже не нужен контроль извне.
Я глубоко вздохнула, отдавая девочке ящик с хлопушками, и закрыла за ней дверь. Почему-то тоскливо было. Но я все равно понимала, что это именно тот день, когда надо было начинать действовать. Полная коробка голубоватых зелий, искрящихся магией, календарь на стене с оборванным листом – все говорило об этом. Даже идеальный порядок в комнате, который оставляют те, кто никогда больше не вернется. Настало время идти. Бежать. Проверять то, что я так давно хотела проверить. Говорят, что в руинах остался могущественный артефакт, который использовали самые могущественные колдуны Мистерии.
Приближалась ночь. Сумерки давно опустились на огромный лагерь бродячего цирка. Теперь здесь за главную будет стригойка, которая каждую ночь дежурит у костра не в силах уснуть. Все слишком уж напоминало события Междумирья… Но что же я с этим сделаю? А потому гори оно все синим пламенем!
Я сложила все свои вещи в карман, что был со мной все эти годы. Подошла к центру лагеря и одним взглядом зажгла дрова, над которыми склонилась Скарлет. Девушка повернула ко мне свое лицо в маске. Видимо, у меня на физиономии все было написано.
«Рви контракт. Мы договаривались», – четко сказала я.
– Может последний раз по стенке пробежишься или подожжешь что-нибудь? Или тебе этого костерка хватило? – хохотнула мертвая фокусница. Я нахмурилась, и она продолжила. – Ай, ладно. Вали отсюда. Только помни: мы всегда ждем. Зарубку хоть сделала чтоб найти? И весточку шли.
«Не превращай цирк в концерт», – фыркнула я, ожидая заветных слов.
– Ладно-ладно. Кибо, я добровольно тебя отпускаю. Довольна?
О том, что я была довольна, сказать было сложно. Было неприятно. Будто холодно вдруг стало. Руки потяжелели, хвост грозился рассыпаться в любой момент, уже мало поддерживаемый магией. Я довольно мрачно кивнула и сорвалась на бег. А потом и вовсе перекинулась в истинную форму и поскакала в лес. Чем быстрее я доберусь, тем меньше риска, что подохну. Тем меньше буду мучиться неизвестностью и не открытой возможностью. В конце концов, тем меньше зелий потрачу, а их изготовление сложно назвать приятным. Всего несколько секунд, и мой силуэт пропал в чаще. И если у меня не получится… То пусть эта Мистерия сгорит в синем пламени!

За пределами призрачного купола беспрестанно гудела стена жгучего пламени, мешавшая Лае как следует сосредоточиться. Сложно расслабиться, когда не можешь отделаться от мысли, что твоя смерть находится здесь, на расстоянии вытянутой руки, а ты сам не очень ловко ходишь по краю, рискуя каждую секунду сорваться в её жаркие объятия. Периодически треск огня перекрывал другой звук, ревущий и будоражащий.
- Что там происходит? - невольно прошептала нордийка, оглядываясь в тщетной попытке разглядеть хоть что-то за пределами своего огненного плена.
"Как там все остальные? Что с Лео? Попали ли они под атаку?" - мрачно размышляла рыжеволосая, вглядываясь в коварный танец пламени.
К счастью, джин не отказал ей в пояснении особенностей их негласного договора, а потому девушка вынуждена была вернуться к созерцанию крайне странного и пугающе улыбчивого мужчины.
"Как хочешь, говоришь? Тогда буду звать тебя Зюзиком..." - мысленно хмыкнула нордийка, зная, что не сильна в выдумывании имён, учитывая, что однажды она уже умудрилась назвать почти двухметрового в холке хищника Малышом...
Условия же показались воровке довольно интересными, хотя и небезопасными. Глаз девушки на миг загорелся, покуда ум просчитывал, какую выгоду она может из этого вынести. Однако, чем дальше перечислял джин, тем меньше становилось желание прибегать к его услугам.
"Иными словами, желание может стоить мне как жизни, так и безделицы в виде иголки для шитья... Рискованно. Очень рискованно..." - напряжённо размышляла рыжеволосая, хмуро поджимая губы.
- О, прядь моих волос будет стоить очень дорого... - с улыбкой ответила мужчине Лая, в волнении невольно поднимая руку к струящимся по плечам и спине волосам. - Ладно, тогда проясним теперь следующий момент...
Рыжеволосая с прищуром взглянула на улыбающееся лицо Зюзика.
- Что ты можешь? То есть, насколько ограничены твои возможности? Вот захочу я, к примеру, завоевать мир или свернуть горы, сможешь ли ты это осуществить?
"И, любопытно, во что мне это потом обойдётся... Или цена за обычное яблоко и за владычество будет одинаковой?" - про себя добавила нордийка, осознавая, что лишиться ноги за банальное желание вкусить сочный плод будет немного обидно...